Антон Леонтьев - Восьмой смертный грех
– Ну, Витенька, это же курам на смех, с такими предложениями тебе дальше собачьей конуры соваться не надо…
– Миша, ты что, обалдел? У нас же главными потребителями продукции являются женщины, а ты зачем-то впариваешь сюда Шварценеггера. И вообще, он ведь к бабам приставал, плохо себя вел…
– А это уже лучше, Сережа, но придется еще немного посидеть и подумать. Годика этак четыре, не больше…
Лена улыбнулась. Тамара Павловна была в своем обычном репертуаре. На ее зачастую бестактные замечания никто не обижался (за исключением Регины), все привыкли, что она говорит правду или то, что считает таковой.
– Прекрасно, дамы и господа, – прервал дебаты Дмитрий Львович. Он поправил тонкую стальную оправу очков и, посмотрев на Лену, сказал:
– Елена Николаевна, почему же вы молчите? Я получил от вас весьма занимательный проект рекламной кампании. Может, изложите его всем присутствующим?
Лена, которая пришла в отдел позже всех и работала в нем всего лишь год, так и не смогла избавиться за прошедшие двенадцать месяцев от ощущения, что она здесь новичок и другие имеют гораздо больше прав что-то утверждать и предлагать.
– Конечно, – сказала она, чувствуя, как сердце в груди начинает бешено стучать. Самое важное – сохранять полное спокойствие. Она же уверена, что ее концепция наиболее оптимальная. И даже если коллеги раскритикуют ее в пух и прах, то для того она и работает в отделе, чтобы на основе критических замечаний выбрать наилучший вариант. Именно этого требует от них руководство «Хаммерштейна». Лена вспомнила о том, что через несколько дней на фабрику ожидается визит высоких гостей: к ним пожалует супруга самого господина Магнуса Хаммерштейна Грегуара в сопровождении сына и наследника Эдуарда. Сам Хаммерштейн почти никогда не удостаивал свои предприятия чести принимать себя лично. Говорят, он много времени проводит на личном острове в океане, где занимается подводным плаванием и разработкой новых запахов.
Лена прошествовала к доске, на которой закрепила первый плакат со схематичным изображением центральных фаз рекламной кампании. Через три месяца на российский рынок предстояло выбросить ряд новых продуктов – духи, дезодоранты, помады, крем. И чтобы иметь успех и потеснить конкурентов, требовалось детально разработать каждый шаг презентации новинок.
Она начала излагать план. Тамара Павловна, наклонив голову с неизменной короткой прической, слушала ее очень внимательно. Воеводина только играла, изображая громогласную особу, которая не стесняется в выражениях, на самом деле она была одним из лучших специалистов в своей области в стране. Иначе бы она и не работала в «Хаммерштейне».
Михаил, с которым в последнее время у Лены сложились романтические отношения, что-то быстро писал в блокноте, то и дело бросая взгляд то на Лену, то на доску с плакатом. Меланхоличный Сергей Фишер, который за день мог не проронить ни слова, хмурил лоб, Виктор Медведев, всегда становящийся на сторону победителя, выжидал. Глава отдела, Дмитрий Львович, внимательно следил за объяснениями Лены Монастырской, и по его лицу она не могла понять, какое именно впечатление производит на него ее доклад.
Зато Регина! Лена, взглянув на Станкевич, сразу поняла, что победила. Регина, которая и так была всегда бледна, в основном при помощи большого количества тонального крема и пудры производства концерна «Хаммерштейн», теперь сравнялась по цвету с белыми стенами. Улыбка давно исчезла, а тонкие пальцы с покрытыми серебристым лаком длинными ногтями нервно рвали на клочки лист бумаги. На столе перед Региной уже громоздилась приличная кучка обрывков.
– Вот и все, – просто закончила Лена и смахнула длинную каштановую прядь, которая упала ей на лоб.
– Ваше мнение. – Дмитрий Львович повернулся к сотрудникам. Он никогда первым не выносил вердикт, предоставляя своим подчиненным решать судьбу проекта. И только потом говорил то, что думает по тому или иному вопросу.
– Великолепно, я чуть не описалась от радости, когда услышала, – резюмировала Тамара Павловна. – Пара корректур, и это попрет, как танк в пустыне.
– Почти идеально, – сказал Михаил и сверкнул белозубой улыбкой. Лена почувствовала, что любит его. Сергей Фишер промямлил нечто невразумительное, однако это означало его полное одобрение. Виктор Медведев, увидев, куда дует ветер, мгновенно примкнул к мнению большинства и начал сыпать цветистыми комплиментами.
– Регина? – Дмитрий Львович ждал мнения Станкевич. Та, разорвав последнюю полоску бумаги, сказала поразительно ровным и лишенным эмоций голосом:
– Мне кажется, что Лена проделала удивительную работу. Ее предложения – самые подходящие.
