Виктория Платова - Инспектор и бабочка
– Не понимаю, зачем ты мне об этом говоришь…
– Просто так. Мы ведь друзья. А друзья должны рассказывать друг другу обо всем.
– В идеале. Но так случается далеко не всегда.
– От чего тогда зависит идеал?
– Если бы я знал, детка, я был бы самым мудрым полицейским инспектором в мире. Э-э… вторым по мудрости после полицейского инспектора Вселенной.
Икер даже не успел заметить, как Лали приблизилась к нему, разом перемахнув через часть океана, уже собранного из паззлов. Слегка привстав с колен, она снимает с головы Субисарреты шляпу и надевает ее на себя. Шляпа слишком велика, голова и часть лица утопают в ней, – и это доставляет ангелу явные неудобства. Сбив шляпу на затылок, Лали произносит:
– Мы были бы замечательной парочкой инспекторов!
– Еще бы.
– Это называется – напарники, так?
– Точно.
– А если напарники к тому же еще и друзья, – это и есть твой идеал?
– Не знаю. Может быть.
– Так ты расскажешь мне?..
– Мы, кажется, уже закрыли эту тему, Лали.
– Взрослые тайны? Взрослые дела, да?
– Да.
– Ты можешь не волноваться. Я знаю, что такое убийство.
Лали произносит это совершенно спокойно, и даже как-то устало, и Икер тотчас же вспоминает о ее матери: она была убита. Подробностей Икер не знает, и никогда бы не стал их выяснять, остается только догадываться, как это произошло и где была Лали, когда это произошло. Субисаррете хочется надеяться, что провидению удалось уберечь девочку, и она не видела свою мать мертвой. Возможно, так и случилось: в том, как Лали произнесла последнюю фразу, нет ничего личного. Но и особой отстраненности не наблюдается: похожим образом рассуждает о насильственных смертях судмедэксперт Иерай Арзак. Рассуждает норная собака Микель. Рассуждает сам Субисаррета, – любой, кто сталкивается со смертью по долгу службы. Возникнув внезапно, эта мысль деморализует Субисаррету, двойные и тройные смыслы снова окружают его.
– Я просто хочу тебе помочь, – продолжает увещевать Лали.
Еще в Сан-Себастьяне Субисаррете пришло в голову, что эта девочка – медиум и интуитивно чувствует многие вещи, но дело даже не в этом: у него нет сил сопротивляться напору Лали. Особенно теперь, когда она смотрит на него в упор. Ее глаза были разными: темно-синими и просто темными, почти черными; в них бурлили водовороты, в них бесновались смерчи, но и в эти моменты у Субисарреты еще оставался шанс спастись.
Теперь его нет.
Инспектор не может пошевелиться, что-то похожее он испытал, когда разглядывал татуировку под коленом у Альваро.
– Ну, ладно, – сдается, наконец, Икер. – Раз мы такие замечательные напарники, сыграем в вопросы и ответы. Я расскажу тебе все, что знаю, а потом ты расскажешь все, что знаешь.
– Здорово! – ангел радостно хлопает в ладоши.
Этот жест немного успокаивает Субисаррету: несмотря на смерчи и водовороты в татуированных глазах, Лали все же остается восьмилетним ребенком со всем полагающимся детям нехитрым набором эмоций.
– У меня был друг.
Странно, что он начал не с красной пижамы, а с Борлито, неужели он хочет рассказать какой-то девчонке о том, о чем до сих пор не рассказывал никому? О том, что случилось задолго до убийства и не имеет к нему никакого отношения.
– У меня был друг, – для наглядности Икер вынимает из ящика эбонитовую фигурку воина со щитом и ставит ее перед собой.
– Такой, как я?
– Его я знал намного дольше, чем тебя, детка. И он был лучшим другом. Для того чтобы стать лучшим, всегда требуется некоторое количество времени…
– Сколько?
– Не знаю. Но тебе, наверное, не слишком интересно слушать про моего друга?
– Очень интересно. Как его звали?
– Альваро. Альваро Репольес. Однажды он пропал.
– Как это – «пропал»?
– А вот так, – Икер прячет фигурку за спину. – Уехал в другой город и не вернулся. Обещал вернуться, но так и не сдержал обещание.
– Ты искал его?
– Конечно. Ездил в тот город. Был в гостинице, где он останавливался. Нашел там его саквояж, а его самого не нашел. Он ушел из гостиницы, оставив вещи, и больше его никто не видел.
– «Никто» – это кто? – неожиданно и совсем по-детски спрашивает полицейский инспектор вселенной.
– Ну… Никто из тех, с кем я разговаривал.
– Но ты же разговаривал не со всеми людьми на свете, правильно?
– Верно. Расспросить всех людей на свете невозможно.
– Ты просто разговаривал не с теми людьми.
