Елена Логунова - Бонд, мисс Бонд!
– Я-то да, а скелет разбил колено.
– Какой скелет?
– Который ехал на велосипеде.
Разговор принимал такой оборот, при котором впечатление сумасшедшей производила уже сама Ольга Павловна.
– Прикатил велосипед, а на нем сидел скелет, – срифмовала она, начиная идиотски хихикать.
– Ольга! Ты чего ржешь?! – возмутилась Люсинда. – Дело-то серьезное! У Ксю ДТП, у тебя ДТП, один-один получается! И по-прежнему непонятно: кому из вас ЖМ прислала «красную метку»?
– Она сказала «красную сетку» или «красную ветку»? – беспардонно уточнил любопытный пострадавший.
– «Красную метку»! – безупречно артикулируя, повторила Ольга Павловна. – По буквам: Маша, Ева, Таня, Катя, Аня. Метка!
– Оль, ты правда в порядке? – не поверила Люсинда. – Оль, может, тебе надо к врачу?
– Мне не надо к врачу, мой-то скелет не пострадал, – ответила Ольга Павловна и бурно захохотала.
– А у вас истерика началась, – злорадным тоном Карлсона, сообщающего Фрекен Бок: «А у вас молоко убежало!» – констатировал пострадалец.
Склонив исцарапанную щеку к плечу, он наблюдал, как загибающаяся от смеха Ольга Павловна запихивает в карман свой голосистый телефон.
Тот протестующе вибрировал и норовил вылезти обратно.
– Простите, – отсмеявшись, извинилась Оля. – Такая, знаете ли, нелепая история… Не обращайте внимания. Как ваша нога? Может, вам «Скорую» вызвать?
– Не надо мне «Скорую».
– Не надо так не надо, – сговорчиво согласилась Ольга. – Тогда я пойду?
– Идите.
– Спасибо, до свиданья!
Они раскланялись: дама сделала книксен, а джентльмен шаркнул неповрежденной ножкой, и Ольга Павловна поспешила продолжить свой многотрудный путь к троллейбусу.
Мужчина в испорченном велосипедном костюме проводил ее заинтересованным взглядом, в котором плескалось веселье, крайне странно сочетавшееся с его пугающим нарядом и общим потрепанным видом.
– Ольга, значит, – повторил он. – И неожиданно с преувеличенной душевностью напел абсолютно не подходящим ему козлиным тенором: – А-а-ах, О-о-ольга, я тебя любил! Тебе единой посвятил рассвет печальный жизни бурной…
Эрудированная Ольга Павловна наверняка узнала бы арию Ленского из оперы «Евгений Онегин», но она ничего не услышала.
Жизнь действительно становилась все более бурной, а до рассвета было еще о-го-го как далеко.
«Черт, как же ее зовут?!»
Елена Николаевна, мама Ксюши, ожесточенно копалась одновременно в памяти и в ридикюле.
Практикующую гадалку-ясновидящую с превосходной репутацией и очень трудным именем ей посоветовала подруга. Затейливое имя кудесницы Елена Николаевна записала на бумажке, а бумажку положила в…
«Черт, куда же я ее положила?!»
– Я слушаю тебя, женщина. Задай свой вопрос!
– Э-э-э…
– Эуфимия, – подсказала проницательная кудесница.
У нее был глубокий оперный бас, густые косматые брови и седые усы над губой.
Голосом госпожа Эуфимия походила на певца Шаляпина, а лицом на канцлера Бисмарка, переодетого в женское платье. Сходство портила только мощная грудь, которой не было ни у Бисмарка, ни даже у Шаляпина. Грудью госпожа Эуфимия походила на могучую деревянную деву с носа старинного корабля.
Внушительные крепкие выпуклости госпожи Эуфимии были окутаны нежно-зеленым шелком и щедро декорированы серебром и нефритом.
Елена Николаевна засмотрелась на все это великолепие и снова забыла имя гадалки.
– Какого знания ты ищешь? – чуть более нетерпеливым тоном вопросила госпожа Эуфимия.
«Какого черта ты пришла?!» – почудилось Елене Николаевне.
– Эу…
– Эуфимия.
– Дорогая госпожа Эухимия! – трудное имя выскакивало из памяти моментально.
– Фимия!
– Что?
– Фимия, а не химия! Эу-фимия! – недовольно пророкотала кудесница, уведя впечатляющий оперный бас в такие низы, куда Шаляпин и не заглядывал.
– Эу, – беспомощно согласилась Елена Николаевна. – Извините, что я к вам нагрянула так внезапно… никогда не думала, что мне понадобятся услуги специалиста вашего профиля. Мне вас порекомендовала подруга, Марианна Тушина, вы знаете ее – жена банкира Тушина.
– Что ж, можете звать меня Фимой, – смилостивилась кудесница.
Елена Николаевна признательно кивнула.
– Я пришла посоветоваться насчет дочери.
– Имя?
– Фима! То есть, Эу…
– Имя дочери!
