Фридрих Незнанский - Синдикат киллеров
Никольский посмотрел на Брагина с легкой улыбкой, пожевал губами, как бы прикидывая, и, хитро сощурив глаза, сказал: Вот если сейчас все разом ликвидирую, все, кроме дома, думаю, потяну на две трети.
- Ты имеешь в виду арбуз? — спросил после паузы Брагин.
- Да, — кивнул Никольский. — В долларах.
- Это очень прилично, Жень, — сказал с уважением Брагин. Арбузом для удобства нынче стали называть миллиард. Такая сумма и должна была вызывать соответствующее уважение.
И вдруг Брагин захохотал как давно не смеялся. На него тут же обратили внимание, но он только отмахнулся, мол, ну вас всех. Сел, и долго еще вздрагивала его спина.
- Ты чего? — улыбнулся и Никольский, догадываясь о причине столь внезапной реакции.
- Да я о том же, что и ты, — охрипшим снова голосом сказал, отсмеявшись, Брагин. — Сидят два... над парашей... и рассуждают, как бы им повыгодней арбузом распорядиться... умора!
3
Вице-президент прилетел в Москву раньше запланированного. Узнав из телепередачи, что Александр Владимирович вернулся для срочной подготовки какого-то очередного совещания по селу, Арсеньич совсем нос повесил. Татьяне в глаза он вообще не решался смотреть последнее время, будто в том была его личная вина, что никакими силами не может он добраться до Никольского.
Несколько дней назад раздался странный звонок. Звонила женщина, поинтересовалась, с кем говорит, и сообщила, что к ней прибыло небольшое сообщение из Бутырки от Евгения Николаевича. Он сообщает, это для адвоката, что положение его ужасно, издеваются уголовники и он собирается объявить голодовку в знак протеста, что его держат без предъявления обвинения. Женщина спросила, понял ли он, что она прочитала. И на невразумительный ответ добавила: он в Бутырке, камера номер...
Частые гудки оборвали все вопросы Арсеньича.
Так вот, значит, что! Следователь врет, что в Лефортове карантин, хотя он там и в самом деле может быть объявлен, только никакого отношения это к Никольскому не имеет. Потому что эти мерзавцы, ничего не сообщив, перевели Женю в Бутырку, замели, так сказать, следы. И начинай все сначала? Ну уж этот номер у вас не выйдет.
Арсеньич, даже не посоветовавшись с Гординым, помчался к следователю Жирнову. Тот встретил его так, словно ожидал посетителя давно.
Как, разве вам не сообщили? — был искренне удивлен следователь, но по глазам его видел Арсеньич: врет как последняя сволочь. — Это, конечно, серьезное упущение. И секретарша, которая должна была сообщить вам, будет наказана. Вот, пожалуйста, напишите свою жалобу по этому поводу, и мы обязательно примем соответствующие меры... А еще какие вопросы? Ах по поводу предъявления обвинения? Да, и тут, к сожалению, было упущение, но за это уже лично я буду нести ответственность. Собственно, обвинение предъявлено, нам просто не хватало некоторых существенных деталей по изобличению обвиняемого в криминальном нарушении налогового законодательства. Конечно, когда дело будет завершено, к обвиняемому будет допущен адвокат. А как же! Есть закон. А вот насчет избиений, голодовки... это, простите... А откуда у вас эти сведения, позвольте узнать?.. Понятно, не желаете отвечать! Что ж, могу только сожалеть, что вы пользуетесь непроверенными источниками. Причем сомнительного качества. А вот по нашим сведениям, он содержится вполне прилично. Правда, в камере народу несколько больше, чем положено по условиям содержания, но в таком положении в настоящее время находятся все без исключения следственные изоляторы Москвы, а Бутырка — далеко не худший из них. Так какие будут еще вопросы? Нет? Тогда благодарю вас за понимание тех трудностей, с которыми мы столкнулись в этом запутанном деле. Всего вам доброго. Низкий поклон супруге, э... Никольского...
Вот же мерзавец! Арсеньич, выйдя на улицу, колотил себя кулаком по лбу и повторял только одно слово: «Мерзавец!» А что он еще мог сделать? Не Татьяне же плакаться, что оказался таким дураком, решив придавить мерзавца?.. А он скользкий и гадкий, смотреть противно, не то что руками прикасаться... И живет ведь такая гнида...
И вот, узнав наконец, что Локтев прибыл, Арсеньич плюнул на все условности и обещанные звонки от помощнику вице-президента и снял трубку сам.
Помощник быстро вспомнил Ивана Арсеньевича Кашина и обещал сегодня же доложить шефу, напомнить. У него сейчас полнейший завал, все его рвут на части, времени разобраться с документами почти не остается, он ночей не спит, готовит совещание, а кругом одни проблемы...