Лали, вдохновленная примером Икера, тоже достает из коробки фигурку – большеголового одутловатого божка, который неожиданно пробуждает в инспекторе воспоминания о Питере, брате утопленника Андреса из Брюгге. После этого наступает черед еще одной фигурки – воина, но не со щитом, а с копьем.
– С этими, – палец Лали упирается в толстяка-Питера, потом смещается в сторону щита. – А нужно было вот с этими.
– Очень ценный совет, детка. Если бы инспекторы полиции разговаривали только с нужными людьми, преступления раскрывались бы за пять минут. К сожалению, так бывает не всегда, и выбирать особо не приходится. Всегда действуешь по обстоятельствам и стараешься выжать из них максимум.
– В этом и состоит работа инспектора?
– И в этом тоже.
– А как назывался город, куда уехал твой друг?
– Брюгге. Он назывался Брюгге.
– Здорово! Я была в Брюгге.
– Правда? – удалось ли Икеру сыграть изумление? То, что Лали была в Брюгге, – никакая не новость. О jazz-визите в город, поглотивший Альваро, говорил ему Исмаэль, и – чуть позже – Дарлинг. Исмаэль выступал там в одном из клубов, а группа поддержки состояла не только из Дарлинг, но еще из Лали и кошек. Кошачьих отзывов инспектор вряд ли дождется, но что скажет девочка?
– Правда.
– Удивительное совпадение. И… что же ты делала в Брюгге?
– Много чего. Поднималась на главную башню, а еще каталась на лодке по каналам, там много-много каналов…
– Я знаю. А что делали Мо и Исмаэль? Ты ведь была там с ними?
Упоминание о родственниках вызывает у ангела странную реакцию: она как будто недовольна, но и это легко объяснить. Присутствие брата и опекунши переводят поездку из разряда приключения в разряд унылого туристического вояжа.
– И с кошками тоже, – осторожно отвечает Лали. – Кошкам не очень понравился город, они там мерзли…
– Разве вы были в Брюгге зимой?
– Ты очень невнимательный. Зимой нельзя кататься по каналам, зимой холодно, и они иногда замерзают.
– Ну да, ну да.
– Это была совсем не зима, но кошкам все равно там не нравилось. Им не нравится сырость. Но тебя ведь интересует Мо?
– И Исмаэль.
– Тебя интересует Мо, – упрямо повторяет ангел. И, даже не глядя в коробку, а просто запустив в нее руку, вынимает очередной бенинский ширпотреб: женскую голову. Слепые глаза, длинные, прижатые к бронзовому черепу уши, округлый рот (больше всего он напоминает Субисаррете стилизованного жука-скарабея), неужели это и есть Мо?
– Я расскажу тебе про Мо, хочешь?
– Про Мо в Брюгге?
– Про Мо вообще. Но и про Мо в Брюгге, это было очень смешно. Там в нее влюбился один человек. Ничего удивительного, все только то и делают, что влюбляются в Мо, даже если это ей не нужно.
– А ей это не нужно? – глупо спрашивает Икер.
– Мо вполне достаточно нас, – Лали по-хозяйски кладет руку на бронзовую голову, заслоняя ее от инспектора. – Меня, Исмаэля и кошек.
– Это не одно и то же, детка.
– Скажи еще, что я – эгоистка. Мо иногда так и говорит.
– Она права. Когда ты вырастешь…
Лали засовывает пальцы под обод шляпы, прикрывая ими уши, она не желает слушать разумные доводы Субисарреты.
– Я вырасту тогда, когда сама захочу. А если не захочу – не вырасту. Знаешь, сколько лет Мафальде?
Прикрыв глаза, Икер добросовестно пытается вспомнить картинки из комикса. Мафальда – совсем маленькая, хотя и рассудительная девочка, на вид ей не больше шести-семи, даже до ангела она пока не дотягивает.
– Очень много, – торжественно сообщает Лали, не дождавшись ответа. – Этим книжкам сто лет.
– Ты преувеличиваешь.
– Ну, даже если не сто, а меньше… А книжки просто перепечатывают. И старое выдают за новое. Но никто не позаботился о том, чтобы Мафальда стала взрослой.
– Если бы Мафальда стала взрослой – это была бы уже не Мафальда, – резонно замечает Субисаррета. – К тому же она не существует. Ее придумал художник. А ты – настоящая, никто тебя не придумывал.
Икер снова не может понять, с кем он разговаривает на самом деле: с маленькой девочкой или со взрослым человеком. Девочка Лали частенько ставит его в тупик и заставляет подбирать слова, взрослая Лали – пугает и тоже заставляет подбирать слова; но именно между этими двумя Лали и балансирует его нежность, нелепо размахивая руками и балансируя, как канатоходец на канате.
