Полина Дашкова - Misterium Tremendum. Тайна, приводящая в трепет
– Дисипль, вы тоже уйдите, – сказал Белкин и слабо махнул рукой.
Федор вышел. Михаила Владимировича удивило это странное обращение, но некогда было задавать вопросы. Больной приподнялся, посмотрел на профессора.
– Мы оба знаем, что надежды нет. Даже если все сложится идеально, в больнице мне сумеют продлить жизнь еще на пару месяцев, не больше. Несколько недель я пролежу неподвижно, как бревно, под капельницами, с раздутым животом и угасающим сознанием, ради того, чтобы все равно помереть. Не надо этого. Мерзости и так хватает, вся моя жизнь сплошная грязь и мерзость. Я пытался подняться над обыденностью, мечтал приобщиться к древнейшим тайным знаниям, постичь сокровенную суть человека и человечества, я искал духовной высоты, а в итоге очутился в аду, среди маленьких бесенят, ничтожных и безжалостных.
– Матвей Леонидович, простите, но я не священник.
– Был бы нужен мне поп, я бы позвал попа. Нет. Я просто хочу, чтобы вы поняли меня. Пока стихла эта невыносимая икота и я могу говорить, извольте слушать.
– Хорошо. Я готов. Но извольте и вы меня выслушать.
Белкин схватил его за руку.
– Не надо. Я знаю все, что вы скажете. Препарат может убить. Червь – не панацея. Он выбирает сам, кому жить, кому умереть. Однако мне терять нечего, я обязан использовать этот последний шанс. Уходить сейчас я не имею права. Эффект домино. Падает одна костяшка, и за ней остальные. Их не так много, этих костяшек. Всего несколько людей. Но в их числе – ваша дочь, ваш сын, внук, вы сами, Федор. О своей семье я не говорю…
Опять началась икота. Пульс участился. Михаил Владимирович хотел позвать Федора. Нужно было срочно впрыснуть камфару, поставить капельницу. Но Белкин не отпускал его руку.
– История с есаулом могла стоить вам и Тане головы. Я сделал так, что никто не поверил Кудиярову, я ускорил его арест, прикрыл вас. Я дал возможность уехать в Германию Лидии Петровне Миллер с внучкой. Останься они, рано или поздно стало бы известно, что препарат у вас есть, что вы его использовали. На вас стали бы давить страшно, непереносимо, не слушая никаких разумных доводов. Ваша дочь уже дважды попадала в списки заложников. Без меня пропадете. Я знаю, на какие жать рычаги, как выстраивать защиту. Я вам нужен. Жизненно необходим.
– Матвей Леонидович, невозможно ручаться за результат вливания, это чудовищный риск, я врач, а не убийца.
– Когда вы делали те три вливания, вы разве чувствовали себя убийцей?
– Я не думал, не чувствовал, только молился.
– Вот и сейчас помолитесь, не за меня. За себя и за своих детей. – Икота больше не дала ему говорить, он стал дергаться, лицо побагровело, выступил пот.
На ватных ногах Михаил Владимирович дошел до двери, позвал Федора.
– Кипяти шприц.
– Уже, – сказал Федор, – вам осталось только приготовить раствор.
Зина подняла заплаканное лицо, посмотрела на профессора.
– Спасите моего папу, прошу вас. Я верю, вы сможете. Федя, ваш ученик, когда-то спас меня и моего ребенка, мы были обречены, как сейчас папа, но он спас.
– Я принял у нее роды в декабре шестнадцатого, – шепотом пояснил Федор и добавил громче: – Зина, это невозможно сравнивать. С медицинской точки зрения ни тебе, ни твоей Танечке ничего не угрожало. И все, довольно об этом. Не мешай нам, пожалуйста.
Он закрыл дверь в ванную комнату у нее перед носом. На столике, на белоснежной салфетке, лежало все необходимое. Шприц кипятился в стерилизаторе на маленькой спиртовке.
– То, что мы собираемся делать, ужасно, – пробормотал Михаил Владимирович, достал склянку из саквояжа и чуть не выронил ее.
– Что же ужасного? Мы пытаемся спасти человека, – неуверенно возразил Федор.
Михаил Владимирович ничего не ответил. Он готовил раствор, пробовал про себя молиться, но не мог.
– Почему вы совсем не верите в успех?
Профессор молча помотал головой.
– Никого еще препарат не убил, – сказал Федор, – не было ни одного смертельного исхода.
– Володя, – прошептал профессор чуть слышно, – ты ввел ему препарат, но он все равно умер.
Федор болезненно сморщился, помолчал немного и вдруг заговорил изменившимся голосом, быстро, сипло:
– Нет. Я не успел. Он умолял меня, но я боялся, не верил, так же, как вы сейчас. Когда наконец решился, было поздно. Я вернулся с готовым раствором, а Володя уже не дышал. Я пытался запустить сердце, делал искусственное дыхание. Потом, когда окончательно понял, что опоздал, я ввел препарат самому себе. Не три случая благополучного исхода. Четыре. И ни одной смерти. Крысы, разумеется, не в счет.
