Елена Арсеньева - Танго под палящим солнцем. Ее звали Лиза (сборник)
— Ну, теперь уснешь, — выдохнула Лиза, запрокидывая голову.
И его горячие губы обожгли ее шею…
* * *Девочка была еще очень молоденькая. Все открытия — и приятные, и не очень — у нее были еще впереди. Что там какой-то «свой» Вадька! Предают все, кому не лень: мужья и лучшие подруги — в первую очередь. Предают иногда из возвышенных побуждений, а иногда просто ради денег, что самое простое.
— Оставим пока восклицания, ладно? — предложила Алёна. — Это не более чем вариант. Но мне было бы интересно узнать, где находился ваш Вадька, когда я говорила по телефону с Муравьевым. Не стоял ли под дверью?
— Я схожу узнаю, — вызвалась Марина. — А ты, Катерина, иди в душ. Вон Татьяна уже бредет чистая до неузнаваемости. А вот и Людочка с вашими бигмаками…
— Я лучше в душ, — уныло сказала Катя. — А то мне теперь кусок в горло не полезет, после таких предположений — подозрений насчет Вадьки.
— А что такое насчет Вадьки? — спросила Таня, пятерней расчесывая еще влажные волосы. — Он со вчерашнего дня на больничном. А «волжанка» его так и стоит на приколе из-за бензонасоса.
— Откуда ты знаешь? — изумилась Катя.
— Да я когда шла в душ, слышала, как Советиков с Михалычем ругался. Советиков, — пояснила она для Алёны, — наш репортер. Ему в Дзержинск надо ехать, а не на чем, машины нет. Конечно, на электричке ему неохота, и ежу понятно. Вот он и взял за жабры Михалыча, нашего хозяйственника, машины-то в его подчинении. А тот стал жаловаться, что Вадька вчера еле-еле притрюхал на «Волге» с засорившимся бензопроводом и отпросился, мол, плохо себя чувствует, траванулся соком, что ли. Потом он утром позвонил и сказал, что берет больничный, потому что траванулся сильно и надо будет вызвать врача.
— Ага! — радостно вскричала Катя, и Таня посмотрела на нее с некоторым испугом. — И бензопровод засорен, и Вадька заболел! А вы говорите… — И девушка с торжеством уставилась на Алёну.
— Ну, предположим, что все именно так, — пожала писательница плечами. — Хотя мне бы хотелось самой поговорить с вашим Михалычем и уточнить, вызывал ли Вадька врача. Но допустим, он тут ни при чем. И засорившийся внезапно бензопровод в самом деле проявление невероятного везения ваших похитителей. И все же я предпочла бы, чтобы это был Вадька.
— Почему? — в один голос спросили Таня и Катя и волками (вернее, волчицами) посмотрели на Алёну.
Наша героиня вздохнула. Ну понятно, Вадька, конечно же, какой-нибудь несусветный красавчик. Причем непременно черноглазый. Ведь именно такие девчонкам-корреспонденткам нравятся — вот они, как мышки в мышеловку, и впрыгнули в серый «Ниссан» совершенно добровольно, только потому, что их поманил пальчиком черноглазый похититель. Беда с этими черноглазыми, честное слово! Алёна Дмитриева и по собственному печальному опыту знала, что беда бедучая… Ладно, сейчас она девчонкам объяснит ход своих мыслей.
— Да потому, что мы в один момент нашли бы сообщника ваших злодеев. И преподнесли бы их всех Льву Ивановичу Муравьеву на блюдечке с голубой каемочкой — вместе с причиной, по которой киднеппинг был учинен. Уж причину мы из вашего Вадьки в два счета вышибли бы. А теперь, выходит, ищи его, свищи, осведомителя и пособника похитителей!
— А вы по-прежнему не хотите допустить, что он все же находится где-то там, где Муравьев? — осторожно спросила Марина.
— То есть против нас работает кто-то… на самом «верху»? — уточнила Алёна. — Кажись, так пишут в шпионских романах? Хм, вообще-то напрашивается такой вывод. Но почему? Чем вы могли так озлобить те самые «верхи», что они просто не могут жить по-старому и взялись вас трясти?
И она с сомнением оглядела сначала Катю, потом Таню, которые вгрызались в бигмаки с такой сокрушительной напористостью, что становилось ясно: младшему редактору Людочке придется бежать в «Макдоналдс» еще раз. А может, даже и дважды.
— Слушайте, девчонки… — вдруг пробормотала Марина потрясенно. — А ведь я знаю… да, знаю, почему все произошло!
— По-э-у? — в унисон издали некие звуки Катя и Таня, слаженно жуя.
— Тебе, Катя, мэровский заводик аукнулся.