Помощник сделал трагическую паузу и пообещал немедленно перезвонить, как только шеф даст добро.
Арсеньич не строил иллюзий и оказался не прав. Уже поздно вечером, в начале двенадцатого, помощник позвонил и спросил вежливо, не побеспокоил ли столь поздним звонком. А затем передал указание вице-президента, если это, конечно, не затруднит жизнь Ивану Арсеньевичу, прибыть, как договаривались, вместе с адвокатом ровно к часу дня завтра.
Подобной оперативности Арсеньич мог только дивиться и, дав, разумеется, свое согласие, немедленно перезвонил Гордину. Тот обещал не опаздывать, хотя ради этой встречи должен был отложить не менее важное дело. Но... слово дано! — с почти неприметной патетикой закончил он разговор.
Теперь оставалось только ждать.
Вице-президент принял «ходоков ради справедливости», как несколько пафосно следом за рукопожатиями заявил Гордин, точно в назначенное время, чем приятно удивил обоих посетителей. В этих стенах пунктуальность, видимо, ценилась лишь на приемах высшей категории.
Не тратя времени на церемонии, предложил сразу перейти к делу. И Гордин, понимая, что отнимает государственное время, старался быть предельно кратким и отбросить всякие эмоции, которые бывают так хороши в суде, но не совсем уместны в таком вот диалоге. Вице-президент внимательно слушал, а потом спросил, есть ли соответствующая объективочка. Все пользовались еще старыми понятиями.
Гордин, заранее предвидя такую надобность, напечатал на машинке небольшой листок со всеми данными Никольского и краткими своими предложениями. Локтей посмотрел, кивнул и взялся за телефонную трубку.
Когда абонент откликнулся, Александр Владимирович показал рукой, чтобы сидели молча, взял листок и откинулся на спинку кресла.
День добрый, Сергей Сергеевич, да, я... У меня к тебе личная, можно сказать товарищеская, просьба... Да-да, конечно, уж это я знаю... В областной прокуратуре, понимаешь, завели дело на Евгения Николаевича Никольского. Причем по принадлежности к ГКЧП. А я сам лично буквально днями вручал медаль защитника «Белого дома» его помощнику за огромный вклад, можешь мне поверить... Да знаю я его! Лично знаю! — Он прикрыл ладонью трубку и шутливо шевельнул пышными усами: — Ради доброго дела возьму грех на душу... — И продолжил в трубку: — Кинули, понимаешь, мужика в Лефортово, в одиночку, ни родных, ни адвоката на пушечный выстрел не подпускают... Да я с тобой согласен, но ведь уже больше трех недель никакого обвинения не предъявляют! Вот именно, а я про что? А теперь вдруг перекинули его в Бутырку, к ворью, уголовникам — интеллигентного мужика, доктора математики, понимаешь... Конечно, издеваются, ну а как же! То, понимаешь, ГКЧП, а потом, видишь ли, заговорили о хозяйственных нарушениях. Одно, значит, не выгорело, так другое!.. Пойми меня правильно, Сергей Сергеевич, знаю я, и телефонное право давно кончилось, конечно, все знаю... Я очень тебя прошу, по-товарищески, о содействии в освобождении его из-под стражи. А дело пусть себе ведут, он же никуда не убежит, ну, разве моей тебе гарантии недостаточно? С генеральным поговоришь? Ну все, спасибо тебе, дорогой. Редко видимся, да... Ну до скорого!
Вице-президент медленно припечатал трубку на аппарат, исподлобья посмотрел на Арсеньича с Гординым и наконец сказал:
Я тебя хорошо знаю, Иван Арсеньевич, и до гроба благодарен. Поэтому хочу верить, что не подведете меня. Я говорил с помощником генерального прокурора, и он обещал немедленно доложить самому. Я, вы сами понимаете, таких вопросов решать не могу, для этого существует юридическая власть, третья, как говорится, власть в государстве. Словом, Сергей Сергеевич сказал, что они затребуют дело. Ну а дальше, как положено, по закону. Есть еще ко мне вопросы?
Вице-президент привстал, показывая, что аудиенция закончена.
- Как вы считаете, Борис Сергеевич, — спросил Арсеньич, — когда можно будет ждать какого-то конкретного решения?
- Практика такова: помощник доложит, генеральный позвонит облпрокурору, тот, естественно, ничего толком объяснить не сможет, начнет высказывать всякого рода предположения, генеральный потребует следователя вместе с делом к себе. Сам ли посмотрит, тому же Сергею Сергеевичу может поручить... Дня два-три, думаю. Ну что ж, подождем, желаю здравствовать? — Гордин приподнял свою шляпу, и они расстались.
