Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин
Сегодня Штенгель тоже начал жаловаться, что дома у него полный беспорядок; вот привезет форель, а денщик даже не сможет как следует зажарить.
- Кстати, как с рецептом для маринада? - вдруг спросил Штенгель, вспомнив, что Генрих как-то похвастался, что ел в Сен-Реми чудесную маринованную форель, и пообещал достать рецепт, как он говорил, этого райского блюда.
- Я написал хозяйке гостиницы, которая меня ею угощала, но ответа еще не получил. Да и боюсь, что рецепт мой вам не пригодится. Все равно ваш Вольф испортит и рыбу, и маринад.
- А я договорился с одним нашим инженером, у него дома умеют готовить рыбные блюда.
В кустах хрустнула веточка, послышались легкие шаги. Оба оглянулись и увидели, что к берегу идет горничная из замка.
- Хорошего улова!- сказала она вместо приветствия.Графиня приказала передать вам вот это, синьор.
Горничная протянула Штенгелю маленький конверт с гербом. Майор опустил его в карман, не читая.
- У вас большая выдержка, барон, - пошутил Гольдринг, когда горничная ушла, - получить письмо от такой женщины, как Мария-Луиза, и даже не прочитать его сразу... Ой, клюет!.. Удочка! Удочка!
Майор, продолжая механически наматывать леску, на миг поднял глаза на Генриха, и в этот момент здоровенная форель дернула, потом рванулась и пошла на дно. Удилище выскользнуло из рук Штенгеля и поплыло по реке.
Кто хоть раз в жизни сидел с удочкой в руках, ожидая минуты, когда рыба клюнет, тот поймет Штенгеля, который стремглав бросился в воду, не думая ни о чем, кроме форели, ускользающей от него.
Если бы Штенгель осторожно вошел в воду, возможно, все окончилось бы благополучно. Но спеша спасти удочку, он прыгнул в речку и тотчас пошатнулся, поскользнувшись на обросшем мхом скользком валуне. Желая сохранить равновесие, майор попытался ухватиться за другой валун, торчащий из воды, но, промахнувшись, ударился головой о камень и упал. Быстрое течение подхватило его, перебросило через один валун, второй...
Генрих пробежал по берегу несколько шагов и, выбрав удобное место, бросился в воду наперерез телу, которое неслось на него, словно большая тяжелая колода. Сам едва удержавшись на ногах, Генрих подхватил майора под мышки и, борясь с течением, поволок его к берегу.
Искусственное дыхание помогло. Штенгель начал дышать, но в сознание не приходил. Генрих хотел было идти в замок за помощью, но увидел бегущих вниз по тропинке горничную, а вслед за нею Курта. Девушка, поднявшись на верхнюю террасу парка, увидела, что произошло несчастье, и кликнув Курта, побежала к реке. Втроем они осторожно перенесли Штенгеля на нижнюю террасу парка, а оттуда на сделанных из одеял носилках - в комнату Генриха.
Майор не приходил в создание - не слышал, как его раздевали, укладывали в кровать, как осматривал его Матини, которого Генрих немедленно вызвал по телефону.
- Возможно сотрясение мозга! - констатировал врач и предупредил: Малейшее движение может сейчас повредить майору, так что о перевозке пострадавшего в госпиталь не может быть и речи.
Позвонив Лютцу и рассказав о случившемся, Генрих попросил передать генералу, что он задержится возле больного, чтобы наладить соответствующий уход.
Штенгель пришел в себя лишь часов в одиннадцать. Раскрыв глаза, он мутным взглядом обвел комнату, еще не понимая, где он и что с ним произошло, почему над его кроватью склонился Матини и Гольдринг. Но понемногу его взгляд начал проясняться, на лице промелькнула тень тревоги.
- Где мой мундир? - спросил он взволнованно и попробовал подняться.
- Лежите, лежите спокойно, - остановил его Матини.
- Мундир ваш сушится у камина,- успокоил его Ген рих.
- А документы, документы где? - скороговоркой выпалил майор, еще больше нервничая.
- Документы лежат рядом с вами, на столике. Не волнуйтесь, все цело, никто ничего не трогал.
- Положите мне под подушку,- едва ворочая языком от слабости, произнес Штенгель и снова потерял сознание.
Генрих охотно выполнил просьбу майора. Документы его больше не интересовали. Ничего ценного среди них не было, если не считать невинной, на первый взгляд, бумажки - копии приказа, в котором майору Штенгелю выносилась благодарность за разработку новых мер по охране уже готовой продукции радиоаппаратуры - во время вывоэа ее за пределы завода.
- Герр обер-лейтенант, а что делать с форелью, может быть, почистить и зажарить? - спросил Курт, когда Генрих вышел в другую комнату.
- Нет, выпусти обратно в речку, - вдруг весело рассмеялся Гольдринг. Заметив удивленный взгляд Курта, он подмигнул ему и прибавил: - Возможно, эта форель и есть та заколдованная золотая рыбка из сказки, которая так верно послужила рыбаку, выпустившему ее в море.
