Эдмунд Бентли - Последнее дело Трента
Он знал, что спальня Мандерсона была первой по правую руку. Уверенно вошел в нее, проверил щеколду и замок – все в полном порядке – и приступил к осмотру маленькой, до странности пустой комнаты миллионера. Здесь все было в том виде, в каком он в необъяснимой спешке покинул ее навсегда. Скомканные простыни и одеяло на узкой деревянной кровати, освещенной ярким солнцем. Солнце отражалось на золотых гранях зубных протезов необычайно тонкой работы, лежавших в стеклянном сосуде с водой, на стоявшем тут же подсвечнике из кованого железа. На спинку стула с тростниковым сиденьем небрежно накинута какая-то одежда. Обозрев пытливым взглядом весь невообразимый беспорядок, Трент вдруг обратил внимание на то, что владелец комнаты утром не мылся, не брился.
Спешка, во всем спешка. В воображении Трента возникла картина: угрюмый человек одевается в тишине при брезжущем рассвете, поглядывая на внутреннюю дверь, за которой спит его жена, и в глазах его ужас, который гонит его, заставляет торопиться…
Трент вздрогнул и, чтобы вернуться к действительности, открыл два высоких шкафа, вделанных в стену по обе стороны кровати. Перед ним предстал богатейший набор одежды, единственной, видимо, роскоши, которую позволял себе в быту Мандерсон. Тут же на двух длинных низких полках бережно хранилось не менее впечатляющее собрание обуви. Трент, сам почитатель добротной кожи, взирал на коллекцию одобрительным оком. Несомненно, Мандерасон был склонен подчеркнуть сравнительно небольшой размер и хорошую форму своих ног. Туфли были разных фасонов, но одной и той же колодки.
Внезапно глаза Трента остановились на паре открытых туфель, стоявших на верхней полке. По описанию инспектора, это были те самые туфли, что Мандерсон надевал накануне вечером. Трент сразу же отметил их поношенность. Он также увидел, что их недавно чистили. Однако больше всего его заинтересовали головки, точнее швы, соединяющие их с подошвой. Он нагибался, приседал, подносил туфли к глазам, сравнивал с другими. И – принялся тихо насвистывать.
Большинство людей, у которых развито чувство самоконтроля, пытаясь подавить и скрыть от посторонних сильное волнение, обычно выдают себя на мелочах. Пожалуй, только Марч знал, что означает это посвистывание. И хотя инспектор никогда не определил бы в нем начало «Песни без слов» Мендельсона, он знал: если к Тренту привязалась эта мелодия, значит, он напал на «крепкий след».
Трент перевернул туфли и минуту созерцал подметки. На каждой между каблуком и ступней он заметил слабый след красного гравия. Затем поставил туфли и, заложив руки за спину, прошел к окну. И долго стоял, тихо насвистывая и ничего не видя, после чего с той же отрешенностью уселся на свободный стул, обхватил руками голову и замер, уставившись на ковер.
Спальня Мандерсона больше не интересовала его. Он покинул ее не оглядываясь, и только в комнате миссис Мандерсон, казалось, ожила его любознательность. Здесь были налицо все признаки покинутого будуара: ни единого предмета дамского Туалета – ни шляпки, ни сумки, ни коробки, ни скопища перчаток и вуалей, платочков и ленточек… Комната походила на свободный номер в гостинице, однако каждой деталью мебели и украшения она говорила о безусловно взыскательном вкусе хозяйки. Обозревая наметанным взглядом тонкое великолепие, среди которого несчастная миссис Мандерсон видела свои сны и вынашивала одинокие мысли, Трент не мог не признать, что у нее задатки подлинно художественной натуры. Интерес к ней неизмеримо возрос, и брови Трента тяжело сошлись, когда он подумал о том бремени, что возложил на себя.
Он вышел на маленький балкон с железным ограждением. Внизу стелилась широкая полоса луга – он начинался сразу под балконом, отделенный от стены дома лишь узкой клумбой, и тянулся далеко в сторону огорода.
Другие окно, подъемное, открывалось над входом в библиотеку со стороны сада. В дальнем углу комнаты Трент увидел дверь, открывавшуюся в сторону проходной комнаты, через которую входила горничная и утром выходила ее госпожа.
Трент быстро набросал в своей записной книжке план этой и соседней комнат. Кровать стояла в углу, изголовьем к стене комнаты Мандерсона. Трент уставился на подушки, потом деловито лег на кровать и посмотрел через открытую дверь в соседнюю комнату – видеть мужа миссис Мандерсон не могла.
Убедившись в этом, он быстро вернулся в комнату Мандерсона и позвонил.
– Я хочу, чтобы вы вновь помогли мне, Мартин, – сказал он, когда лакей появился в дверях, прямой и бесстрастный. – Я хотел бы поговорить с горничной миссис Мандерсон.
