Галина Куликова - Французская вдова
– Ну и что же здесь такое? – угрюмо поинтересовался Зимин.
– Здесь творческая, блин, мастерская! – повысил голос Тарасов. – Мы тут творим, понимаете? И только я начал настраиваться на съемку, как вы явились и давай стучать! Как мне теперь себя успокоить?
После этой тирады Тарасов неожиданно для всех раскинул руки и стал плавно крутиться на месте. Полы его халата развевались, и, несмотря на смешные носки, режиссер удивительно походил на дервиша, исполняющего древний мистический танец.
– Да погодите вы! – нервно воскликнул Зимин. – Прекратите вертеться. Нам действительно надо с вами поговорить. Посоветоваться, в конце концов.
– А вот это другое дело, – воскликнул запыхавшийся Тарасов, которому танец дался с некоторым трудом. – Поговорить не проблема. Я всегда готов помочь властям, если это не противоречит моему кодексу чести и действующему законодательству.
Зимин насупился, но промолчал.
– Рассаживайтесь, дорогие гости. Можете садиться сюда и сюда, – предложил между тем хозяин квартиры, широко махнув рукавом. – Девушек звать не станем. Они существа тонко организованные. Когда вы на дверь бросались, у них у всех началась мигрень.
– А откуда у вас столько хомяков? – спросил Зимин, заранее наливаясь гневом. Вероятно, он предчувствовал, что ответ будет не таким простым и ясным, как ему хотелось бы. – Пять штук хомяков, зачем они нужны в таком количестве?
– Они размножаются с ужасающей быстротой, – ответил Тарасов.
– Да, и прежде чем мы приступим, объясните, кто все эти люди? – продолжал наседать Зимин.
– Охотно, – кивнул Тарасов, упал на диван и развалился на нем. – Дмитрий Крутиков, оператор, работает на всех моих картинах. Девушки – Елена Снегова, Ольга Иващенко, Ирина Губина, Лана Казарян. Дипломированные артистки, у нас сегодня кастинг. Кастинг, если вы не знаете, – это…
– Знаю, что такое кастинг, – холодно оборвал режиссера следователь. – Дальше.
– Теперь хомячки. Как зовут, ей-богу, не спрашивал…
Зимин сделал вид, что не расслышал последней фразы, и кивнул на молчаливо стоящего Федора:
– А вы, гражданин?
– Федор Буколев, – представился Федор с некоторой поспешностью. – Антиквар и букинист. Паспорт нужен? Или могу визитку дать.
– Нет необходимости. Вы зачем здесь?
– Хомяка принес, – не стал сочинять Федор. – Вон того, с черной полоской на спине. Джунгарская порода. Руками его лучше не трогать, людей он как-то не очень… Он был нужен для съемок.
– А что снимаем? – Зимин с откровенным сомнением взглянул на Тарасова, не ожидая от него ничего хорошего.
– «Пять хомяков и одна девушка», – быстро ответил тот.
– Так девушек четыре, – встрял в разговор один из сержантов.
– К завершению кастинга останется одна, – бодро отрапортовал Тарасов.
– Шустро вы, однако, с девушками разбираетесь, – как-то нехорошо усмехнулся Зимин. – Кстати, мы как раз пришли поговорить о девушках.
– Об этих? – небрежно кивнул в сторону кухни Тарасов. – Чего о них говорить? Честно вам скажу, сам еще не решил, кого оставлю.
– Не об этих, – раздраженно сказал следователь. – О других девушках, тоже артистках. И вы, Тарасов, знаете о каких! Так что нечего тут… Попросите всех погулять где-нибудь, пока мы беседуем.
– Нет, – твердо ответил Тарасов. – Мои сотрудники и так занимаются делами, но вы им мешаете. Можем пойти на балкон и покурить там. Вы курите, Зимин? Я так и думал. У вас черная аура, как у Саурона.
Судя по взгляду, который Зимин бросил на режиссера, он не знал и не желал знать, кто такой Саурон. Отправив сержантов на улицу, следователь достал пачку сигарет и шагнул на балкон. С молчаливого согласия хозяина квартиры Федор не покинул комнату. Вероятно, его все еще собирались снимать на камеру и поэтому не прогоняли. Дверь на балкон осталась слегка приоткрытой, и слышно было абсолютно все.
– Так о чем пойдет речь? – закурив длинную коричневую сигарету, поинтересовался Тарасов. – Что-то секретное?
– Никаких секретов, просто не хотел, чтобы нам мешали. Речь пойдет об убийстве Светланы Лесниковой.
Федор весь обратился в слух. Убийство! Кажется, он не зря купил хомяка и затеял разведоперацию.
– Господи, за что мне это? – тем временем возвел очи горе режиссер. – Когда бедную Светку убили, оперативники первым делом прибежали сюда. Я все как на духу им выложил. Это ведь наверняка есть в ваших протоколах! В мае, так же, как и сейчас, был кастинг. Только на другую картину. Я попросил девушек приходить сюда в мужских костюмах, чтобы сразу, с первого взгляда, понять, кто удачнее всего сумел перевоплотиться.
