Эдуард Фикер - Современный чехословацкий детектив [Антология. 1982 г.]
Маэстро Матейка снисходительно улыбнулся.
— Это не совсем точно. Видите ли, пан капитан… Мы были почти ровесники. Оба родились в Опольне. Вместе ходили в начальную школу. Потом, как часто бывает, наши пути разошлись. Мы никогда не были друзьями в подлинном смысле слова. Мы были ровесниками. Я, как и все в Опольне, считал Славека чудаком…
— Пан Рамбоусек занимался живописью всю жизнь?
— Где там! — засмеялся Матейка. — Если его мазню вообще можно назвать живописью.
Капитану Экснеру, разумеется, даже в голову не пришло цитировать высказывания доктора Яромира Медека.
— Да, я видел его вещи, — сказал он. — В живописи я не очень-то разбираюсь и вообще для дела, для данного случая, это не имеет значения, но у себя я такое на стену не повесил бы.
— К сожалению, — вздохнул художник, — современная эпоха благоприятствует дилетантам. Вместо музыки — крик, вместо литературы — описания убийств, грабежей и пьянства, вместо живописи — «смелость» красок. А что… все это имеет отношение к убийству Рамбоусека?
Михал Экснер пожал плечами.
— Одному богу известно да святому Вацлаву, маэстро…
96Они встретились на площади. Капитан Экснер и поручик Беранек. Остановились, оглядывая друг друга.
— Мы с тобой как два ненормальных привидения, — сказал капитан Экснер. — Боже мой, почему ты не идешь спать?
— Подышать вышел, — объяснил поручик, все еще стоя поодаль. — И знаешь, мне пришло в голову…
Они машинально зашагали к белой светящейся табличке с надписью «Общественная безопасность».
— …взглянуть, как там наша охрана. У них две собаки.
— С одной я знаком, — заметил Экснер. — Она гналась за мной вчера в парке.
— Пойду лягу.
— Гостиница — там, — показал Экснер через плечо.
— Ну да, а ты идешь не туда.
— Хочу еще кое с кем поговорить.
— Уже ночь, капитан.
— Что делать, если я любопытен, — вздохнул Экснер. — Не знаешь случайно — ты ведь знаешь почти все, — где живет доктор Чернох, директор музея?
Беранек достал из нагрудного кармана черный блокнот и стал его листать.
— Камил?
— Он.
— Площадь Мира, двадцать пять.
— Где это?
— Совсем рядом, — Беранек взглянул на номера ближайших домов, — Восемнадцать, семнадцать, двадцать… Вон там.
— Гм. А пани Шустрова?
— Шустрова? — удивился Беранек. — Не слышал о такой. — Он листал блокнот, стараясь, чтоб свет уличного фонаря падал на страницы. — Нет, не знаю. А кто она?
— Квартирная хозяйка доктора Медека.
— Ну, это другое дело, это есть. Подскальная, тридцать один.
— Ага…
— Ничем не могу помочь, капитан, не знаю, где эта улица.
— Спрошу у кого-нибудь. Ну а доктор Гаусер?
— Впервые слышу. Это еще кто такой?
— Хирург.
— Тебе нужна операция?
— Ты устал, — сказал Экснер сухо. — Здорово устал. Иди спать, а я еще поработаю.
— Подожди, ты не объяснил, зачем тебе хирург.
— Я слышал, он играет в канасту, — ответил капитан Экснер.
— Ага. — Поручик Беранек громко захлопнул свой черный блокнот. — Тогда спокойной ночи.
97Экснера провели в кабинет. Окна, закрытые плотными вязаными занавесками, смотрели на запад, на сады и виллы. За окнами была уже кромешная тьма. Ему предложили кресло у старинного торшера с огромным пергаментным абажуром. Торшер заливал комнату теплым желтым светом.
Ничем не угощали, оставалось только смотреть на второе кресло, в котором, потирая руки, сидел старик с растрепанными волосами; нос у него был испещрен красными жилками; он потирал руки с таким усердием, что сухая кожа шуршала.
— Ну конечно, — засмеялся Чернох. — Всему, что он умел, его научил Войтех. Давал ему краски, а на первых порах и холст. Разумеется, он не принимал его всерьез.
— Кто кого?
— Войтех Рамбоусека, конечно. Вы видели этих его чудищ?
Капитан Экснер кивнул.
— Забавно, да?
Капитан Экснер опять кивнул.
— Дело в том… — Доктор Чернох перестал потирать руки. Вместо этого он принялся дергать себя за волосы. — Это было бы забавно. Если бы не нашлись пропагандисты. Да.
— Что вы имеете в виду, пан доктор? — учтиво спросил Экснер.
