Александр Холин - Лик Архистратига
Наташа достала тонкий батистовый носовой платок, оказавшийся в кармане того же чёрного платья, и промокнула вспотевший лоб. Потом снова заглянула в зарешеченное оконце и чуть не вскрикнула. Кожа на теле лежащего в алькове мужчины принялась покрываться кроваво-красными пятнами и совсем скоро последний кусочек бывшей человеческой кожи исчез, как будто окровавленное тело всегда было живым куском мяса, брошенным кем-то в кровать.
— Такой видок не каждый спокойно вынесет, — услышала Наташа чей-то голос, показавшийся ей до боли знакомым.
Девушка резко обернулась и снова чуть не вскрикнула. Перед ней, как ни в чём не бывало, стоял Никита. Вот только вместо обычной мальчишеской одежды на нём красовался ладно подогнанный по фигуре комбинезон.
— Никитка! — воскликнула девушка. — Ты за мной следить собрался что ли?
— Так. Похоже, вашего знакомого Никитой величают? — полуутвердительно полувопросительно произнёс мальчик. — Что ж, имя хорошее, мне оно нравится. Можете меня называть тем же именем.
— А кто же ты? — искренне удивилась Наташа. — Хотя ребята предупреждали, что меня может в Зазеркалье встречать тюльпа. Ведь ты, наверное, тот самый тюльпа. Я права?
— Не совсем так, — поморщился мальчик. — Я доппельгангер. [65] Это немножко другое, к тому же на другом языке. Зазеркалье — мой дом. Я здесь могу показываться даже почти в настоящем виде, как сейчас. В это время мой двойник в вашем мире либо спит, либо дремлет, ничего не делая. Конечно, он всегда считает, что двойник — это я. И вот тут надо разобраться кто чей двойник на самом деле. Но что один из нас является тенью другого — сомнению не подлежит.
Наташа присмотрелась к возникшему ниоткуда доппельгангеру. Хотя внешне мальчик ничем не отличался от Никиты, всё же кожа у него была более кофейного цвета, будто Никитка только что вернулся из жаркой Африки, на худой конец, сбежал из Кунгурского солярия. А в остальном копировал своего двойника и походил на него даже голосом.
— Двойники живут только здесь? — поинтересовалась незваная гостья.
— Нет, мы и в вашем трёхмерном царстве тоже иногда гуляем, — доверительно сообщил новый Никита. — Вот вы, тёть Наташ, неужели ни разу не видели, что какой-то человек отбрасывает сразу две тени, хотя фонарей вокруг не так уж много? Лишние тени — это мы.
— Зачем же вы приходите к нам?
— А зачем вы к нам пожаловали? — парировал новый Никита. — Вы для меня, всё равно как настоящая незваная гостья, то есть тень в нашем мире точно такая же, каким покажусь и я у вас в гостях. Надо помочь вам разобраться с вашими делами, а то у нас тоже непорядок возникнет. Никакого непорядка допускать нельзя, поэтому я просто обязан послужить вам экскурсоводом, мне велели поухаживать за дамой. Я думаю, вы не откажетесь.
— Ну, хорошо, — согласилась Наташа. — Только позволь узнать, все доппельгангеры такие добрые?
— Вовсе нет! — отмахнулся Никита. — Нас всегда встречают как предвестников смерти.
— Это действительно так? — насторожилась девушка.
— Всё дело в том, что человек желает увидеть, то ему и показывают, — мальчик недвусмысленно пожал плечами. — Вспомните, к примеру, вашего Сергея Есенина, который поразил весь мир откровением:
Чёрный человек,
чёрный человек,
чёрный человек
на кровать ко мне садится.
Чёрный человек
не даёт спать мне всю ночь…
— Так это был кто-то из ваших доппельгангеров? — всплеснула девушка руками. — Ведь поэта тогда встреча с инфернальным пришельцем так испугала, что он чуть ума не лишился.
— Он просто слишком возбудимый у вас, — покачал головой мальчик. — Вот, к примеру, когда Иоганн Вольфганг Гёте по дороге в Страсбург встретил своего двойника, то ничуть не удивился. Писатель ехал тогда на обручение с возлюбленной Фредерикой и, увидев сидящего на обочине прямо в грязи человека, поразительно похожего на него самого, но в дорогом светло-сером камзоле, отороченным золотым шитьём.
Когда через восемь лет писатель проезжал той же дорогой, то вдруг вспомнил своего двойника, тем более, что на Гёте был как раз такой же светло-серый камзол с изящным золотым шитьём. Почуяв недоброе, писатель сообщил родным, что скоро оставит этот мир. И это действительно произошло, потому как человек получает, в конечном счёте, то, что заказывает.
Ведь в «Хрониках Акаши [66]» отмечается всё происшедшее, как, скажем, в компьютере. Только компьютер был, есть и будет достижением технократии, а пространственное поле Акаши везде. Неужели не слыхала?
— Нет, — призналась Наташа. — У нас, вероятно, мало кто знает об этом.
