А. Федоров - Масон
Часто зажиревший гусак с головой наподобие помойного контейнера, переполненного отходами человеческого бытия, корчить из себя фон-барона или радетеля за народ, понимая под этим кучку лицемеров, холуев, подхалимов. Вот такие выплески генетической "привычки к рабству" медленно, но верно разлагают общество, отталкивают умных и достойных людей от активной и полезной деятельности…
Примерно на этой стадии судебно-медицинской экспертизы я почувствовал, что практически полностью выполнил приказ министра здравоохранения № 407 в части привлечения узкого специалиста к расшифровке частных вопросов, имеющих неоценимое значение для следствия. Дальше в экспертизе пошла обычная рутина, практически не отделяющая патологоанатомическое вскрытие от судебно-медицинской практики. Тут уже исподволь вступал в силу Приказ министра здравоохранения от 29 апреля 1994 года № 82 "О порядке проведения патолого-анатомических вскрытий". Требовалось тщательно изучить покойного, пройдясь ножом по органам и тканям. Наташа изучала и описывала состояние здоровья пострадавших, имевшее место перед взрывом. Практически все системы организма у обоих пострадавших были во вполне сносном состоянии. У директора, правда, несколько увеличена печень от чрезмерного усердия за банкетным столом. А у Гордиевского отмечались маленькие отклонения в работе панкреаса: по периферии ткани поджелудочной железы фиксировалось катаральное воспаление. Кстати, от этого тоже возникает неадаптивная заносчивость, раздражительность и немотивированная злоба на люде, ибо расщепление сахаров в организме таких субъектов часто основательно спотыкается.
Теперь, удовлетворив любопытство по главным звеньям своей версии, я остыл к остальным находкам. Дальше я только присутствовал на вскрытии, сторонясь холодных трупов, к которым интерес уже был потерян. Даже после смерти, такая публика была мне чужда. Наташа завершала потрошение самостоятельно, практически в одиночку – я даже отодвинулся от секционного стола на почтительное расстояние, привалился спиной к подоконнику.
Мне оставалось размышлять о своем, то есть о том, что принадлежало только мне – моей памяти, плоти, интеллекту. Я смотре в окно, наблюдая за тем, как и Олег мучился воспоминанием "о своем": он тяжело переваривал увиденное в секционном зале, наверняка, проводя параллели с личной бренной жизнью, ее прошлом, реальными возможностями, перспективами. Олежек присел на трубчатое ограждение газона рядом с нашей машиной, закручинился, усиленно отгоняя приступ рвоты. Картина была весьма плачевной…
Вскоре Наташа закончила возню с трупами. К этому времени и посмертное окоченение стало проходить: страдальцы распрямили ноги и руки, теперь они спокойно лежали, продолжая удивлять мир своей полной безголовостью. В атмосфере секционного зала нависло ожидание вынесения приговора судебной медицины.
Трупы Шкуряка и Гордиевского приговор мало интересовал, но следствие в лице Колесникова очень волновалось. И ежу понятно, что заключение эксперта, словно несмываемая печать, оттискивается на листах официальных документов, уходящих в суд, а затем и в архив на длительное хранение. Кто знает, возможно, потомки раскопают славную историю живущих сейчас. Их приговор будет историческим, по-особому интерпретирующим следственные ошибки, уточняющим справки о личностях, живущих в наши времена на земле!.. Может быть, к некоторым из нас подойдут с той же меркой, что и к жизни Александра Македонского…
Чувствовалось, что Наташу заинтриговало мое внимательное рассмотрение некоторых анатомических деталей. У нее, естественно, не было столь расширенного кругозора. Доктора наук – это весьма умные люди, а кандидаты наук – только "полоумные" люди. Ну, а все остальные проходят просто по иному табелю о рангах. Алехиной хотелось обменяться впечатлениями, профессиональными соображениями, но вместе с тем и что-то еще другое заставляло тянуть время, не отпускать нас, ее гостей, от себя. Она предложила мне и Колесникову выпить по чашечке кофе в собственном маленьком кабинетмке. Колесникова от брезгливости передернуло, я же согласился, наверное, только для того, чтобы продлить общение с былым – с "вехами молодости". Мы втроем перешли в конурку врача на втором этаже: здесь Баба Яга была хозяйкой. Я поискал глазами "помело", на котором она прилетает на работу, а вечером совершает обратный маневр. Его не оказалось, но очень хотелось верить, что "помело" существует. Просто Наташа прячет его в укромном месте – скорее всего, в стенном шкафу. Не может обычная, нормальная женщина, занимаясь ремеслом судебно-медицинского эксперта, при этом еще и желать резвиться в постельке с нормальным мужчинкой, готовить ему пищу, рожать и воспитывать детей, зачатых от простого смертного. Наверняка у Наташки были извращения, но даже из крайнего любопытства я не стану их расшифровывать. Пусть сохранятся у Бабы Яги ее маленькие тайны…
Наташа сварганила кофе – вкусный, жесткий, бодрящий. Мы присосались к кружкам. Чувствовалось, что Натаха пила кофе почти ведрами, – разговор пошел о только что проведенном вскрытии. Штатного эксперта интересовали детали, обнаруженные мною и, самое главное, мое их толкование. Но, почувствовав мою холодность к обсуждаемой теме, женщина попыталась переключиться на исключительно женское. Она подбиралась к моему сердцу на мягких лапах: покатились воспоминания о детстве, проведенном в общем дворе нашего прежнего дома. Ничего в том дворе по крупному счету, оказывается, не изменилось, только поменялись соседи, скверик несколько благоустроили, деревья подрастили и подстригли, популяция котов и кошек поменялась многократно. Я незаметно уселся на любимого конька – на тему о кошках – моих любимых животных.
