Татьяна Гармаш-Роффе - Уйти нельзя остаться
Впрочем, все они, ребята из Компашки, были чем-то похожи. Они лениво учились, при этом были эрудированны, ставили своими познаниями в тупик училку русского языка и литературы, своим блистательным произношением – училку английского, шокировали своими замечаниями историчку, особенно на уроках обществоведения. Выходцы из очень благополучных номенклатурных семей, они имели доступ к зарубежным книжкам и пластинкам, фильмам и учебным кассетам, с помощью которых отрабатывали как английское произношение, так и приемы карате. А уж о шмотках и речи нет. Их школьная форма была сшита у портных и сидела на них так, словно на картинке из журнала «Бурда», бывшего в то время эталоном моды.
Единственная девочка в этой компании, Инга, тоже носила короткое узкое платье, хоть и коричневое, но на два тона светлее обычной формы. Застежка на платье проходила по плечу – невиданный тогда полет дизайнерской фантазии. Черный фартук был сшит из плащовки с обстроченными, как на джинсах, карманами.
Инга была так же высокомерна, как мальчишки из этой компании, но в ней светилось еще и другое превосходство: она единственная из всех девочек была допущена к этим парням! К элите.
Их элитарность заключалась не только в обладании вещами, не только в снобско-ироничной манере смотреть на всех. В них было еще другое: прочный запас здоровья. Эти дети выросли при отличном питании из номенклатурных распределителей, у них всегда были лучшие врачи, они все занимались спортом. И потому лица их были гладки, волосы блестящи, а тела стройны. Ну и к этому собирательному портрету можно, пожалуй, добавить, что они никогда и ничем не были озабочены. Они не стояли в очередях в магазинах, куда их не посылали родители, они не сидели с младшими братьями или сестрами, они не мыли посуду после ужина, и им не нужно было выклянчивать у предков лишние пятнадцать копеек на мороженое или сколько там (кажется, сорок?) копеек на кино. Потому что продуктами забивали холодильник предки, с подрастающим поколением сидели няни, посуду мыли домработницы, и карманные деньги выдавались регулярно и без расспросов на что.
Впрочем, Инга была, кажется, из не совсем благополучной семьи. Откуда у нее брались деньги и почему она была столь претенциозна в поведении, Лера никогда не понимала, да и не задумывалась. Она Ингу не трогала, испытывая чувство отторжения к этой девочке, а Инга имела привычку не смотреть ни на кого, кроме членов Компашки, словно других в классе вообще не существовало…
– Слушай, а ты ведь дружил с ними! – оторвался от снимка Миша Пархоменко, ища глазами Юру. – Ты что же, не знал, что они умерли? Или вы больше не общаетесь?
Все зашевелились и отлепились от стола в ожидании ответа. Но Юры нигде не было. Миша выглянул из дверей кафе: лимузин исчез.
– Это называется – уйти по-английски! – заявил бывший староста. – Юра у нас всегда был аристократом!
По-английски или нет, но Лере подумалось – Юра ушел потому, что ему перестали уделять внимание. Он не мог не быть центром и не выносил никакой конкуренции, даже со старыми снимками. И еще у нее осталось ощущение, что Юра приходил за чем-то другим – то ли что-то ей сказать, то ли себе доказать, – но спрятался за разговором об Америке, как прячутся актеры в кулисах, ожидая своего выхода на сцену… Который у Юры так и не получился.
Постепенно прежнее оживление вернулось. Несколько человек ушли, и оставшиеся решили сдвинуть столики и сесть вместе. Заказали еще пирожных, и Лера с удивлением отмечала, что пирожные не так жирны и сладки, как в Америке, что кофе почти европейский, а персонал любезен и расторопен…
Ее теребили со всех сторон, особенно «девочки», жадно выспрашивая подробности ее жизни: и какой дом, и какая мебель, и занавески какие, да как дети учатся, да как муж к ней относился…
Вера уже ушла в предвкушении их завтрашней встречи наедине, без посторонних. Среди оставшихся были еще две бывшие подружки: Маша и Яна. Не такие близкие, как Верик, но все же. Обе Леру в достаточной степени разочаровали – они стали обыкновенными тетками, озабоченными бытовыми проблемами, особенно денежными. Точнее, их – да и остальных бывших одноклассников – занимал не сам денежный вопрос: все неплохо зарабатывали, во всяком случае, отнюдь не сводили концы с концами. Теперь их больше занимала другая сторона денег: престижность товаров. И Лера, терпеливо отвечая на их вопросы, наталкивалась на непонимание.
– Как это тебе все равно, какая марка? Ведь у них качество разное!