— Вовсе нет! — воскликнул мальчик. — Я наизусть помню светлые мысли одного из поэтов, тоже живущих в вашем мире:
Нам не дано прозреть в юдоли нашей,
над вечностью дыханье затая,
хранят надёжно Хроники Акаши
великий смысл земного бытия. [67]
Классно сказано! Правда?
— Правда, — согласилась девушка. — Ты, Никита, похоже неравнодушен к земным поэтам?
— О, да! — кивнул мальчик. — Неравнодушен — это ещё мало сказано. Я и сам пишу, и люблю читать настоящих поэтов, поскольку мы с ними одного поля ягоды.
Согласитесь, любой стих — настоящая квинтэссенция мысли, жизни, чувства, философии, а самое главное интуиции.
— Может, прочитаешь чего-нибудь? — тихохонько, чуть ли не себе под нос сказала Наташа. — Я тоже к стихам не равнодушна, поэтому с удовольствием послушала бы нового-старого знакомого предвестника смерти.
— Смерти!! Скажете тоже, — обиделся Никита. — Я с этим никогда не шучу да и вам не советую.
— Каюсь, каюсь, — подняла обе руки вверх собеседница зазеркального поэта. — Я вовсе не со зла, а так, укусить на всякий случай. Но от стихов всё-таки не отказываюсь.
Мальчик взглянул на гостью, оценивая, стоит ли перед ней раскрывать свою зазеркальную душу. Потом, решив вроде бы, что стоит, встал перед женщиной в театральную позу. Что говорить, поэт всегда поэт, даже в неведомом нам зазеркалье. И он старается раскрыть перед слушателем всю тонкую сущность своей души и гореть в царственном пламени онгона, даже если его совсем не понимают.
— Я в зеркало глядел из темноты,
из тени неродившегося света,
и видел незнакомые черты
вчера ещё знакомого поэта.
Он звал меня, заклятия шепча,
просил:
— Узнай!!
А мне не узнавалось.
И подлое вчера из-за плеча
его стихами в зеркало плевалось.
Мальчик замолчал, а Наташа не могла произнести ни слова. Признаться, она не ожидала ничего такого услышать от зазеркального доппельгангера. Девушка никогда не думала, что мысли существующих теней так могут переплетаться с физической реальностью. Причём, этот мальчик показался девушке наиболее соображающим в вопросах философии, чем его зазеркальный двойник.
— Послушай, — Наташа пыталась подобрать необидные слова, но у неё это плохо получалось. — Послушай, это действительно ты написал?
— Ну, вот, опять двадцать пять! — всплеснул руками мальчик. — Почему же вы никто мне не верите? Я по ту сторону зеркала вижу вас так же, как вы меня. Но я никогда не стараюсь ни на кого закричать: Тень, знай своё место! Кто ещё из нас тень, а кто нет.
— Действительно, — согласилась Наташа. — Но если ты, милостивый государь, вызвался прогулять меня по зазеркальным дебрям, я согласна. Скажи сначала, что это за тюремный коридор, где я оказалась, и что это за помещения, скрытые за железными дверьми?
— Я знал, что вы первым делом именно этим заинтересуетесь, — хмыкнул Никита. — Тем более, вы за одну дверь уже заглянули. Каждый человек должен открыть в жизни хотя бы одну дверь. Я прав?
— Не совсем, — парировала девушка. — Ведь я дверь, за которой творится невесть что, не открывала. Только увидела там, на широкой кровати страшное кровавое месиво.
— Что ж, можно сказать не открывала, только подглядывать в замочную скважину — всё равно, что открыть дверь.
Никита даже поднял указующий перст вверх, чтобы придать вес своим умозаключениям.
— Согласна, — сдалась Наташа. — Тем более, что я подглядывала в первый раз в жизни. Ты мне веришь?
— Охотно, — кивнул Никита. — Так что же там такого интересного?
— Там? — девушка даже показала пальцем на дверь. — Там мужчина, который снял с себя не только одежду, но и кожу! Сейчас на кровати валяется окровавленный труп, который был совсем недавно обыкновенным человеком!
— Ах, вот вы о ком, — Никита тоже заглянул в зарешеченное окошечко. — В этом коридоре собрано много личностей всех эпох и всех народов планеты, которым нет места из-за своих дел ни в вашем мире, ни, тем более, в Зазеркалье.
— Как так?
— Очень просто. Этот господин, — Никита тоже показал пальцем на дверь. — Этот господин, если можно так выразиться, жил когда-то очень давно в Иерусалиме. Допустим, тот же Салимский царь Мелхиседек дал Аврааму вина и хлеба, то есть, символ самого первого причастия. А этот вот, — мальчик снова ткнул пальцем в дверь. — Этого звали Агасфер или Ахашверош. Процессия, где Иисус под плетьми стражников нёс свой крест на Голгофу, остановилась у дома Агасфера. Римляне разрешили преступнику посидеть на лавочке. Но Ахашверош выскочил из дома на улицу с криками, мол, нечего тебе здесь останавливаться и сидеть на моей лавочке, преступник! Пошёл вон! Посидеть возле моего дома ты сможешь, когда вернёшься назад после распятия. Иисус на это только сказал: «Прости, если обидел чем, но за доброту свою, пожалуйста, дождись Меня».
