Леонид Влодавец - Душегубы
— А если они меня не отпустят? Наверняка связник придет со страхующим.
— Ты им не понадобишься. Этим людям нужен только кейс.
— И все-таки?
— Тогда попытайся сделать ноги. Если не удастся — считай, что тебе очень не повезло в жизни.
Конечно, ехать в Москву на таких условиях было не больно весело, но куда денешься…
Впрочем, все шло как по маслу. И на звонок ответили правильно, и насчет Григория Андреевича не ошиблись, и насчет 14.00 на Октябрьской. Подошел мужичок в мятой серой ветровке и свитере, а затем провел диалог так, как полагалось. Однако после того, как Жека произнес: «Рад душевно!», мужичок не стал забирать «дипломат», а произнес вполголоса:
— Садись в вагон и езжай по кольцу в сторону «Парка культуры». Проедешь полный круг. Но вылезешь не здесь, а на «Парке». Там поднимешься наверх и пойдешь по левой стороне Садового кольца в направлении Смоленской площади. Тебя нагонит девушка и возьмет под руку, а потом скажет, что дальше делать.
И тут все было на мази. Прошагав метров двести вдоль грохочущего автолавиной Садового кольца, Жека ощутил бережное прикосновение женской руки к своему правому локтю. Действительно, к нему прицепилась какая-то молодая дама. Она мило улыбнулась ему как старому знакомому и сказала:
— Погуляй три часа по городу. В кино сходи, по магазинам пошляйся. Главное, чтоб примерно без четверти восемь ты был вот здесь, у этого фонарного столба. Понял?
— Понял, — ответил Жека, не испытывая особой радости от того, что ему надо три часа ползать по этой чертовой Москве со своим опасным «дипломатом». Он не знал, что лежит внутри, но насчет пластита под обивкой босс его предупредил. Во взрыво-технике он был нешибко грамотен, но догадывался, что полсотни граммов такой взрывчатки — это немало. Догадывался и о том, что чемоданчик лучше всего не открывать, не зная настоящего кода, и каждый, кто попробует его взломать, допустим, стамеской, скорее всего останется без рук, а возможно — и без головы.
Но три часа, слава Богу, миновали благополучно. Без двадцати восемь Жека подошел к столбу и пять минут покурил в нервном ожидании. Он никак не понимал, отчего так мудрят эти москвичи, хотя чемоданчик можно было забрать гораздо раньше. Втайне он надеялся, что очередной визитер наконец-то заберет опасный груз.
Ровно без четверти восемь подошел некий не шибко опрятный гражданин, смахивавший на бомжа, и попросил прикурить, а потом быстро и очень трезвым голосом распорядился:
— Сейчас перейдешь на ту сторону, дойдешь до ближайшей остановки и поедешь на троллейбусе «Б» до «Маяковской». Оттуда покатишь на метро до «Речного вокзала». Войдешь в парк Дружбы со стороны Фестивальной улицы и пошагаешь в направлении пруда. Там тебя встретят. Около девяти часов.
Место было для Жеки знакомое. Он хорошо знал, что в тех местах и в девять вечера запросто можно урыть человека, а затем, не привлекая внимания, отправить его под лед, еще не стаявший на прудах. Какие договоренности существовали между его шефом и московскими партнерами — черт его знает! Например, могло быть и такое, чтоб ликвидировать Жеку после передачи «дипломата». Было от чего поволноваться. Но ничего другого не оставалось. Ясно, что эти самые москвичи контролировали его все время с момента встречи на «Октябрьской». Отслеживали, нет ли у него еще каких нежелательных контактов, (не идет ли за ним еще чья-то «наружка». Жека все это понимал и, поглядывая по сторонам, пытался вычислить, кто же его пасет. И когда круг по кольцевой линии описывал, и когда пехом топал от «Парка культуры» в направлении Смоленской площади, и когда три часа без толку шлялся по городу, и когда ехал на троллейбусе «Б». Теперь, в вагоне метро, мчавшемся по направлению к «Речному вокзалу», он тоже пытался угадать, кто из многих десятков пассажиров, сидевших и стоявших в вагоне, за ним приглядывает! Впрочем, могли и из соседнего вагона через стекла — хрен его знает! Кроме того, эти самые топтунчики и топтушки запросто могли меняться. Один «довез» от «Маяковской» до «Динамо», а на «Динамо» влез еще кто-то, который, допустим, сошел на «Войковской». Но мог и один кто-то ехать до самого «Речного».
В троллейбусе он на Любу внимания не обратил. Мало ли кто может выйти на той же остановке. А вот когда она оказалась в метро у колонны, да еще и поглядела на него почти, в упор, хотя и очень быстрым вороватым взглядом, приметил. Тем более что она села в тот же вагон, только через переднюю дверь. Беспокойства особого у него не было. Даже наоборот, порадовался своей проницательности — хвост определил.
