Гиллиан Флинн - Острые предметы
Решила поговорить с родителями Натали позднее, по телефону, будучи на безопасном расстоянии и имея выпивку про запас – прихватила с собой стаканчик водки с их стола. Я все объяснила, рассказав, какую статью хочу написать. Ничего хорошего из этого не вышло.
Вот что мне удалось написать потом:
В минувший вторник в Уинд-Гапе, маленьком миссурийском городке, где на столбах еще висят объявления о розыске десятилетней Натали Джейн Кин, пропавшей без вести, состоялись ее похороны. Трепетная речь священника на поминальной службе, взывающая к прощению и искуплению грехов, не принесла успокоения и не исцелила раны. Полиция предполагает, что этот милый, здоровый ребенок стал второй жертвой серийного убийцы, охотящегося за детьми.
«Это были очаровательные девочки, – сказал местный фермер Рональд Дж. Кэменз, принимавший участие в розысках Натали. – Не имею ни малейшего представления, за что нам эта напасть».
Четырнадцатого мая тело Натали Кин, скончавшейся от удушья, было найдено в проеме между двумя зданиями на Главной улице Уинд-Гапа.
«Нам будет не хватать ее смеха, – сказала Джинни Кин, мать Натали (пятьдесят два года). – Нам будет не хватать ее слез. В общем, нам будет не хватать Натали».
Однако это не первая беда, случившаяся в Уинд-Гапе, расположенном на юге штата. Двадцать седьмого августа прошлого года в местной реке было найдено тело еще одного задушенного ребенка, девятилетней Энн Нэш. Девочку похитили накануне вечером, пока она ехала на велосипеде к подруге, живущей через два квартала. По словам очевидцев, обе жертвы найдены без зубов, предположительно извлеченных убийцей.
Убийства привели в растерянность городскую полицию, в штате которой всего пять человек. Опыта в расследовании тяжелых преступлений им не хватает, поэтому они попросили помощи у полиции Канзас-Сити, откуда к ним прислали следователя, обученного психологическому профилированию при расследовании серийных убийств. Между тем жители Уинд-Гапа (население которого составляет 2120 человек) уверены, что убийца действовал без мотива.
«Здесь, должно быть, рыщет маньяк. Он отлавливает и убивает детей, – сказал отец Энн, Боб Нэш, сорок один год, занимающийся продажей мебели. – Мы живем без тайн и интриг. Нашу малышку убили просто так, без всяких причин».
Зачем девочкам вырвали зубы? Это остается тайной, к которой пока не найдено практически ни одного ключа. Местная полиция от комментариев воздержалась. Пока идет следствие, в Уинд-Гапе введен комендантский час и повсюду расставлены часовые – в этом городе, прежде тихом, где все теперь встревожены за детей.
Горожане, как могут, стараются залечить свои раны.
«Я ни с кем не хочу разговаривать, – сказала Джинни Кин. – Пусть меня оставят в покое. Мы все хотим только покоя».
Халтурная писанина – что и говорить. Я отправила Карри этот черновик по электронной почте, но уже жалела: из написанного мне не нравилось почти ничего. Предположение полиции о том, что преступления совершил серийный убийца, было вымышленным. Викери ничего подобного не говорил. Первую цитату Джинни Кин я украла из ее прощальной речи на похоронах. Вторую записала, пока она кричала на меня по телефону, когда я, выразив соболезнования, попросила дать интервью. Она поняла, что я намерена выложить все подробности об убийстве ее дочери в какой-то паршивой газетенке, которую потом будут мусолить посторонние люди. «Да оставьте нас наконец в покое! – визжала она. – Мы сегодня дочь похоронили! Как вам не стыдно?!» Но хоть что-то сказала; мне так нужна была цитата, а из Викери невозможно было вытянуть ни слова.
Карри статья понравилась; в ответ он сообщил, что начало получилось хорошим – не «отличным», но все же «очень хорошим». Он даже оставил строчку про «серийного убийцу, охотящегося за детьми» – мой домысел. Это стоило бы вырезать, я знала, но мне очень хотелось добавить драматичной «воды». Карри, вероятно, был пьян, пока читал мой опус.
Он велел рассказать подробнее о семьях погибших девочек, когда соберу нужный материал. Дал мне еще один шанс исправиться. Повезло же мне, – похоже, редакция «Чикаго дейли пост» намеревалась задержать меня в Уинд-Гапе подольше. Пресса между тем мусолила сексуальный скандал в конгрессе, опозоривший трех суровых членов палаты представителей. Двое из которых – женщины. Сенсационный материал, полный скабрезностей. А вот новость поважнее: в Сиэтле, городе ярком и модном, орудует серийный убийца. Среди тумана и кофеен кто-то забавы ради убивал беременных женщин – вскрывал им животы и выкладывал внутренности на видном месте, к всеобщему ужасу. Так что нашим репортерам повезло – все заняты, ехать в Сиэтл некому. Оставалась только я, несчастная, томящаяся в своей детской кровати.
