Лев Корнешов - Пуля для безнес-леди
Кушкин не задавал никаких вопросов.
Настя сказала таксисту:
- Сен Женевьев де Буа. Русское кладбище.
- Это довольно далеко, - осторожно заметил таксист.
- Пусть вас это не тревожит.
На кладбище Настя и Кушкин зашли в православный собор Святого Георгия. Они были ранними посетителями и к ним тут же подошел священник.
- Мы хотим заказать заупокойную службу. По рабу божьему Олегу, сыну Петра Строева.
Священник склонил в скорби голову и указал на человека в черном одеянии, которому следовало заплатить за службу.
- И еще, святой отец... Этот человек погиб на днях - трагично и неожиданно. У него нет родных в Париже и его тело находится в комиссариате полиции. Где именно - это можно узнать из этой газеты, - она протянула священнику газету. И я хочу чтобы, когда это бренное тело будет больше не нужным полиции, его забрали и захоронили здесь, на вашем кладбище. Чтобы он обрел вечный покой среди русских...
- Это невозможно, - покачал седой гривой священник.
Настя выписала чек и протянула его священнику.
- Это пожертвование на ваш храм, батюшка...
- Батюшка... Как хорошо вы это сказали, госпожа...
- Соболева.
- ...Госпожа Соболева. Но...
- Дослушайте меня до конца, пожалуйста. Через несколько дней мы улетаем в Москву... А здесь, в каком-нибудь полицейском морге останется человек, которого... мы хорошо знали. Кроме нас о нем позаботиться некому. И я не хочу, не допущу, чтобы его где-нибудь небрежно закопали или сожгли в какой-нибудь печи, как бездомного бродягу.
Она торопилась изложить все свои аргументы, ибо ей было известно, как сложно, невозможно добиться захоронения обычного человека, без мировой славы, на этом русском кладбище, где могилы уже располагались чуть ли не одна на другой.
- Святой отец, я скажу вам больше... Этот человек немало грешил в своей жизни и мне он причинил достаточно зла... Но я смиренно склоняю голову перед волей Господа нашего, перед которым он предстал, и считаю, что он должен быть похоронен по-христиански. В этом я вижу свой долг...
- Дочь моя! - растрогался священник. - Ваши намерения искренни и чисты... Подождите меня здесь. Я познакомлю вас с человеком, который в силах разрешить ваши затруднения. Но, пожалуйста, ведите переговоры без меня.
Он ушел и через десяток минут возвратился с пожилым мужчиной, одетым во все черное.
- Изложите ваши пожелания, мадам, - предложил почтенный месье. - Я русский и язык наш родной не забыл.
- Я хочу похоронить здесь не чужого мне человека. Требуется место для могилы. Кто-то должен получить его труп в полиции, когда у полицеских минует в нем надобность. Подготовить к прощанию с этим миром и поставить оградку и скромный памятник, похожий на те, что стоят на могилах русских офицеров. Сообщить точное нахождение могилы моего знакомого в мою контору по адресу, который я назову...
Она печально посмотрела на длинные ряды белокаменных невысоких обелисков над могилами русских людей, бывших при жизни юнкерами, кадетами, полковниками, генералами. Они были совершенно одинаковыми и не под каждым из них был прах усопшего. Настя знала, что родные люди ставили здесь обелиски и тем, кто сложил головы в гражданскую под какой-нибудь Казанью-Рязанью. Чтобы было куда придти поплакать и помолиться.
- Мадам это будет стоить очень, очень дорого, - задумчиво сказал месье.
- Но это решаемо? - спросила Настя.
- Что значит "решаемо"? - не понял господин русский партийно-бюрократический сленг. Настя объяснила.
Господин ещё подумал и кивнул:
- Это можно сделать. Из уважения к вам, мадам. Я вас узнал.
- И кто же я?
- Мадам Демьянова - о вас часто пишут в газетах. И не далее как вчера я видел ваше фото на каком-то светском сборище. И если вы, мадам, просите сделать именно так - это не блажь...
- Благодарю вас, месье. Сколько? В долларах?
- Сейчас буду считать...
Считал он долго и тщательно. Наконец, протянул Насте листик бумаги с цифрами:
- Я не хочу наживаться на ваших... трудностях, мадам. Все подсчитано в среднем.
Профессия научила господина в черном хорошо разбираться в настроениях и чувствах клиентов: слова "наживаться на вашем горе" он не употребил.
Настя открыла сумочку, отсчитала деньги и вручила их господину.
- Бог мой, - изумился тот, - требуется расписка, документ, заверенный у нотариуса, соглашение со мной...
- Ничего не надо, - сказала Настя. - Я вам верю. Сделайте все так, чтобы никто и никогда не усомнился в праве моего знакомого лежать в этой земле... Все, что останется после необходимых расходов - оставьте себе, это будет вознаграждение за труды.