Любе надо было выходить пораньше, на «Водном стадионе». Если б Жека вылез где-нибудь на «Аэропорте» или «Соколе», она, наверно, не стала бы за ним гоняться. Всю дорогу у нее в душе шла ожесточенная, хотя и невидимая глазом борьба. Инстинктивная ненависть боролась с разумным рационализмом. Застилающая глаза жажда мести — с трезвой оценкой ситуации.
Разум стремился ее успокоить. Мало ли что когда было. Столько лет прошло, в конце концов. Может, этот мужик, который по молодости-глупости и под пьяную лавочку сотворил с дружками злое похабство, теперь остепенился, завел жену-детишек и нежно их любит, будучи, честным кормильцем-поильцем. И, отомстив ему, Люба осиротит этих самых детишек, овдовит жену, которая, конечно, и знать ничего не знает про то, что ее муж подонком был в молодости. Ему-то, дохлому, все равно будет, а ни в чем не повинной бабе придется страдать. Однако ненависть отвечала: «Ну и пусть! Он мне всю жизнь поломал, из-за него я в нелюдь превратилась. С него все началось! Смерть ему!»
Рационализм подъезжал и с другой стороны. Пожалуй, более охлаждающе на Любу влияли сомнения не морально-этического, а чисто практического порядка.
Действительно, этого типа ей никто не заказывал. Более того, уже завтра она должна лететь в Киев, а оттуда — на Запад. Ясно, что Олег за этот заказ получит приличные деньги. И не простит, если она, дура, от неумения справиться со своими чувствами, сорвет, как говорится, исполнение. А это вещь вполне реальная. Она ведь толком ничего не знает об этом мужике. Даже как его зовут. И есть ли у него оружие — тоже. Куда он едет, что везет в кейсе, с кем собирается встречаться, раз так торопится. Может, его сейчас еще кто-то ведет, а заодно приглядывается к Любе? А что хуже всего — этот мужик может невзначай оказаться тем человеком, который для Олега совсем не чужой, а даже очень полезный и нужный. Или по крайней мере для друзей Олега. Наделаешь делов — сто лет не разобраться… Именно эти здравые мысли на какое-то время возобладали в Любиной голове, пока поезд проезжал «Аэропорт» и «Сокол». Наверняка она не решилась бы выходить из вагона на этих станциях. Но Жека поехал дальше. И «Войковскую» проехал.
Как раз в это время волна здравого смысла стала отступать, и вместо нее вновь накатила валом ненависть. Как? В кои-то веки ей попался тот гад, который силком лил ей в рот водку, превращая в ватную куклу, а потом под хохот парней и хихиканье пьяных девок, не слушая ее испуганного лепета — она и крикнуть боялась, дура! — сдирал одежду… Почему этот паскуда должен жить? Те, «заказные», которых Люба отправила на тот свет, уходили вместо него, хотя лично Любе ничем не навредили. А теперь, когда вот он, рядышком, когда его можно подловить и завалить — отступиться?! Точнее, наступить себе на сердце и спокойно ехать во Францию, где ей наверняка опять придется вырубать из жизни какого-то постороннего человека просто потому, что за это деньги уплачены. Как бы не так!
И Люба проехала «Водный стадион». Правда, уже через пару секунд после того, как поезд тронулся с места, чтобы промчаться последний отрезок до «Речного вокзала», разумные сомнения вновь стали нарастать. Потому что, несмотря на ярость и ненависть, Люба оставалась профессионалом, а потому понимала, что не так-то это просто — без предварительной подготовки и разведки, без надлежащей информации угробить человека в людном районе огромного города, причем в такое «детское» время — 21.00. Она ведь не знает ни того, куда направит свои стопы мужик со шрамиком, когда выйдет из вагона, ни того, встретит ли его кто-нибудь на перроне или у выхода со станции. А вдруг его ждет целый десяток друзей или хотя бы одна женщина? Подвернется ли случай сделать его тихо, чисто и без свидетелей? Если б знать, что он едет к себе домой, то можно было бы отследить его хату на первый случай, а душу отвести как-нибудь в другой раз…
С таким компромиссом в душе Люба доехала до «Речного вокзала». Народу в вагоне оставалось не так уж и много. В толпе не затеряешься. Жека вышел, а Люба сделала вид, что замешкалась.
— Граждане пассажиры! При выходе из вагонов не забывайте свои вещи! — вежливо объявил динамик, обращаясь к потенциальным террористам. Поэтому Люба постаралась надолго не задерживаться. Не хватало еще у милиции подозрения вызвать.