Девушки так и застыли с открытыми ртами. Переглянулись. Снова принялись жевать, но уже задумчиво. По всему было видно: то, о чем говорила Марина, им понятно, и они вполне допускают правомерность версии начальницы. Но Алёна-то ничего не понимала, поэтому потребовала объяснений. И вот что она услышала.
Оказывается, еще зимой Катя написала материал, очень острый и дерзкий, в котором просто-таки обрушилась на мэра города. В последнее время в Нижнем стали активнейшим образом ломать асфальт на тротуарах и мостить их брусчаткой. Всю Покровку — главную пешеходную улицу города — замостили тоже. (Кстати, Алёне новая мода казалась порядочной дурью. Сколько набоек от своих высоких каблуков она оставила в бороздках между брусчаткой, сколько раз ногу там подвернула! Но, как говорится, против лома нет приема. Приходилось терпеть и постепенно переходить на низкие каблуки).
Но Катя писала отнюдь не о женских ножках и каблучках, а о том, что расчистка льда зимой на тротуарах ведется старым дедовским способом, не используются ни соль, ни песок, ни современные химические реактивы, ни тем паче подогрев тротуаров. Просто выходят дворники на улицы и колотят ломами лед, разбивая и его, и брусчатку. Натурально, по весне происходит ее замена, причем не только разбитой, но и весьма большого участка вокруг. Катерине удалось узнать, что коммунальный отдел мэрии теперь принципиально не отпускает никаких антигололедных, так сказать, средств в жилконторы и домоуправления, поэтому тем и приходится использовать труд дворников. А на брусчаточном заводике она отыскала человека, который ей сказал, что заказами эта мэровская игрушка теперь обеспечена выше крыши, и в отделе планирования нарочно составлен график пере мощения улиц. То есть не первичной замены тротуаров, а повторной. В основном повторной! Выводы, которые приходят в голову любому человеку, умеющему мыслить связно, Катя и изложила в статье.
«Короче, почти по Гоголю: «Оно чем больше ломки, тем больше означает деятельность градоправителя!» — подумала Алёна, выслушав работницу прессы.
Ожидалось, что поднимется шум и против «Карьериста» начнется крестовый поход власти. Марина приготовилась отражать нападки мэровской камарильи и защищать Катерину. Но ничего подобного не случилось! То есть от возмущенных народных масс письма шли сплошным потоком — как электронные, так и «живые». Разумеется, возмущались читатели не статьей, а мэром. Однако власти предержащие молчали. И постепенно все затихло. Получился, как сказала Марина, ожидавшая скандала, семипудовый пшик. Однако через какие-то каналы до редакции дошла весть о том, что мэр очень сильно разгневался-таки и не полез в драку только по зрелом размышлении, однако кому-то из «ближних людей» посулил, что достанет-таки и Катерину, и «Карьерист».
Ну что ж, версия выглядела правдоподобной. Катя немедленно начала чувствовать себя узником совести и невыносимо задрала нос. Марина утирала слезы умиления. Робкая попытка Алёны выразить сомнение была с негодованием отметена.
Писательница поняла, что здесь, в редакции, в этой атмосфере вспыхнувшей борьбы за права человека ей больше делать нечего, а потому тихонько и незаметно слиняла. И пошла себе домой, притормаживая под каждым сиреневым кустом и размышляя о неувязках, которые так и выпирали из «мэровской версии».
С одной стороны, конечно, уши у всех начальников длинные, вполне могут расслышать и то, что говорит, и то, какие распоряжения отдает начальник городского следственного управления. С другой стороны… как-то мелко все выглядело, похищение это, и отдавало очень большой самодеятельностью. Будь Алёна мэром, уж она нашла бы более конкретный и весомый способ расквитаться с обидевшей ее газетой. И не один! А тут какой-то фарс, правильно Катя говорила. Не похищение, а пародия. Что-то здесь не так… То есть здесь не так все! И без Муравьева не разобраться, пожалуй. Конечно, девчонки напишут заявление на Москвича и его черноглазого сообщника, но что-то подсказывало Алёне, что делу вряд ли будет дан надлежащий ход. Ничего ведь особого не случилось. Ну и поднимет шум «Карьерист»… А толку-то?
И в самом деле, явно не обойтись без Муравьева. Все-таки не только журналистки едва не стали жертвами в очень странной истории, могла пострадать и Алёна Дмитриева. Однако есть и другая сторона. Разумеется, она может присовокупить свое заявление для усиления, так сказать, впечатления. Но тогда придется объяснять присутствие в своей квартире незарегистрированного газового пистолета. Как бы тут не вышло классического — пошли по шерсть, а вернулись бриты. В том смысле, что можно ведь подлететь под очень крупный штраф. Оно ей надо?