— Доктор Медек и ему подобные ради самоутверждения выискивают всякие курьезы и провозглашают их истинными ценностями. И стригут купоны. Как сами они, так и те, кого пропагандируют.
— Доктор Медек — состоятельный человек?
— Откуда мне знать, пан капитан. Думаю, не бедняк. Можете быть уверены. Судя по тому, как он держится. Да и жена его такая же.
— А пан Рамбоусек?
Доктор Чернох засмеялся:
— Ну, у него-то денег куры не клевали. Усердный, работящий, почти ничего не тратил, к тому же скупердяй.
— Вот как, — сказал Михал Экснер с наигранным простодушием. — А куда же девались эти деньги? Мы ничего не нашли. И на книжке ничего не было.
Доктор Чернох закинул ногу на ногу и с довольным видом сложил руки на груди.
— Здо́рово, — произнес он. — Честное слово, здорово! Убийство с целью ограбления. Я вам не завидую, пан капитан!
— Это еще не самая сложная проблема, пан доктор.
— Нет?
— Хуже, когда убивает маньяк. Убийца-грабитель рано или поздно чем-то себя выдаст.
— Понимаю, — улыбнулся доктор Чернох самодовольно, — убийцу-маньяка искать трудно. Я где-то читал. — Он помолчал и через минуту добавил: — А вас в наших краях знают…
— В запаснике вашего музея работает Эрих Мурш. Это он вам рассказал?
— Нет. Эрих будет хорошим исследователем. О семейных делах он не говорит никогда. О деле в Мезиборжи я знаю из другого источника. Вы надолго задержитесь у нас?
Михал Экснер пожал плечами.
— Вы упомянули о докторе Медеке. И мне пришло в голову, что неплохо бы с ним поговорить. Вы, верно, знаете, где он живет?
— У пани учительницы Шустровой. Если идти с площади вниз, по направлению к вокзалу, первая улица налево. Впрочем, я сомневаюсь, что вы застанете его дома.
— А где же тогда?
— По вечерам он сидит в кабачках, пан капитан. И флиртует с весьма юными девицами, — сказал Чернох с ненавистью, которую может вызвать только зависть.
98Учительница Шустрова встретила его в шелковом халате и провела в музыкальный салон.
— Откуда мне было знать, — извинилась она, — что в такое время придет столь необычный гость. Кофе хотите?
Он расположился в кресле в углу, откуда мог обозревать всю комнату.
— Прекрасный инструмент, — показал он на рояль.
Она легко вздохнула.
— Да, подарок родителей, я тогда успешно сдала вступительные экзамены в музыкальное училище.
— Выходит, это старый семейный дом.
— Действительно старый и действительно семейный. Кофе?
— Немного минеральной, если вас не очень затруднит. — Он слегка поклонился.
Марта Шустрова принесла бутылку минеральной и старинный хрустальный бокал.
Потом она уселась напротив, сложив большие руки с длинными пальцами.
— Прекрасная погода установилась, правда?
— В самом деле, — согласился он. — Грозы очистили воздух.
— Да, конечно, — поддакнула она. — Сразу легче дышать. Я люблю такое лето. Без зноя и суши.
— Должен вам признаться, пани учительница, что я люблю жару, — развивал мысль капитан Экснер. — Но в тени деревьев, как вы понимаете.
Она засмеялась.
— Я вполне серьезно, — продолжал светскую болтовню Михал Экснер, — скажем, сидишь в жаркий день под орехом, чувствуешь его аромат. А у вас тут есть дивный уголок — заросли старого можжевельника.
— Его сажал мой отец, в молодости. Пан доктор Медек очень часто там сидит… — Она запнулась.
— Я не очень близко знаю пана доктора Медека, — признался капитан Экснер. — Разговаривал с ним однажды и раза два видел его. Он производит впечатление весьма корректного человека.
— Пан доктор живет у меня летом, вот уже четвертый год. Сначала мне казалось странным — пускать квартиранта. Да еще мужчину. Но постепенно я привыкла. И люди привыкли. А вначале, разумеется, ходили всякие глупые сплетни. Скажу откровенно, пан доктор: зарабатываю я немного, а дому нужен уход. Доктор Медек платит аккуратно.
Что-то в ее глазах или в движении губ заставило его пристальнее вглядеться в ее лицо.
— В самом деле, пани учительница?
— Аккуратно, по мере своих возможностей, — поправилась она.
— Значит, нерегулярно и…
— Мне никогда не приходилось напоминать пану доктору, — строго произнесла она и покраснела. — Впрочем, так было только в прошлом году и в этом. Мне кажется, у него какие-то нелады в семье. — Шустрова полностью овладела собой и повторила: — Какие-то нелады в семье. Меня чужие дела не интересуют, и я ни о чем не спрашиваю.
— И все же считаете, что у него нелады?