ГЕНРИХ ДИПЛОМАТ
"Милый друг! Вы спрашиваете, как и что я предпринял для поправки своего здоровья и нашел ли здесь хороших врачей? Очень благодарен вам за внимание, которое я расцениваю как проявление искренней дружбы. К сожалению, не могу порадовать вас хорошей весточкой: чувствую себя плохо. А самое худшее совершенно не имею сейчас времени подумать о себе, ведь..."
Генерал перестал писать, еще раз прочитал написанное и с раздражением захлопнул бювар. Нет, он не может сегодня ответить Гундеру! И не только потому, что нечего сказать, а и потому, что он весь поглощен другими планами. Волнения и неприятности валились и валились на генерала со всех сторон!
Они обрушились на него, как лавина, двинувшаяся с гор. И как лавина рождается из одного крохотного комочка, который, покатившись вниз, по пути увлекает все новые и новые слои снега, так зародышем катастрофы стал для немецкой армии приказ о разоружении итальянцев. Вступив в действие, этот приказ тотчас же оброс массой неприятностей и осложнений. Началось с того, что не все части итальянской армии ему подчинились: одни остались на местах, но отказались сложить оружие, пришлось оцепить казармы и обезоружить солдат силой, другие просто бежали в горы, и так беглецов в районе расположения дивизии оказалсь немало - около батальона.
Понимая всю опасность положения, генерал Эверс действовал решительно и оперативно разоружив итальянцев, он не выпустил их из казарм, а приказал охранять еще более строго, пока не закончится вербовка добровольцев и не будут сформированы новые итальянские части, преданные общему делу. Казалось бы, мера разумная. Но и это привело к неожиданным осложнениям. Увидев пулеметы, дулами обращенные к казармам, где, словно арестованные, содержались итальянские солдаты и офицеры, местное население возмутилось и даже попробовало силой освободить своих соотечественников. Попытки эти правда, потерпели неудачу, но они могли повториться, а на помощь населению рано или поздно придут партизаны, и тогда...
Глотнув крепкого, уже остывшего чая, генерал Эверс поморщился и сильно нажал на кнопку электрического звонка.
- Горячего, крепкого, с лимоном! - приказал он денщику и, поднявшись с места, прошелся по комнате.
Вот опять немеют ноги, и грудь, как в тисках. Не повезло ему в Кастель ла Фонте! Именно теперь, когда он должен быть в форме, силы начали изменять генералу. Появилась слабость в ногах, раздражительность. Может быть, он злоупотребляет крепким чаем? Надо посоветоваться с врачом. Говорят, главный хирург Матини хорошо разбираегся и в нервных болезнях. Но все это потом. Никакие лекарства, никакой режим не помогут ему, пока он не покончит с вербовкой добровольцев и не добьется хотя бы относительного спокойствия в районе расположения дивизии. Эверсу надо сформировать две дивизии добровольцев "Монте-Роза" и "Гранд-Парадиссо". Но пока есть только эти пышные названия, а солдат, как ни горько в этом признаваться, нет. А при создавшихся условиях даже такие плохие вояки, как итальянцы, очень пригодились бы. Все заметнее становится нехватка людских резервов для пополнения обескровленных армий.
Да, солдат фатерланду явно не хватает! Достаточно взглянуть на пополнение, недавно прибывшее к Миллеру. Раньше в войска СС брали только тех, у кого рост был не ниже ста семидесяти двух сантиметров, а теперь прибыли какие-то карлики - сто шестьдесят пять сантиметров. Это грань, ниже которой катиться некуда. Да разве дело только в росте? А возраст? Новые мобилизации приводят в армию все больше и больше желторотых юнцов, которых даже юношами не назовешь или престарелых белобилетников, у которых зачастую есть уже внуки. Попробуй повоюй с такими солдатами, когда все их мысли дома, с теми, кого они покинули. Здесь уже нечего рассчитывать на положенные перед атаками порции шнапса, которые раньше бросали людей под пулеметный огонь. Быстро проглотив свою порцию, такой солдат начнет молиться богу и креститься, прежде чем высунуть голову из окопа.
А тем временем колоссальный Восточный фронт перемалывает все новые и новые немецкие дивизии, требует свежих пополнений.
Генерал Эверс тяжело вздохнул. Он понимал, что ответственен за то, что немецкие части, так нужные фронту, приходится использовать для поддержания порядка в тылу и охраны расположенных здесь военных объектов. Для этой цели можно было бы использовать дивизии итальянских добровольцев, сформировать которые ему поручено. "МонтеРоза", "Гранд-Парадиссо"- эти громкие названия преследуют Эверса, словно жужжание назойливой мухи, даже когда он старается думать о чем-либо другом, нежели вербовка добровольцев. А сегодня эти слова особенно раздражают его. Перед уходом генерала из штаба Лютц вручил ему очередную сводку о ходе вербовки добровольцев на протяжении дня и при этом так поморщился, что Эверс понял - перелома нет.
