Джорджо Щербаненко - Юные садисты
Парень вновь затрясся от судорожных рыданий, вновь вызванных словами Дуки и его мягким голосом; он поднял от калорифера заплаканное лицо, посмотрел на Дуку и повторил:
– Я не доносчик.
– Хорошо, я же говорю, делай, как сочтешь нужным. Иди поспи, ты устал, а на случай, если вдруг захочешь со мной поговорить, я накажу охранникам, чтобы немедленно мне доложили.
– Я не доносчик! – всхлипывал парень.
Но Дука его даже не слушал.
– Вот возьми. – Он протянул ему две пачки сигарет и спички. – Я знаю, ты хороший парень и родные у тебя хорошие, переживают за тебя. Когда будешь делать выбор, о них тоже подумай.
Сотрясаясь всем телом, мальчик (он в самом деле был мальчик, ребенок, несмотря на внешность племенного бычка) взял сигареты и вышел в сопровождении конвоя.
Маскаранти встал со стула, подошел к окну.
– Солнце, – сказал он.
И вправду все окно будто вспыхнуло, туман окрасился дымчато-розовым цветом, перед которым настольная лампа совсем побледнела.
– Вызови мне еще одного, – сказал Дука, бросая взгляд на список, а не на солнце, рвавшееся в окно. – Федерико Делль'Анджелетто.
Этот Федерико не добавил ничего нового к предыдущим показаниям: он не видел, кто принес в школу бутылку и кто первым набросился на учительницу, из класса его не выпустили и насильно напоили, так что он отключился и уснул.
– Так-таки и уснул? – едва слышно спросил Дука.
Нет предела человеческой наглости. Этот тип без зазрения совести уверяет, что спал, пока десять его приятелей забивали учительницу, как скотину.
– Ага, – подтвердил Федерико Делль'Анджелетто. – Я как выпью, меня сразу в сон клонит.
– Понятно, – сказал Дука. – Ну тогда иди досыпай к себе в камеру.
Допрос одиннадцатого подследственного, Микеле Кастелло, семнадцати лет, два из коих он провел в исправительной колонии, тоже оказался безрезультатным: ничего не знаю, ничего не видел. Приятели заставили его выпить и не выпустили из класса, а кто его заставлял, никак не может вспомнить – очень уж перепугался.
– Ну, не можешь, так не можешь, – мирно заметил Дука, делая знак охранникам увести его. – Посидишь десяток лет за решеткой, даст Бог, память и прояснится.
Было почти восемь. Стенографист от усталости падал со скамьи. Маскаранти держался молодцом, но явно из последних сил.
Дука повернулся к стенографисту.
– Увидимся днем. Принесешь мне протоколы на подпись.
– Хорошо, доктор.
– Я через часок зайду, – сказал Маскаранти.
– Нет, пойди выспись хорошенько, хотя бы до двух, – возразил Дука.
Он дождался, пока они уйдут, и позвонил домой.
– Как дела, Ливия? – спросил он, услышав в трубке напряженный голос.
– Температура опять поднялась.
– Сколько?
– Ректальная – сорок один.
Это значит сорок и пять, подумал он.
– А как она дышит?
– Плохо. – В голосе ее слышалась страшная усталость.
– Укол сделали?
– Да, два часа назад. Не помогло.
Дука вдруг обнаружил, что лоб у него покрылся испариной, хотя в комнате было совсем не жарко; он поднес руку ко лбу: ладонь сразу стала мокрая.
– Надо вызывать Джиджи, – решил он, имея в виду своего коллегу педиатра.
– Я уже вызвала. Сейчас приедет. Он сказал, что, наверно, лучше отвезти ее в больницу, под кислородную установку.
Воспаление легких в два года! Это не смертельно, но очень опасно.
– Пусть Джиджи позвонит мне, как появится. Я на месте.
– А ты не приедешь?
– Не могу.
– Ну смотри, – сухо отозвалась она.
– Погоди, дай мне Лоренцу.
– Она спит, я дала ей снотворное. Как только у девочки опять повысилась температура, с Лоренцей случилась истерика... рвалась к тебе в квестуру, ну я и дала ей две таблетки.
– Спасибо. – Это все, что он мог сказать.
И, только повесив трубку, заметил, что напротив него стоит Карруа, друг и начальник, старый приятель отца.
6
Карруа прислонился спиной к закрытой двери, весь облитый туманно-розовой зарей.
– Прости, я не слышал, как ты вошел, – сказал Дука. – Привет.
– Привет. – Карруа сел за столик с пишущей машинкой. Он был чисто выбрит и выглядел отдохнувшим; такое он мог себе позволить от силы раз в неделю. – Я видел Маскаранти, он говорит, что ты уже допросил тех ребят.
– Иными словами, он уже успел тебе настучать, как я плохо обращался с бедными детишками.
– Что за выражения! Маскаранти обязан докладывать мне обо всем, что ты делаешь.