– Ах, дочери! Ксения. Вот ее фото.
Елена Николаевна открыла портмоне и заодно со снимком Ксюши удачно нашла бумажку с именем гадалки.
– Эу-фи-мия, дорогая! Посмотрите на мою славную девочку. Неужели похоже, что ее ждет скорая смерть?!
Во всех смыслах дорогая, Эуфимия благосклонно посмотрела не то на фото, не то на портмоне.
– А почему вы спрашиваете? Что побудило вас задуматься о скорой смерти дочери?
– Предсказание! – Елена Николаевна всплеснула руками.
– Чье предсказание?
Госпожа Эуфимия нахмурилась, сведя брови в одну линию, густую и лохматую, как меховая аппликация.
Конкуренции она не любила.
– Ах, да ничье! Не поверите – школьной учительницы, старушки завуча! Она прислала моей девочке записку, смысл которой уловить крайне трудно, но там такие, знаете, неприятные символы – крест, могилка… И мы крайне встревожены!
– Так почему бы вам не задать свои вопросы этой… даме?
– Да потому, что она умерла!
– О!
«Бояться конкуренции уже не нужно», – подумала гадалка и улыбнулась, повторив вслух:
– Бояться не нужно. Если вы будете слушаться меня во всем, я помогу вам уберечь дочь от опасности.
– Мы будем слушаться, – пообещала Елена Николаевна и догадливо открыла бумажник.
– Прекрасно, – пророкотала госпожа Эуфимия и закрыла глаза, прикидывая, какую сумму можно «снять» с очередной доверчивой мадам.
Не наговорившись вдоволь по мобильному, Люсинда опрометчиво атаковала домашний телефон Ольги Павловны.
Трубку сняла Олина любящая мама, Галина Викторовна, что однозначно обещало долгий задушевный разговор в том своеобразном стиле, который успешно практиковали святые отцы инквизиции.
Отличительными чертами святой матери инквизиции, а также Оли и Костика Романчиковых, Галины Викторовны, были безудержная забота и сокрушительное человеколюбие. От природы она была ничуть не менее любопытна, чем ее собеседница, но за годы жизни гораздо лучше поднаторела в проведении бесконтактных телефонных пыток, так что вопрос: «Расколется Люсинда или не расколется?» вообще на повестке дня не стоял.
Спасти подвергавшуюся виртуозному допросу Люсинду от сдачи всех ключей, паролей и явок мог только внезапный и продолжительный обрыв телефонной связи.
Убаюканная ласковым голосом Галины Викторовны и польщенная ее живейшим интересом к ее повествованию, Люсинда успела выдать Олиной маме две новости – как водится, одну плохую и одну хорошую.
Она рассказала Галине Викторовне о безвременной кончине Жанны Марковны (это была плохая новость, хотя немалое количество истомившихся под гнетом ЖМ школяров и даже педагогов могло бы с такой оценкой весьма аргументированно поспорить) и о чудесном везении Ксю, которая безвременной кончины, наоборот, избежала.
С этих дальних стратегических рубежей основательная рассказчица Люсинда намеревалась подступить к животрепещущей истории с «красной меткой», что было примерно так же разумно, как и попытка прооперировать гланды через задний проход.
Узнай Галина Викторовна об угрозе жизни, нависшей над Ольгой Павловной, она поставила бы под ружье весь клан Романчиковых, а вооруженные, шагающие по тропе войны колонной по четыре Романчиковы были силой, вполне способной парализовать нормальную жизнедеятельность целого спального района.
При таком раскладе любимая дочь, скорее всего, оказалась бы заточена в многоэтажной башне, у основания которой сменяли бы друг друга в карауле папа, дядя, дедушка, брат и кузены, в то время как женская часть клана со скалками и сковородками защищала бы милую Олюшку от всевозможных врагов и напастей на ближних подступах к квартире.
Оле такая перспектива отнюдь не улыбалась.
Именно поэтому, едва войдя в квартиру и увидев в углу прихожей спину мамы (в бархате), конспиративно прятавшей в рукаве халата телефонную трубку и завлекательно мурлыкавшей: «Ой, что вы говорите, Люсенька? Да неужели?!» – она повела себя отнюдь не как благовоспитанная барышня.
Даже не поздоровавшись, Оля вырвала у мамы телефонную трубку, за которую Галина Викторовна несколько минут сражалась, как спартанцы за Фермопилы, и, как спартанцы в той неравной битве, полегла, осев на тумбочку у трюмо с притворным сердечным приступом.
– Да! Это Ольга, – неласково рявкнула Оля в трубку, информируя воркующую Люсинду о смене собеседника. – Ну, что у тебя еще?
– Дошла? – обрадовалась Люсинда.
– До ручки! – подтвердила Оля.
И одной из этих ручек помахала «умирающей» Галине Викторовне, указывая ей направление к более удобному, чем полированная тумба, раскладному двуспальному смертному одру в гостиной.
