Фридрих Незнанский - Убийство на Неглинной
Меркулов понимающе покачал головой и бросил уничтожающий взгляд на притихших коллег.
– Ладно, все это чушь собачья, но я приеду. Не знаю, не сейчас, а утром обязательно. Я должен своими глазами увидеть, а пока не верю. Это, Игорь, чья-то провокация. Все, утром буду. Нет, сейчас, на ночь глядя, никуда не поеду… А мне не нужны твои водители, я сам за рулем. Слава Богу, что хоть не пил сегодня, а то и в самом деле можно сбрендить… Ладно, пока.
Суров отключил трубку, сунул обратно в карман плаща и испытующе оглядел всех.
Первым откликнулся Аленичев.
– Думаю, это исключено, – твердо заявил он.
– Что именно? – сухо осведомился Меркулов.
– Обнаружение. Здесь пахнет провокацией.
– Но зачем? – вмешался Суров.
– Сами думайте. Вы нигде не засветились, когда снимали блок аудиозаписи? Не нервничали – так, чтоб это в глаза бросалось?
– Стас прав, – согласился Турецкий. – Дела, которые сегодня в Чехове обсуждались, относятся к событиям чрезвычайного порядка. Лысова мы себе некоторым образом уже представляем – это то еще гестапо! Если Владлен Давыдович допустил хоть малую оплошность и это не укрылось от его глаз, значит, он решил проверить на вшивость. Он не обещал убить вас, если вы явитесь не сейчас, а только утром?
– Нет, Игорь, как ни странно, согласился. Лениво так, будто ему на все наплевать. А этот категоричен.
– Он был спокоен? – спросил Меркулов.
– Кто, Лысов или Белецкий?
– Последний.
– Да. Так мне показалось, во всяком случае.
– Модест, а ты чего молчишь?
– Я согласен со Станиславом, – сказал Борискин. – Это, скорее всего, провокация Лысова. Если бы подслушку обнаружили, тот же Лысов уже был бы в Москве. Белецкий, если вы заметили, не артист. Ему это незачем, он слишком высокого мнения о себе. Но подслушка в сегодняшних его беседах смертельно опасна для него. Практически конец всего – карьеры, жизни. Он не смог бы говорить спокойно. Прорвалось бы, не так ли, Владлен Давыдович?
– Вы говорите так, будто давно его знаете. Я почти согласен. Почти. Потому что не знаю, зачем козлом отпущения они выбрали меня.
– Они не выбрали, – ответил Борискин. – Трезвый всегда подозрителен. Особенно в компании поддающих.
– Но ведь речь сегодня шла об огромных деньгах! Неужели они решили, что я могу ими пренебречь? – развел руками Суров.
Вопрос был задан что надо. И все почувствовали некоторое неудобство – ведь именно это и произошло: пренебрег же! Правда, был и другой аспект дела: после того как сумма была «озвучена», пошел бы на это Суров?
– Не будем гадать, – прервал неловкую паузу Меркулов, – история, как утверждают, не имеет сослагательного наклонения. Если бы да кабы… Вывод, считаю, должен быть таким: Сурова надо прятать. Никуда завтра ехать не следует. За его домом установить наблюдение, но этим бандитам пока не мешать. Семьи у вас, Владлен Давыдович, нет, это облегчает задачу. Кто из вас займется устройством Сурова, вы, Стас?
– Если нет возражений, я готов.
– Я тоже, – понуро согласился несостоявшийся миллиардер.
– Ты хотел меня слышать? – спросил Турецкий Грязнова.
– Ага, позвони сейчас своим и скажи, что к ним выехал мой Колька. Пусть возьмут, что там нужно для Нинки – на пару-тройку дней, – и едут ко мне. И без разговоров. В квартире, помимо нас с тобой, разумеется, будут дежурить Денискины хлопцы. Это – в твоей. А в моей, где остановится твоя семейка, охрану обеспечат парни Кондратьева. Нас с тобой некому, Саня, охранять, кроме… нас с тобой! – Он засмеялся. – Во парадокс! И твои будут, как положено, на гособеспечении. Я все устрою и подъеду попозже к тебе. Что потребуется, так и быть, возьму. А то мне совсем не нравится поздравлять людей со спасением от какого-то муляжа. Привет.
Закончив разговор, Грязнов долго расхаживал по своему кабинету, размышляя, прикидывая и так и этак. Возмущенный спич заместителя генерального прокурора Константина Дмитриевича Меркулова, сказанный, естественно, в его, Славкин, адрес, и никакой тут Турецкий ни при чем, просто Костя хотел позолотить пилюлю – мол, оба вы хороши, – больно резанул по душе. Ну конечно, прав он. Но ведь дело имеем с бандитами! И тот же Пустовойт второй день без передышки допрашивает Серафима! Скупо, сволочь, но все-таки заговорил. Перестал в молчанку играть. Молдавский вариант, обещанный ему, видно, имеет под собой серьезное прошлое. А что касается охранников, то их можно отпускать. Тут Костя прав, хотя… Сознались же все-таки! Подтвердили показания самих киллеров! А теперь пойдут как свидетели.
А может, Костя все это говорил специально? Для Сурова? Чтобы не думал тот, что вовсе уж нет никакой справедливости в правоохранительных органах? Все может статься.