– К вашим услугам, сэр, – поклонился Мартин.
– Что она за женщина?
– Она француженка, сэр, – исчерпывающе ответил Мартин. – Она недавно у нас, – добавил он, заметив выжидающий взгляд Трента. – У меня создалось впечатление – если вы меня спросите, – что эта молодая особа знает все, что положено знать женщине.
– Бог с ней. Мне бы хотелось задать ей несколько вопросов.
– Я пришлю ее немедленно. – Лакей ушел.
Трент нетерпеливо бродил по комнате. Горничная появилась быстрее, чем он ожидал: маленькая аккуратная фигурка в черном возникла перед ним тихо и таинственно.
Горничная госпожи впервые устремила на Трента свои большие коричневые глаза еще в тот утренний миг, когда он пересекал лужайку по пути к дому. Она увидела его из окна и уже знала, кто он: известность Трента была одинаково велика и в людской, и в салоне. Она с волнением ждала вызова к нему. Мистер Марч заморозил ее своей официальностью, она была оскорблена его безразличием ко всему, кроме показаний. Мистер Трент, как ей показалось, таким солдафоном быть не мог – во всяком случае, на расстоянии он выглядел симпатичным.
Однако когда она вошла в комнату, интуиция подсказала ей, что если она хочет произвести хорошее впечатление, кокетство и игру на обаяние надо забыть, и она избрала наивную прямоту:
– Месье хочет поговорить со мной? – И охотно добавила:
– Меня зовут Селестиной.
– Да, Селестина, – сказал Трент, оглядывая ее со спокойной, цепкой внимательностью, – Вот что мне хотелось бы услышать от вас… Эта дверь в спальню мистера Мандерсона была открыта, когда вы вчера утром принесли чай госпоже?
– О да, как всегда, месье, – Селестина отвечала с оживленным восторгом. И я закрыла ее, как всегда. Послушайте, месье, это необходимо объяснить… Когда я вошла в комнату мадам из тех дверей… А! Если месье не сочтет за труд выйти со мной, все объяснится само собой. – Она подхватила Трента под руку и потащила его в большую комнату. – Смотрите! Я с чаем вхожу к мадам вот так. Когда я подхожу к ее кровати, справа от меня дверь, всегда открытая, вот так! Вы можете убедиться, что я ничего не вижу в комнате месье Мандерсона. Я закрываю ее, чтобы подойти к мадам, и, конечно, не заглядываю в комнату месье – таков порядок. Вчера было как всегда. Мадам спит как ангел, она ничего не видит в той комнате. Я закрываю дверь. Я ставлю plate au,[1] открываю занавески, готовлю туалет для мадам. Я ухожу – voila![2] Селестина остановилась, усмиряя дыхание и раскинув руки.
Трент, следивший за ее жестикуляцией с нарастающей серьезностью, удовлетворенно кивнул:
– Следовательно, предполагалось, что мистер Мандерсон все еще в своей комнате. Просто никто его не хватился…
– Oui, Monsieur.[3]
– Спасибо, Селестина, я вам очень благодарен.
– О, это пустяки, месье, – сказала Селестина, пересекая вслед за Трентом комнату. – Я надеюсь, что месье поймает убийцу месье Мандерсона. Правда, я не очень его жалею, – добавила она с внезапной жестокостью, кивнув в сторону спальни Мандерсона. Она сжала зубы, и темное лицо покраснело. Английский улетучился из нее.
– Je ne Ie regrette pas du tout, du tout! – кричала она, захлебываясь словами. – Madame – ah! Je me jetterais au feu pour madame! Mais un homme comme monsieur – maussade, boudeur, impassible! Ah, non!.[4]
– Finissez ce chhut, Celestine![5] – резко прервал ее Трент. – Если инспектор услышит, что вы здесь выкрикиваете, не миновать беды. И не размахивайте руками – зацепите за что-нибудь. Похоже, продолжал он любезнее, – вы более других довольны, что мистера Мандерсона не стало. Подозреваю, Селестина что он обращал на вас меньше внимания, чем вам хотелось бы.
– О!
– А теперь – до свидания. Я тороплюсь. Вы прелесть, Селестина.
Комплимент вернул ей равновесие. Вспыхнув, она глянула на Трента через плечо и, открыв дверь, исчезла.
Трент, оставшись один в маленькой спальне, вернулся к делу. Он вновь взял уже осмотренную пару туфель, поставил на стул и сам сел напротив, уставившись на немых свидетели. Время от времени он почти неслышно насвистывал. В комнате было тихо.
Лишь негромкое чириканье проникало сквозь открытое окно да временами порыв ветра доносил шелест листвы. Трент, поглощенный своими мыслями, с лицом застывшим и мрачным, не шевельнулся в течение получаса. Затем быстро встал, осторожно поставил туфли на полку и вышел на лестничную площадку.
