Без очереди в рай - Вежина Диана

Лично мне сказать на это было нечего.

Хазаров раздавил окурок. Как клопа.

— Занятно, я-то думал, ты морали мне читать затеешь. Я даже аргументы подготовил.

— Например?

— Что я сделал, например, такого, чего не делало бы наше государство? Разве только я поштучно старичье морил, а ельциноиды — по миллиону за год. Сколько нищих стариков загнали в гроб реформами, их кто-нибудь считал? Что характерно, я — убийца после этого, а всевозможные чубайсы, понимаешь, типа реформаторы. По-твоему, это справедливо?

Он всерьез?

— Ждешь, что я тебе отвечу, Эдик?

— Вряд ли. Мерзко просто всё… — Хазаров помолчал немного. — Помнишь, я сказал, что мне к какому-то моменту всё по барабану стало? Действительно, прихватят меня, нет — на самотек пустил. А знаешь, что меня особенно достало? Ведь не поверишь!

— Что же?

— Простота. Получалось всё как будто так и надо, я себя буквально невидимкой чувствовал. Прямо несуществование какое-то, словно до меня нет дела никому — и ведь мне ни до кого нет дела, даже до себя. Улавливаешь, нет? Не знаю, как сказать… Я как будто бы попал в другое измерение. Ни эмоций больше не было, ни страха — ничего…

— Могу себе представить.

Н-да, могу.

— Навряд ли, Яна. Вряд ли кто поймет, что такое это безразличие… [18]

Возражать большого смысла не было.

Я вернулась к актуальной для меня шестерке эпизодов:

— А случай с двумя трупами в квартире? Насколько мне известно, люди были там убиты м-м… не медикаментозно. За что же их ты так… не пожалел?

— Получилось просто всё по-глупому. Я с порога не сообразил, что старуха не одна в квартире. Гостья у нее какая-то была, втихаря на кухне копошилась. Плюс к тому же бабка что-то заподозрила, когда я «общеукрепляющий» укольчик сделать предложил. Зачем-то позвала вторую с кухни, я и психанул. Пришлось их… грубо. Шеф потом вонял, узнал откуда-то.

— Басмаев подсказал. У него какие-то повязки есть в милиции.

— Я так и понял, что Басмай за главного.

— С чем ты к нему на новоселье Леры подъезжал?

— Искал, как слезть с крючка. Знал, само собой, что не получится… Я, кстати, было дело, думал, что и ты к этому всему имеешь отношение.

Однако.

— Ты мне льстил.

Эдичка слегка пожал плечами:

— В конце концов, а почему бы нет? Сестренка же твоя с Басмаевым якшается? Ты думаешь, она не в курсе?

— Точно знаю — нет.

— Да мне без разницы. — Хазаров помолчал. — Как же всё бездарно получилось…

Подвисла пауза.

О чем еще спросить?

— Ты сейчас на дозе?

— Разумеется.

Вопрос излишен… между прочим, да:

— Зачем ты им был нужен, как ты думаешь? — Я не столько спрашивала, сколько размышляла: — Ты же для них слабое звено. По идее Рудас мог бы сам управиться. Или руки пачкать не хотел?

— А зачем ему так напрягаться? Он у нас такой… интеллигент. Баре черновой работой брезгуют.

— Предположим. И душонка у него, наверное, ранимая… Эдик, неужели ты не понимал, что тебя в конечном счете спишут? тупо, за ненадобностью, при любом раскладе?!

— Понимал, конечно. Только всё равно… всё равно деваться было некуда.

— Послушай…

С мысли меня сбила неожиданно сработавшая где-то в стороне автомобильная сигнализация. Нервы у меня, как оказалось, всё же не железные.

Я механически взял из пачки сигарету, покрутила ее в пальцах, сунула обратно. Чтобы вновь собраться с мыслями, мне требовалось некоторое время. Эдичка молчал — не то чтобы расслабленно, скорее отрешенно, как будто в ожидании приговора.

Встать, Страшный суд идет…

Заговорил Хазаров, впрочем, первым:

— Ну и что ты скажешь?

— Ничего.

— Я имел в виду, что станешь делать?

Я всё же закурила.

— Знаешь… ничего.

Хазаров этого как будто бы и ждал:

— Спасибо. Ты права. Я должен сам покончить со всем этим. Мне нужен еще день.

Спрашивать зачем мне не хотелось.

Ни помочь, ни помешать ему ни в чем я не могла.