- Мадам! - воскликнул господин. - Я... Вы понимаете, я русский, а здесь люди даже на кладбище не верят друг другу! И вдруг вы...
- Я вам верю, - мягко сказала Настя. - На памятнике пусть выбьют на русском: "Полковник Юрий Строев". И ничего более. Пусть Бог рассудит, кто он: грешник, праведник или всего лишь... Жухлый лист под недобрыми ветрами, разоряющими Россию.
В такси по дороге в Париж они долго и тяжело молчали. Наконец, Кушкин произнес:
- Железная ты дама, Анастасия Игнатьевна. Теперь я начинаю понимать, почему даже в тридцатых среди следователей НКВД почти не было женщин.
- Почему?
- Женщины не знают, что такое сомнения.
- Мадам! Месье! - откликнулся таксист. - Должен предупредить, что я знаю русский.
- Господи, что за страна, - вздохнула Настя. - Каждый второй или понимает русский или говорит на нем.
- Традиционные связи, - прокомментировал Кушкин.
Оживившийся таксист, говорливый, как и все парижские водилы, затараторил:
- Но месье прав! Мой отец, как и все русские патриоты, жившие во Франции, участвовал в Сопротивлении. И чудом выжил в лагере. Он мне рассказывал, что в фашистских лагерях самыми жестокими и безжалостными были именно женщины...
- Судя по вашим словам, вы высокого мнения о прекрасном поле, господа. - У Насти хватило сил на шутку.
Таксист о чем-то без умолку говорил - явно обрадовался выгодной поездке и возможности пообщаться с симпатичными пассажирами, своими отдаленными соотечественниками.
Кушкин тихо сказал:
- Ничего подобного от тебя, Анастасия, я не ожидал. Ты поступила по-мужски, я бы даже сказал, по-офицерски. Будь моя воля, я бы поставил тебя во главе страны...
- Еще не вечер, - Насте после всех раздиравших её в клочья сердце волнений, был приятен незатейливый комплимент Кушкина. И, что самое главное, он свидетельствовал: Михаил Иванович не держал на неё зла за внезапную смерть Строева.
Настя смотрела в окошко машины. Мимо проносились аккуратные коттеджи, нарядные палисаднички с цветами, березки, очень похожие на те, в России. Мимо проносилась сытая, спокойная жизнь.
Эх, Россия, печальная страна...
А жизнь продолжается...
Настя считала, что она сделала для Строева все, что могла. Все. Точка. Черта под прошлым. Только почему так плохо и грязно на душе? Будь она в России, напилась бы до полусмерти и пьянью вышибла все воспоминания о прошлом. Но здесь - Франция, Париж, не хватало ещё угодить в полицейский участок. То-то была бы потеха журналистам. Впрочем, Артем перестрелял бы половину полицейских - он и так недоволен, что Настя время от времени исчезает из-под его "крыла". И все-таки здесь Франция, Париж, напиваться не стоит, есть другие способы вышибить дух из прошлого, надо быстрее выбираться из благословенного Парижа в свою Россию - на родной земле можно снова обрести силы, уверенность, а родные ветры унесут, развеют черную тоску. Нет, не ошибался поэт, когда говаривал о дыме отечества.
Настя вызвала массажистку и парикмахера. Они славно потрудились над нею. Что же, если в глазах президента банка она - леди, надо поддерживать новый имидж. К приезду Кэтрин она уже полностью взяла себе в руки.
Два-три часа они поработали с Лисняковским и Жаком Роше над документами Отделения. Все оказалось в порядке. Настя даже не ожидала такой разворотливости от Кэтрин. Девица дельно работала. Документы на офис были очень точно составлены, договоры с авторами на книги предполагали умеренные гонорары, три книги уже запустили в работу. Все сотрудники Кэтрин говорили, кроме родного французского, ещё на одном из языков: английском, немецком и итальянском. Кэтрин объяснила, что так задумано: можно объясняться с любым уважаемым автором без переводчиков-посредников. И все работали на компьютерах. Кэтрин сказала Насте, что она использовала "газетную" схему приема на работу: каждый сотрудник должен уметь работать с современной электроникой, знать иностранный язык и уметь водить машину.
"Учись, Кушкин", - сказала Настя, взявшая на заметку новации Кэтрин.
Создание Отделения было оформлено безупречно - об этом Настю информировал дотошный Лисняковский.
Она разговаривала с Кэтрин, с её сотрудниками, просматривала договоры с авторами, а перед глазами все ещё стояла фотография из газеты привалившийся к какой-то решетке Строев, с темным пятном на груди, там, где сердце. Внезапная смерть почти не изменила его лицо, но она превратила его в маску - застывшую, неподвижную. Настя, механически перебирая бумаги, вдруг вспомнила охоту, на которую он её пригласил: заснеженный лес, деревянный домок, огромный костер. И кровь на белом снегу - бурые сгустки-лепешки - лосиху завалили. Господи, когда это было, где, на какой планете?