Но теперь Грязнов стоял перед выбором: оставаться самим собой, то есть человеком, которого уважают за данное слово даже воры в законе? Или стать в позицию принципиального законника, не признающего никаких компромиссов?
Нет, решил он, в конце концов, будь что будет, но Грязнов должен оставаться самим собой. Сашка, вероятно, одобрил бы такое его решение. Впрочем, попозже можно будет обсудить с ним и этот вопрос, в предположительном, так сказать, плане. Что бы ты посоветовал, если, скажем… Ну и все прочее в таком же духе.
Вячеслав взял телефонную трубку, подержал ее в руке и набрал номер телефона. Долгие гудки. Наконец, отозвался сиплый, не то со сна, не то с перепоя, голос:
– Але, е-мое, кого надо?
– Кистенев, ты?
– Ну?
– Вот ща согну! Занукал. Держи трубку крепче и не думай бросать. От этого сейчас вся твоя жизнь зависит, Алексей. Узнал? Грязнов говорит. Давно не виделись.
– Ну ты достал меня, Грязнов, твою!… Когда ж я от тебя покой-то буду наконец иметь?!
– А вот потому и звоню тебе, дураку. А будешь материться, брошу трубку и пусть они тебя на фарш пускают.
– Кто, Грязнов? – забеспокоился Кистень. Даже голос зазвучал нормально, хрипы пропали – вот как разволновался!
– Погоди, не торопи меня. Время у тебя еще есть. А вот у меня маловато. Думал я, Леха, думал и решил предложить тебе чейнж. Обмен, значит, такой. Вот теперь слушай и соображай. Ты – мне, стало быть, а я – тебе. Но – в последний раз. Сечешь?
– Секу, давай, не тяни кота!
– Полину угробили, Алексей. И много тут твоей вины. Но я не о тебе сейчас. Ты мне называешь фамилии, кликухи и адреса тех, кто ее отыскал по твоей команде и сделал смертельный укол. А я их беру.
– Ну а мне какая польза? Ты вообще думаешь, что предлагаешь? Ты за кого меня держишь, Грязнов? За суку подзаборную?! За б…?
– Не заводись. Я не кончил. Главное – впереди. Так вот, я их беру, поскольку они ее убили. У меня на той хате ампулка хранится. С их пальчиками.
– Да меня твои заморочки, Грязнов, не…
– Вот именно, как и меня – твои. Поэтому, повторяю, я беру их, а не тебя.
– Это за что ж такая честь?
– А я тебя уже не найду. Потому что ты будешь в ближнем зарубежье. В дальнее не успеешь, визы нужны, то да се. А в ближнем ты уже к утру окажешься.
– Не пойму я тебя, Грязнов. Что-то темнишь. Знаешь что-то, ох, и хитрый ты ментяра!…
– Мы с тобой беседовали вчера? Я тебя спросил – ты мне ответил. Вот и считай, что я тебе, в свою очередь, любезность оказываю. Может такое быть между ментом и вором? Скажи другому – не поверит. А ты вот поверил. И я тоже. Так называешь фамилии?
– Так ведь базар не кончился. Что взамен?
– Сказал: твоя жизнь. Если не будешь тянуть.
– Вот так… – задумался Кистенев. – Я знаю, Грязнов, твое слово – твердое. Рискнуть, а? Ладно, пиши: Хомяк, Трехпрудный, семнадцать, квартира – третий этаж, крайняя налево. Валет, Третья Парковая, одиннадцать, квартира тоже такая. Водила тебе ни к чему. Он за рулем сидел. Только Хомяк с Валетом по «мокрому» еще не ходили. Это те, наверное.
– И тех проверим, и этих, Кистенев. Как их по-человечески-то зовут, а то они у тебя как собаки: Хомяк, Валет, лежать, дай лапу!
Кистенев неожиданно заржал.
– Ну ты воще! Во дает! Так оно и есть – кобели, кто ж еще! Запоминай, если надо: Хомяков Виталий, без отчества, оно ему ни на хрен. А Валет – он Витек Валетов. Отчества не знаю. Небось и не было никогда. Хомяка, если одеть, еще и бабам нравится. А тот, второй, – так, сявка. Но – злой. Смотри, яйца откусит, если не уследишь за ним. Ну что теперь, довольна твоя ментовская натура?
– Хорошо, а сейчас и ты слушай внимательно. Сегодня во второй половине дня твой дружок Анатолий Валентинович выписал тебе пропуск на тот свет. За то, что базлаешь много, за Полину, которую он на тебя вешает, за инициативу со сходняком. Словом, накопилось. Можешь меня не проверять – говорю железно.
– Я должен тебе верить, Грязнов. Такие шутки не шутят. Откуда знаешь?
– Сто процентов, Алексей. А дальше – моя игра.
– Ну и что советуешь?
– Он тебя будет убирать руками Круглого, так думаю. Между прочим, папашка этого Толи был начальником Пермлага. Что, говоришь, советую? Ты человек свободный, машину умеешь и сам водить, насколько мне известно. «Мерс» твой – машинка стоящая, я его видел. Бери барахлишко со всем необходимым и выезжай на кольцо – до Профсоюзной, а там вали направо, под мост и врубай до пола. Старая Калужка выведет тебя сама на Бобруйск. А это уже ближнее зарубежье. Дальше сам разберешься.
