Джеймс Чейз - Кинжал и пудреница («Никогда не знаешь, чего ждать от женщины»)
Гарри смотрел на меня, разинув рот, но палец не отпускал со спускового крючка.
— Давай лучше вызовем полицию, — сказал он.
Нэд сочно выругался.
Он двинул меня в бок, прежде чем я успел уклониться.
От мощного удара я перелетел через всю комнату, еще не сознавая, что это меня спасло.
И тут шарахнула адская машинка.
Шум был ужасный, погас свет, засвистел воздух, посыпалась штукатурка и стекла. Комната зашаталась.
Я плохо соображал, голова трещала. Посмотрев на руки, увидел, что сжимаю только фонарик, дубинки в руках не было. Нужно поскорее рвать отсюда когти, но больно хотелось посмотреть, что же с охранниками?
Можно было не беспокоиться: оба были накрыты бронированной дверцей сейфа, от взрыва слетевшей с петель.
Спотыкаясь, я выбрался из-под обломков стекла и штукатурки прямо на террасу. Я был оглушен, шатался из стороны в сторону, как пьяный, но голова заработала. Мне хотелось надуть Германа, не дожидаясь, пока он сделает то же самое со мной. Взрыв облегчил задачу.
Я добрел до каменной птицы, восседавшей у парадного входа, забрался повыше, туда, где крылья соединялись с туловищем, и вложил пудреницу в углубление. Потом заставил себя доковылять до того места, где ждал Паркер.
Ноги не слушались. Пересечь лужайку казалось делом невероятным, так как не было никакой уверенности, что я вообще когда-нибудь доберусь до стены. Луна сияла прямо над головой, и парк был залит серебряным светом. Можно было различить каждую травинку, каждый камешек. Все было видно как на ладони, но я заметил только одну деталь: волкодав несся на меня, как экспресс. Я испустил вопль, который услышали, наверное, в Сан-Франциско, и развернулся, чтобы встретиться с хищником лицом к лицу.
Собака мчалась через лужайку: земля комьями летела из-под ног, глаза горели, как угли, зубы в лунном свете блестели.
Я и сейчас часто вижу, просыпаясь в холодном поту, эту собаку, как она преследует меня, чувствую ее зубы у себя на горле.
Тварь резко затормозила в нескольких метрах от меня и припала к земле перед прыжком. Врать не стану — казалось, меня разбил паралич. Я был весь мокрый и дрожал от ужаса. Потом прозвучал выстрел, просвистела пуля.
Собака, визжа и клацая зубами, упала.
Ничего не оставалось делать, как бежать к стене и перевалиться через гребень. Потом Паркер обхватил меня за талию и потащил к машине. Я втиснулся на переднее сиденье и захлопнул дверцу в тот момент, когда Паркер выжал сцепление.
— Жми на всю железку, — заорал я, — они гонятся за нами. А у них машина.
Я хотел напугать его так, чтобы он стал задавать вопросы не раньше, чем мы отъедем на безопасное расстояние.
Паркер раскачивался из стороны в сторону, но что у него не отнять — классно вел машину. Мы так круто вписывались в повороты, что резина на колесах визжала. В конце дороги он внезапно затормозил и повернулся ко мне.
— Пудреница у вас? — воскликнул он, хватая меня за руку. — Где она, черт побери! У вас?
Я прижал его руки к себе и оттолкнул Паркера с такой силой, что он едва не вылетел через боковое стекло.
— Будьте прокляты вы и ваша бомба, гнилое отродье! Вы же меня чуть не убили!
— Она у вас? — как попугай, повторял он, размахивая кулаками.
— Взрывчатка превратила ее в пыль! Она отправила ко всем чертям сейф и все его содержимое!
Когда он набросился, прицельным прямым в челюсть я надолго вырубил из Паркера сознание.
Глава 5
Войдя в столовую, я увидел свое отражение в зеркале над камином. Мое лицо было бледным, как гипсовый слепок. Волосы свисали на глаза, рукав пиджака разорван, а сквозь прореху в штанине просвечивало тело. Из ссадины под глазом текла кровь, а то место, куда двинул мне Нэд, было багрово-синим и распухло. Паркер болтался у меня через плечо — одного взгляда было достаточно, чтобы понять, как нам обоим досталось.
Герман сидел в кресле лицом к двери, лицо было таким жестким и холодным, как осенний тротуар. В другом кресле, у камина, устроилась Веда Руке. Ее взгляд был отсутствующим. На ней было белое платье без бретелей, которое держалось то ли силой воли, то ли системой присосок — одно из тех хитроумных изделий текстильной промышленности, от которых боишься отвести глаз, чтобы не пропустить что-либо интересное.
Я перегрузил Паркера со своего плеча в свободное кресло.
Ни Герман, ни Веда не проронили ни слова. Напряжение в комнате возросло до предела.
— У Паркера был приступ, и мне пришлось его угомонить, — объяснил я.