* * *В среду я спала долго, натянув на голову влажные от пота простыни и одеяла. Несколько раз просыпалась: то от телефонных звонков, то от гула пылесоса в коридоре, то от жужжания газонокосилки за окном. Мне отчаянно хотелось спать, но день уже наступал. Я лежала с закрытыми глазами, представляя, что вернулась в Чикаго и лежу на шаткой кровати в своей однокомнатной квартире, из окна которой видно лишь кирпичную стену супермаркета. Там четыре года назад, только приехав сюда, я купила комод с зеркалом и пластиковый стол, за которым ела из дешевых желтых тарелок гнутыми, похожими на оловянные столовыми приборами. Я беспокоилась, что не полила свое единственное растение, жухлый папоротник, который как-то нашла среди соседского хлама. Потом вспомнила, что два года назад он засох. И я пыталась представить другие картинки из моей жизни в Чикаго: мой рабочий закуток, начальник, который все время забывает, как меня зовут, тусклые зеленые рождественские фонарики, еще не снятые со стен супермаркета. Несколько дружелюбных знакомых тут и там, которые, наверное, и не заметили, что я уехала.
В Уинд-Гапе мне ужасно не нравилось, но мой дом уютным тоже не был. Я достала из вещевого мешка флягу с теплой водкой и снова легла в постель. Потом, прихлебывая водку из фляги, стала оценивать обстановку. Мне казалось, мама заменит пол в моей спальне, как только я уеду, но сейчас, десять лет спустя, все оставалось как прежде. Жаль, что в подростковом возрасте я была такой серьезной: на стенах не было ни постеров поп-звезд, ни коллекций фотографий, чем обычно увлекались девочки, ни цветов для украшения платьев. Зато висели картины с парусниками, настоящие пастельные сельские пейзажи и портрет Элеаноры Рузвельт. Последнее было особенно странным, потому что об Элеаноре Рузвельт я знала мало – только то, что она была хорошей, – впрочем, думаю, в те времена этого было достаточно. Теперь я бы, скорее, повесила фотографию жены Уоррена Гардинга по прозвищу Герцогиня, которая записывала все причиненные ей обиды в красную книжечку и мстила каждому в соответствии с тяжестью его провинности. Мои нынешние кумиры – женщины с изюминкой.
Я выпила еще водки. Мне хотелось только одного: снова провалиться в сон, во тьму, исчезнуть. Нервы напряжены до предела. Еще немного – и разревусь. Внутри меня словно был надувной шарик, до отказа наполненный водой, – вот-вот лопнет. Кто-нибудь, проколите его булавкой. В Уинд-Гапе мне было плохо. В этом доме я чувствовала себя больной.
Стук в дверь – тихий, словно от порыва ветра.
– Кто там? – спросила я, пряча стакан с водкой у стенки кровати.
– Камилла, это мама.
– Что, мама?
– Я тебе лосьон принесла.
Я подошла к двери нетвердой походкой, под воздействием водки чувствуя себя в защитной оболочке, которая поможет продержаться сегодня в этом особом месте. Месяцев шесть я не напивалась, но сейчас это было неважно. Мама топталась в коридоре, нерешительно заглядывая в приоткрытую дверь, будто в комнату покойника. Впрочем, это было недалеко от истины. Она протянула мне большой светло-зеленый тюбик.
– Он с витамином Е. Купила сегодня утром.
Мама верит, что витамин Е обладает живительными свойствами. Думает, что стоит побольше им намазаться, и моя кожа снова станет гладкой и безупречной. Хотя до сих пор он ни разу не подействовал.
– Спасибо.
Она осмотрела мои шею, руки и ноги, остававшиеся голыми, – я спала в одной футболке. Затем, нахмурившись, посмотрела мне в лицо. Вздохнула, слегка покачала головой. И так и осталась стоять на месте.
– Мама, тебе, наверно, тяжело было на похоронах? – Даже сейчас я не смогла промолчать. Так и тянуло завязать с ней разговор.
– Да. То и дело вспоминалось свое… Этот маленький гроб…
– Мне тоже пришлось нелегко, – поддержала я ее. – Даже удивительно. Мне ее не хватает. До сих пор. Даже странно.
– Было бы странно, если бы тебе было все равно. Все-таки твоя сестра. Потерять ее почти так же больно, как собственного ребенка. Хоть ты и была еще такой юной.
С первого этажа раздавался затейливый свист Алана, но мама, казалось, его не слышала.