Я взяла конверт с хазаровским признанием:

— А это?..

— Это дубликат. На всякий случай. Пусть будет у тебя, не против?

— Хорошо. — Я бросила конверт на заднее сиденье. — Еще один вопрос…

Эдичка болезненно поморщился:

— Тебе не надоело меня мучить?

— Извини.

Он странно улыбнулся:

— Впрочем, спрашивай.

— Меня интересует механизм приватизации. Можешь рассказать, как эти квартиры переоформлялись? Не мог же ты об этом не задумываться, так? Или ты совсем не в курсе?

— В общем разве что. В детали, извини, меня не посвящали.

— Пусть будет в общем, Эдик. Расскажи.

— Устал я. Ладно… Из тебя бы следователь, кстати, получился, раньше за тобой не замечал.

— И всё же?

— Ближе к телу? Хорошо. Я думаю, вся хитрость была в том, чтобы завладеть на время паспортом больного. То есть хитрости-то тут как раз особой не было. Помнишь, да, у нас же ведь сейчас страховые полисы меняют в поликлинике. Вот под этим-то предлогом документы Рудас, я так думаю, и брал. Ну, как бы: очереди, мол, зачем же вам стоять, я вам всё по доброте душевной сделаю. Говорил, что через день-другой пациент получит документы — с доставкой на дом, никаких хлопот, патронажная программа называется. Рудасу же люди доверяют, Альберт Михайлович у нас, ты знаешь, обаятельный, без мыла в анус влезет… Логика пока понятна?

— В общем-целом — да. А ты откуда…

— Знаю. Рудас как-то раз попросил меня вернуть такому пациенту его паспорт. Ну я и побеседовал с клиентом…

— А потом?

— Отправил к праотцам.

— Я не об этом. Предположим, паспорт [19] на день-два изъяли. Дальше что?

— Говорю же — в точности не знаю. Рудас, повторю, мне как-то не докладывал. Так, что-то здесь услышишь, что-то там…

— Ну и? — не выдержала я.

— Ну как по нашим временам уводятся квартиры? Как правило, через нотариат. Там важен документ, наличие его, а кто предъявит ксиву — дело пятое. За невнимательность нотариусу можно приплатить. Есть у подставного человека минимальное хотя бы сходство с фотографией — и типа как сойдет.

— Использовались подставные лица?

— Думаю, что да. Подставного загримировать под фотку в чьем-то паспорте — проблема невеликая. С этим даже скромный педик Кукин на досуге справится… Намек, надеюсь, ясен?

— Вроде как…

— Учти, что подавляющее большинство умертвий — бабушки-старушки. Есть подозрение, что бумаги за них всех подписывались посторонним человеком — одним и тем же во всех случаях, заметь. Есть у них такая, понимаешь ли, старуха на проценте…

Мне показалось было — я ослышалась:

— Как ты сказал?

— Старуха на проценте.

Оп-паньки… нет, с этим погодим.

— Ты уверен в этом, Эдик?

Он пожал плечами:

— Как тебе сказать. Ручаться не могу: кое-что я в самом деле слышал, что-то сопоставил… — Он как споткнулся: — Яна, я пойду.

Хазаров однозначно ставил точку в разговоре.

Перечить я не стала:

— Я тебя подброшу.

Эдик отказался:

— Ни к чему. Пешком хочу пройтись. Врачи советуют, полезно для здоровья.

Что я могла еще сказать:

— Иди.

— Пойду.

Мы помолчали.

— Что же… я пошел.

— Еще увидимся.

— Навряд ли. Всё, пошел…

— Иди.

— Пошел.

Он, наконец, ушел.

Если бы она — бишь я, бишь то бишь Яна — знала…

Впрочем же, что с Эдичкой мы больше не увидимся, уже тогда откуда-то я знала. Отчего-то я не сомневалась, что не только дни, но даже и часы Хазарова были сочтены. И ничего бы, право, я менять не стала…

При любом раскладе, как я и сказала, участь Эдички была предрешена. Хотелось бы мне оказаться вовсе ни при чем, но наша встреча возле поликлиники, увы, ускорила события. Тот факт, что Эдик сел ко мне в машину, стал известен Рудасу, он в то время находился на работе. Опасаясь, что Хазаров мог мне что-то рассказать, Рудас о произошедшем сообщил Басмаеву. Подозревая, что контроль над ситуацией теряется, почтенный бизнесмен раздумывать не стал. Зачистка началась.