– Я тоже такого же мнения, – завершил Дмитрий Львович. – Регина Владимировна, ваши идеи, без сомнения, ценны, поэтому приберегите их для европейского семинара. На него поедете именно вы. Но об этом мы поговорим лично с вами…
Регина, деморализованная успехом Лены, снова расцвела, а в ее глазах (на этот раз зеленых с золотыми искорками благодаря контактным линзам) сверкнуло торжество.
Совещание было завершено. Сотрудники вернулись в свои кабинеты, чтобы продолжить работу. Тамара Павловна задержала на выходе Лену и прогрохотала:
– Молодец, Ленка! Утерла нос нашей мадам Баттерфляй. Зато она едет на семинар в Европу. Ну что же, мы, так сказать, для внутреннего пользования, а она – для внешнего. Ладно, давай пить кофе!
Лена видела, что Михаил тоже хочет поговорить с ней. Тамара Павловна, заметив его высокую фигуру, сказала шепотом, который разносился по всему коридору:
– Хорошо, детка, я пошла кофеманить, ты присоединишься ко мне позже. Тебя ждет кавалер. И мы обсудим с тобой кое-какие исправления, которые, как я думаю, надо внести в твои предложения, прежде чем отправлять их на самый верх.
Она гренадерским шагом вышла из конференц-зала, затем повернулась и погрозила Лене и Михаилу длинным пальцем с обгрызенным ногтем:
– Только без глупостей, голубки. И не долго, а то я одна без тебя выдую весь кофе, и, если потом меня хватит Кондратий, Ленка, будешь в этом виновата!
Михаил прошел в конференц-зал, закрыл за собой дверь и сказал:
– Леночка, это было грандиозно. Я тобой горжусь…
Он оказался около нее, Лена вздохнула. Она и впрямь влюбилась в Михаила. Он обнял ее и нежно поцеловал. Затем провел рукой по ее длинным каштановым волосам:
– Мы сегодня встретимся, не так ли? Я приду к тебе, Лена?
Глядя в открытое лицо Михаила, в его карие глаза, она не смогла ответить «нет». Слава богу, что никого особо не занимал их служебный роман. Только Регина иногда намекала на то, что «шашни на коврике для мышки – моветон». Однако, как успокоила Лену Воеводина, на самом деле Регина бесится из-за того, что темноволосый красавец Михаил положил глаз не на нее, а на Лену.
– Регинка со своим характером кого угодно от себя отпугнет. Да она и не способна к долгим отношениям, к тому же все время твердит, что ей не нужен русский муж, намеревается выйти замуж за влиятельного иностранца. Это за сына Хаммерштейна, что ли?
Скорый визит на фабрику супруги Магнуса Хаммерштейна и его сына-наследника, которые хотели самолично убедиться, что дела в русском филиале идут превосходно, был темой кулуарных бесед и сплетен. Грегуара Хаммерштейн считалась одной из самых элегантных дам высшего света Америки и Европы. А ее сын Эдуард, которому было чуть за тридцать, являлся мечтой многих молоденьких (и не только) сотрудниц концерна.
Когда Лена заглянула в кабинет к Тамаре Павловне, та что-то печатала на компьютере, одновременно поглощая очередную чашку кофе.
– Проходи, – сказала Воеводина. – Ну что, намиловалась с Мишкой? Он – парень неплохой, смазливый, только немного безалаберный. Так что роман с тобой ему только на пользу пойдет. Кстати, как думаешь, когда приедет Эдик, он на меня внимание обратит? Я – баба в самом соку, жару могу задать ой-ой-ой!
Эдиком Тамара Павловна именовала Эдуарда Хаммерштейна. Его фото, вырванное откуда-то из глянцевого иностранного журнала, лежало поверх бумаг на столе Воеводиной. Светловолосый атлетического вида красавец в смокинге, с сексуальной улыбкой и неотразимым шармом, Эдуард был не женат, и стать его супругой хотели многие из благородных девиц пяти континентов. Там же на фото была изображена и его мать Грегуара – блондинка с идеальным бледным лицом и точеной фигурой. На вид ей нельзя дать больше тридцати пяти, хотя этого не могло быть, так как ее сыну было немногим меньше. На самом деле возраст Грегуары приближался к шестидесяти.
– А Ягуара-то похожа на Регинку, такой наша Станкевич и станет лет через двадцать, – сказала Воеводина, наливая Лене в чашку жутко крепкий кофе. Тамара Павловна обожала такой кофе, от которого аж дух захватывало. Она где-то вычитала, что Екатерина Великая тоже была кофеманкой, и неподготовленные гости, хлебнув из кофейника императрицы, падали в обморок от густоты напитка. Екатерина Тамаре Павловне импонировала: «и страну вперед толкала, и о себе, грешной, не забывала».