Дука не ответил, и Карруа продолжал добродушным тоном, таившем в себе угрозу:
– Если тебя это интересует, он сказал, что ты их пальцем не тронул, но сделал кое-что похуже – подверг их моральной пытке, угрожал, оскорблял их человеческое достоинство, даже заставил дышать алкогольными парами.
Дука сухо, коротко рассмеялся.
– Я, между прочим, не шучу. – Голос Карруа начал повышаться. – Хотел бы я посмотреть, какой бледный вид мы оба будем иметь, если в прокуратуре узнают о твоих психологических методах с применением анисового ликера.
У Дуки вновь вырвался отрывистый, похожий на нервную судорогу смешок.
– Дука, ты устал – еще бы, всю ночь допрашивать эту мразь. Вон глаза какие воспаленные. Тебе надо поехать домой и отоспаться. Часа через два приедет следователь, я ему сплавлю всех этих сукиных сынков, и пускай с ними разбирается: кого в Беккарию, кого – в Сан-Витторе. А мы наконец вздохнем спокойно.
– Очень удобно, – проронил Дука.
– Знаешь, с годами я все меньше люблю неудобства. У нас на Сардинии теперь вместо того, чтоб сажать бандитов, берут под стражу комиссаров полиции. А мне пока не хочется в Сан-Витторе из-за того, что ты потеряешь терпение с этими подонками и выбьешь им зуб-другой.
– Ты же слышал – я их пальцем не тронул.
– Ладно, оставим это, – сказал Карруа. – Поезжай домой.
Дука встал и подошел к нему вплотную. Так они долго стояли, сверля друг друга взглядом: Карруа низенький, он – высокий и худой.
– Можно, я выскажу свое мнение обо всем этом? По-моему, я кое-что выяснил.
– Да, высказывай, кто тебе не дает? – ответил Карруа после долгого молчания.
Дука, плотно прижав руки к телу, глядя то на Карруа, то в пол, начал говорить:
– Общая версия такова. Однажды вечером совершенно неожиданно кто-то принес в класс бутылку ликера, и эти парни, потеряв контроль над собой, совершили... то, что совершили. Если мы будем придерживаться этой версии, они в лучшем случае получат год-два исправительной колонии ввиду двух смягчающих обстоятельств: состояния опьянения и возраста.
– Вполне возможно, – кисло отозвался Карруа. – А тебе-то какая печаль, сколько они получат? Это дело суда, а не твое. Ты, ясное дело, хотел бы, чтоб их всех приговорили к пожизненному заключению, на меньшее ты не согласен.
– Не всех. Мне достаточно одного.
Карруа вновь поднял на него глаза.
– Кого?
– Пока не знаю, но узнаю. Дай срок – я тебе назову имя и представлю все доказательства.
Он слишком серьезен, подумал Карруа, видно, в том, что он говорит, есть доля истины, и тем не менее его ответ прозвучал все так же кисло:
– Ну и что ты там откопал? Я всех их допрашивал до тебя, там нечего откапывать – мразь она и есть мразь. А тебе они что, в чем-нибудь признались?
Дука покачал головой.
– Нет, десять сказали то же самое, что и тебе, то есть все отрицали. Но один сказал нечто большее.
– Кто?
– Шестнадцатилетний парень из порядочной семьи, ранее не привлекавшийся. Имя – Фьорелло Грасси.
– Да, припоминаю. И что же он тебе сказал?
– Для начала сказал, что он извращенец. Тебе он этого не сообщил.
– Верно, – признал Карруа, – я в такие тонкости не вдавался. Лу и что это тебе дает?
– Мне это позволяет сделать вывод, что если кто-то из них действительно не принимал участия в убийстве учительницы, так это он. Если кого-то действительно силком заставили там быть, так это его.
Карруа задумался.
– Что ж, возможно, но опять-таки нам это без пользы. Для него это, конечно, шанс: если будет доказано, что он извращенец, его не обвинят в садизме на сексуальной почве.
– Нет, и для нас может быть польза, – возразил Дука. – Потому что, если он не участвовал, значит, не согласен с остальными, а раз не согласен, то наверняка расскажет нам, как было дело.
– С чего бы это? – усмехнулся Карруа. – Уж не из симпатии ли к тебе?
– Знаешь, что он мне сказал? Что он не доносчик. А знаешь, что это значит?
– Это значит, что у него есть причины не быть доносчиком, – заявил Карруа. – Потому что если он донесет на зачинщиков, то в Беккарии ему устроят сладкую жизнь – не впервой, слава Богу.
– А я ручаюсь, он заговорит, и мы узнаем нечто такое, о чем и не предполагали.
– Что, например?
– Я уверен, это не просто оргия разнузданных юнцов, за всем этим стоит взрослый, хитрый организатор, расчетливый убийца.
Несколько секунд Карруа обескураженно молчал.
– Сядем... Объясни-ка получше, что ты хочешь этим сказать.