Федор рефлекторно зажал себе рот ладонью, словно хотел упрятать назад те несколько фраз, которые только что вырвались. Он боялся взглянуть на профессора.
– Знаешь, я догадывался, – Михаил Владимирович тяжело вздохнул. – Ты тогда слег в лихорадке. Я помню симптомы. Все в точности, как у Оси. Волосы, кожа. Ладно, мы обсудим это после.
Они вернулись в спальню. Прошло не больше четверти часа. Белкину опять стало лучше. Зина сидела с ним. Он был в сознании.
«Цисты не дойдут до мозга, – подумал Михаил Владимирович, – при такой высокой концентрации аммиака они погибнут в кровотоке».
Он отлично понимал: объяснение это никуда не годится. Аммиак совершенно ни при чем. Цисты нечувствительны к продуктам распада. Это одна из привычных сред их обитания.
«Почему мне так страшно? Я чувствую себя преступником, убийцей. Но ведь ни одного смертельного исхода. Троих, совершенно разных людей, препарат спас. Теперь я знаю и четвертый случай. Федя, молодой, здоровый человек, сделал себе вливание. Червь пощадил его. Повторяемость феномена. А что стало бы с Кудияровым? Нет, я слишком много на себя беру. Откуда мне известно, что жулика чекиста убило бы вливание? Почему я думаю, что оно убьет Белкина Матвея Леонидовича? Нет, не думаю. Чувствую. А вправе ли я доверять своим смутным чувствам?»
И тут же в голове его прозвучало: «Misterium tremendum». Тайна, приводящая в трепет.
Руки стали тяжелыми, как сырые деревяшки. Пальцы не слушались. Вышла из комнаты Зина. Федор перетянул резиновым жгутом плечо Белкина, протер локтевой сгиб ваткой со спиртом.
– Михаил Владимирович, пора, он теряет сознание.
– Нет, я здесь, я все слышу, – сквозь мучительную икоту произнес больной, – прошу вас, быстрее, терпеть не могу уколы.
«Я переоцениваю свою интуицию. Будь что будет. Все равно уж нет пути назад. Надо заставить себя поверить в успех, иначе я промахнусь, не попаду в вену».
Он мягко и точно ввел иглу.
– Ну вот, теперь только пережить лихорадку, и все будет хорошо, – прозвучал рядом голос Федора.
– Переживу, мне лучше. Вы колете мастерски, профессор. Совсем не больно, – сказал Белкин и благодарно сжал профессору руку.
* * *Москва, 2007
Дверь открылась бесшумно. Адам зарычал, оскалил желтые клыки. Шерсть на загривке встала дыбом.
– Спокойно, малыш, не волнуйся, я все знаю, я жду этих гостей, – прошептал Федор Федорович.
Он придержал пса за ошейник и довольно громко крикнул:
– Приветствую вас, господа! Прежде чем пройти в кабинет, извольте снять уличную обувь.
Старик и пес были одни дома. Охранник ушел всего несколько минут назад. Он имел привычку отправляться за покупками в круглосуточный супермаркет поздно вечером, когда там было совсем мало народу.
Из прихожей слышались возня, приглушенные голоса. Адам дрожал и скалился, хотел залаять, но хозяин не разрешал.
– Ничего плохого они мне не сделают, мы только поговорим, и они уйдут, – шептал он псу.
Первой в кабинет заглянула Ирина.
– Добрый вечер, сударыня, проходите, не бойтесь, Адам вас не тронет, я держу его.
Ирина вошла и молча опустилась в кресло. Вслед за ней явился Фриц Радел, медленно приблизился к старику.
– Приветствую вас, товарищ Радел. Давно не виделись, – сказал Федор Федорович и крепче сжал ошейник Адама. – Тихо, малыш, не стоит так нервничать.
– Собака старая, слабая, а все равно неприятно, – сказал Радел по-русски, – вы плохо выглядите, Дисипль.
Акцент у него был сильный, однако говорил он свободно, без ошибок.
– У вас тоже далеко не цветущий вид, дорогой Фриц.
Радел стоял напротив кресла старика, широко расставив ноги, сложив руки на груди.
Ирина сидела неподвижно, смотрела в одну точку.
– Барышня, стоило ли так рисковать? Зачем вы утащили ключ? Могли прийти легально, я был бы только рад вас видеть.
Она не отреагировала на это замечание. Радел уставился на старика и медленно произнес:
– Вы должны отдать мне все расшифровки.
– А если не отдам, что будет?
Радел поднял руку, провел ладонью перед лицом старика, пробормотал несколько невнятных слов по-латыни. Адам дернулся и готов был вцепиться ему в ногу, но старик удержал пса, вздохнул и покачал головой.
– Ах, Фриц, время никого не щадит. Ну, не надо так напрягаться. Вы ведь знаете, я не поддаюсь ни гипнозу, ни экстрасенсорным воздействиям. Да и вы уж не тот, силы на исходе.