Я начал приводить себя в порядок.
— Пудреница у вас? — спросил Герман.
— Нет, черт побери!
Я подошел к столу, наполнил стакан и сел в кресло. Мне было понятно, что я не должен был сюда возвращаться, следовало бы отделаться от Паркера, забрать пудреницу и, когда все успокоятся, стать хозяином положения. Но таким образом я мог потерять Веду. Пока оставался хоть какой-то шанс на ее взаимность, я и думать о подобном не смел.
Герман не шелохнулся, но подлокотники скрипнули — так сильно он их сдавил.
Я бросил скользящий взгляд на Веду. С ее лица сползла маска безразличия, уголки губ приподнялись.
Я осушил стакан одним глотком. Когда стакан опустел, Паркер застонал, задвигался и попытался встать.
Никто не посмотрел в его сторону. Как я понял, мне бы и слова никто не сказал, очутись он даже на дне морском.
— У меня ее нет, — сказал я Герману, — и я объясню, почему ее нет. Прежде всего вы меня надули! Вы с вашим приятелем сами не рискнули лезть за этой проклятой пудреницей. Пораскинув мозгами, вы нашли ловкий ход, как вам выйти сухими из воды: встретили козла отпущения, которого прочно подцепили на крючок, чтобы он стал для вас таскать каштаны из огня. Здорово придумано! Это могло стать сделкой, но ее нельзя назвать так, ибо многое скрыли от меня. Вы выбрали именно меня, потому что в тот момент я был в затруднительном положении. Вы понимали, что полиция только и ждет случая, чтобы рассчитаться со мной. Но промахнулись, потому что не попытались узнать, на что я готов ради денег. Вы знали, что некто Джексон был замешан в нескольких сомнительных делишках, и поэтому побоялись выложить карты на стол и рассказать мне все. Вы думали, что если предложите мне такую сумму за работу, то колени мои задрожат от счастья. Действительно, ради тысячи долларов я готов разнести в пыль даже сейф Бретта. Но вы недостаточно проницательны, чтобы это понять.
Веда сделала резкое движение. Это могло быть знаком предупреждения, но могло быть просто непроизвольным жестом.
Я не мог правильно оценить значение этого жеста и продолжал:
— Ведь не думаете же вы, что я попался на удочку, поверив вашей галиматье: сомнамбулизму и кинжалу Челлини. Смею вас уверить, не поверил. Я понял, что пудреница принадлежит Бретту. А вы ее по каким-то соображениям хотите украсть. Мне нужны были деньги, а на остальное — наплевать. Но как только я открыл сейф, услышал одновременно тиканье в футляре и шаги охранника. Я сунул футляр в сейф и набросился на него тогда, когда он вошел. Пудреницу в сейфе я заметил, но не успел забрать. Конечно, я мог бы справиться с охранником, но пришел второй. В хорошенький переплет вы меня втравили! Но тут взорвалась бомба. Дверь сейфа отлетела и придавила их. Чудесная адская машинка! Тот, кто сделал ее, может занести мою похвалу в актив. Все в комнате было разрушено. Я оставался там до тех пор, пока не убедился, что от сейфа осталась только пыль. Пудреницы больше не существует.
Я встал, подошел к столу и налил еще виски. Паркер сидел в кресле с ногами, прижав колени к подбородку. Бледный, осунувшийся, он глядел на меня с ненавистью.
— Надеюсь, вы не поверили ему, — сказал он Герману и Веде противным резким голосом.
— Поезжайте и взгляните сами и на дом, и на сейф, и на охранников. Это убийство, Герман, — предположил я.
— Оставим в покое охранников, их не воскресить, — резко сказал Герман. — Почему вы оставили пудреницу в сейфе, услышав шаги сторожа?
— Вы считаете меня круглым идиотом? Только они держат улики при себе. Я мог взять пудреницу позже. Когда расправился бы с охранниками.
— С другой стороны, — тихо сказал Герман, — вы, Джексон, могли положить пудреницу в карман, а потом заявить, что не брали.
Герман правильно думал, что я собираюсь улизнуть с пудреницей. Он мог твердить это хоть до посинения, но доказательств у него не было.
— Что ж, вы можете обыскать меня и убедиться, что я говорю правду.
Герман подал знак Паркеру:
— Пошарь у него в карманах!
Обыскивая, Паркер готов был расчленить меня на куски. Я чувствовал горячее дыхание на своем затылке, в то время как его пальцы ощупывали подкладку пиджака. Это было неприятно, и мне все время казалось, что он меня вот-вот укусит.
— Ничего нет, — сказал он со злостью. — Этого следовало ожидать от такого мерзавца.
— Ладно, — сказал я, отстраняясь. — Вы оба разочарованы. Могу вас понять. Я выполнил то, о чем мы договаривались, и не заставляйте меня ждать вознаграждение. Я не намерен нести издержки за ваше недоверие ко мне. Вы перехитрили самих себя.