Люди страшно неблагодарные и несправедливые по отношению к этим милым существам. Вот Москву заедают крысы, столичное правительство собирается тратить значительные средства на отраву для крыс и мышей. А лучше потратить деньги на создание комфортных ниш для кошек в каждом дворе. Тогда и крысы были бы вытеснены, уничтожены. Но для того необходимо создать правильное равновесие в животном мире.
В нашем прежнем дворе именно я поддерживал такое равновесие, и дворовые кошки побеждали крыс. Родословная опекаемых мною кошек тянулась целой генетической цепочкой: у кошек была единая масть, она и передавала боевые повадки своим потомкам по наследству. Я стоически выкармливал новых детенышей, ограждая их от голодной смерти в раннем возрасте, в периоды бескормицы, возникающие зимой. Пока кошачье племя было на дистанции моего внимания, оно жило припеваючи, отвечая мне взаимным вниманием и лаской. Теперь же жильцы дворового оазиса были более расчетливы и эгоцентричны, но недальновидны. Короче говоря, пошла совершенно тупая публика. А от того кошки сильно исхудали и перешли на самообеспечение, атаковывая, главным образом, помойные баки. Там они месили отходы вместе с крысами.
Допили кофе, потрепались еще кое о чем малосущественном: эротический импульс даже от кофе не проявился! Но расстраиваться по такому поводу и не стоило. Распрощались, пожелав друг другу не пользоваться услугами того заведения, где уже более сорока лет проработала Наташа Алехина – добросовестный и знающий судебно-медицинский эксперт, дочь великого вокалиста…
"Трупы рабов Твоих отдали на снедение птицам небесным, тела святых Твоих зверям земным; Пролили кровь их, как воду, вокруг Иерусалима, и некому было похоронить их. Мы сделались посмешищем у соседей наших, поруганием и посрамлением у окружающих нас" (Псалом 78: 2-4).
3.3Обратно ехали молча, секционные находки не обсуждали, чтобы не возбуждать регургитацию у Олега. Он все еще никак не мог уйти от тяжелых воспоминаний. Но я-то подозревал, что ко всему прочему у него добавились болезни совести: он мог вспомнить других двух иродов, напавших на кудрявого молодого человека в парадном. Олег тогда вступился за него и помог кое-кому проститься с жизнью. Такие, как сегодняшняя, экскурсии заметно отрезвляют гордых бойцов, подводя их к умиротворению, к пониманию заповеди Божьей: "Не убий!"
Зазвонил мобильник, спрятанный у Колесникова в кармане: это Владимир искал с нами связи. Он недолго поговорил о чем-то с Колесниковым – тот отвечал ему односложно (Да, Нет) – затем Владимир попросил меня к телефону.
– Александр Георгиевич, у меня большая к вам с Олегом Марковичем просьба: побудьте в распоряжении Колесникова еще некоторое время, я сам за вами заеду в ментовку, все подробности при встрече…
Как тут откажешь человеку, спешащему позаботиться о твоем благополучии. Конечно, я дал согласие, предварительно уточнив настроение Олега. Так мы снова оказались в здании 127 отделения милиции, в кабинете начальника следственного отдела. Но были мы там недолго: ему же было необходимо работать, а мы просто ели его и всех посетителей нахально любопытными глазами. Особенно настойчиво и прицельно мы изучали посетительниц – тут у нас был свой весомый интерес. Колесников передал нам свой мобильник и проводил на первый этаж: там в знакомом нам "обезьяннике", под присмотром известного нам милиционера мы должны были провести некоторое время. Узилище – иначе тюрьма – оно и есть узилище, там всегда и всем кажется сыро и неуютно, тоскливо. Для начала мы с Олегом отзвонились дамам сердца и успокоили их относительного нашего затянувшегося задержания. Многократно мысленно и на словах мы расцеловали сладкие мордашки наших взволнованных девочек, пощекотали блудливыми словами специальные места. Осталось пообещать телефонировать моментально в случае малейших изменений обстановки. Прощались, почти обливаясь слезами! Затем мы подремали на сдвинутых стульях. Заботами Колесникова был организован скромный обед из трех блюд – нам его доставили прями "в номер". Мы с аппетитом все слопали, но добавки никто не предложил: видимо, в столовой милиции была напряженка, лишними продукты не оставались, ибо у ментов великолепный аппетит. За обед мы отказались платить принципиально!.. Зав кухней все переписала на счет Колесникова…