Напряженно слушавший Федор впитывал каждое слово. Так значит, мужчины в костюмах, за которыми наблюдал Виктор, были на самом деле девушками! И в больших сумках и пакетах у них наверняка лежала обычная одежда. Из квартиры режиссера они как пить дать выходили уже в своем женском обличье. Поэтому-то Виктор и решил, что мужчины исчезали. По крайней мере, одна загадка разрешилась.
– Я выбрал Светлану Лесникову и Ларису Евсееву. Как назло, они друг с другом не очень-то ладили. Но я велел им держать эмоции при себе. А через несколько дней Светлану нашли убитой в соседнем доме…
В голове Федора, который стоял, боясь шевельнуться, пронеслась мысль: «Интуиция меня не подвела насчет этой квартиры. Я попал в самую точку, пришел куда надо». Вот, значит, кем была девушка, погибшая в подъезде Виктора, – актрисой!
– Ларису Евсееву тоже убили после вашего кастинга, – бросил Зимин. – К тому же она играла в вашем спектакле.
Федор вздрогнул: еще одно убийство!
– Две жертвы, и обе с вами связаны. – Следователь курил крепкие сигареты, дым от которых упорно пробирался в комнату.
– Ларису убили на другом конце города, через неделю. Слушайте, я тут совершенно ни при чем. Это дурацкое совпадение. У меня, в конце концов, алиби.
– Все так, Тарасов, к вам претензий нет. Но мне только что передали это дело, и я хотел поговорить лично. Вдруг вы вспомнили что-то, детали какие-то…
– Одну деталь вспомнил, – неожиданно признался Тарасов. – Во время кастинга сюда пытался проникнуть некий молодой человек. Света выходила и разговаривала с ним на лестнице. Она сказала, что это ее приятель. Ревнивый, как черт знает что.
– Фамилию знакомого или имя она упоминала?
– Звала его Митей. Выходит, он Дмитрий.
– Почему сразу об этом не рассказали?
– Да забыл я! К тому же ревность – такой банальный мотив, если честно… Из-за этого сейчас не убивают. Деньги – иное дело. Бриллианты какие-нибудь.
– Сейчас поговорим и о бриллиантах, – мрачно пообещал Зимин.
– Имейте в виду, краденое я не перепродаю, что бы участковый вам ни напел.
– Да бросьте паясничать. Я просто хотел уточнить с вами одну любопытную деталь, на которую никто сначала не обратил внимания. Вот, смотрите.
Следователь достал из папки, которую все время держал в руках, стандартного формата лист и протянул его Тарасову. Тот с интересом уставился на него, а затем радостно воскликнул:
– Это же Лернер! Клавдия Лернер, актриса театра, в котором я поставил два спектакля и собираюсь ставить третий. Театр имени Коллонтай. Раньше он назывался РИСК – Театр революционного искусства. Лернер блистала в нем после войны.
У Федора голова пошла кругом. Черт побери! Каким обманчивым, оказывается, может быть первое впечатление. Сначала он подумал, что Тарасов – форменный псих, потом решил, что он снимает у себя на квартире порнушку. А теперь выясняется, что он театральный режиссер, а девушки – профессиональные актрисы.
– Погодите, это же обложка журнала. Ему уж лет эдак шестьдесят, – продолжал между тем Тарасов, склоняя голову то к левому плечу, то к правому.
– Почти угадали, – удовлетворенно произнес Зимин. – Старое издание «Театральных гастролей» за июль сорок шестого года. Театр, где тогда работала Лернер, выехал в Париж…
– Служила, – строго поправил Тарасов, – а не работала.
– Ну да. Артисты этого театра сыграли в Париже несколько спектаклей, был огромный успех.
– Как приятно, что наши следователи так хорошо разбираются в искусстве.
– При чем тут следователи? – вдруг обиделся Зимин. – Обратились к консультантам, театроведам, они дали справку. – Говорят, эта Лернер затмила даже лучшую французскую актрису.
– Сару Бернар? Вряд ли… Хотя не исключено. Тогда еще живы были люди, которые могли сравнивать. Но думаю, здесь преувеличение. Слишком разные театральные школы. Хотя Лернер обожала драму и многие роли исполняла в подчеркнуто утрированном ретростиле. Наши критики ее периодически за это ругали, однако в Европе такое проходило на ура. Спектакли с Лернер всегда шли с аншлагом.
– Достаточно об этом, – оборвал его рассуждения Зимин. – Посмотрите внимательно на фото – вас ничего не смущает?
– Меня вообще смутить трудно, – буркнул режиссер, вновь принимаясь изучать изображение. – Красивая баба, ничего не скажешь. Стройненькая, а грудь…