И Лера уже в пятый раз пыталась пояснить, что высокая цена еще не является гарантией качества, а лишь платой за престижность; что большинство американцев отнюдь не склонно переплачивать за такую глупость, как бренд; что хорошим тоном считается одеваться сдержанно и достаточно скромно, причем и в Европе тоже, после своего недавнего вояжа она может смело это утверждать…
«Девочки» не соглашались, горячо отстаивали свою точку зрения. «Мальчики» время от времени встревали в эти нестройные речи, успевая одновременно говорить о чем-то своем, мужском.
В какой-то момент Лера почувствовала себя выжатой. Нужно было как-то повежливей попрощаться, но это казалось задачей непростой: она все еще являлась центром внимания. Отчего Лера решила пойти на тактический ход – извинившись, она пересела поближе к Карену, взгляд которого она чувствовала на себе весь вечер, – и тем самым вынудить сплоченный практическим интересом женский коллектив общаться между собой, без нее.
Карен, когда-то очень хорошенький армянский мальчик с большими миндалевидными глазами и девчачьими ресницами, сильно располнел, хотя лицо его оставалось красивым… Красивым, но другим, совсем другим. В классе он держался немного особняком. В целом его считали членом элитной группки, Компашки, – он тоже имел номенклатурных родителей, Лера уже не помнила, чем именно они занимались. И он тоже, как практически все члены этой группки, был эрудирован и насмешлив, но Лере тогда казалось, что он на самом деле мальчик романтичный и замкнутый, несмотря на внешнюю раскованность. Его жгучие армянские глаза частенько следовали за Лерой в девятом и десятом классе, но он ни разу не подошел к ней, ни разу не заговорил.
Теперь же Карен стал вальяжным, от былой застенчивости-замкнутости не осталось и следа. И взгляды, которые он бросал на Леру, уже не имели ничего общего с былой романтичностью. Чем она и воспользовалась, чтобы сбежать из центра внимания.
– Как живешь, Карен?
Ее маневр удался, и, пока она вела незатейливый диалог с Кареном, остальные переключились друг на друга. Лера сочла, что может уйти, никого не обидев. Она подошла к Мише.
– Мне пора, Мишуня. Можешь дать мне фотографии? Я пересниму и верну тебе в целости и сохранности.
– Какой вопрос!
И вскоре Лера, пожав все мужские руки и поцеловав все женские щеки, вышла из кафе, держа под мышкой большой конверт со снимками.
Ее тут же нагнал Карен.
– Ты на чем?
– На том, что поймаю, – усмехнулась Лера.
– Садись, я тебя довезу!
Едва Лера оказалась в его просторной, ухоженной машине (марку она не определила – она не разбиралась в европейских автомобилях), как Карен произнес:
– Может, поужинаем вместе? – И окинул ее недвусмысленным, восхищенно-плотоядным взглядом.
Глупо, наверное, но Лера расстроилась. Тот задумчивый Карен ее воспоминаний нравился ей куда больше.
– Я устала, Карен. Знаешь, я отвыкла от таких больших и шумных встреч.
– Одичала ты там в Америке, Лера!
– Угу, что-то в этом роде… Карен, скажи… Вы вроде бы все дружили в школе, держались одной группой… Ты не знаешь поточнее, отчего Толя, Славик и Андрюша умерли? У Славы инфаркт, сказали его родители, но так странно, так рано…
– Русский человек неумеренно пьет, – сообщил Карен. – Оттого и мрет.
– Все трое пили?
– Наверное. Ты же сама сказала, что Толик спился. Остальные тоже наверняка. Иначе отчего человек может помереть в наши годы? Мы же еще молодые.
– То-то и оно. А точно ты не знаешь?
– Я не общался с ними после школы. Только с Димкой, Костиком и Робертом. Помнишь их?
– Конечно. А отчего они сегодня не пришли?
– Боб в командировке, а Димка и Костик не захотели. Им наши однокласснички ни с какой стороны не интересны. Сама видела, во что девчонки превратились, во что Юрка, Миша… Вот если б с тобой одной была встреча – пришли бы. И Боб пришел бы, думаю. К тебе все парни хорошо относились… Лер, слушай… Может, поедем все-таки, поужинаем? Что-то меня на сантимент пробило… Я ведь в тебя влюблен был.
– Я знаю, – улыбнулась Лера.
– Знаешь? Откуда? Я ж ни словом, ни взглядом!!!
– Ни словом – это верно. А вот насчет «ни взглядом»… Твои глаза следовали за мной повсюду, Карик. Неужели ты не отдавал себе в этом отчета?
– Ни боже мой! Я был абсолютно убежден, что игнорирую тебя полностью, стопроцентно законспирировался!
