Эдуард Фикер - Современный чехословацкий детектив [Антология. 1982 г.]
— Не помню. Наверное, после двенадцати.
— Вас кто-нибудь видел, когда вы возвращались в Опольну? Видели ли вы кого-нибудь?
— Видел ли кто-нибудь меня, не знаю, — ответил доктор Медек. — Сам я, очевидно, кого-то видел, да не обратил на это внимания.
— Я не совсем понял вас.
— Я думаю, — нарочито терпеливо объяснил доктор Медек, — кто-то видел, как я ехал через город. Ну а я следил за дорогой и…
— Достаточно. Стало быть… приблизительно с двенадцати у вас алиби?
— А зачем мне алиби?
— Как зачем? — преувеличенно любезно спросил капитан Экснер. — Ни ваша вина, ни ваша невиновность не доказаны. У кого вы живете?
— У пани Шустровой, учительницы из музыкальной школы, вдовы здешнего аптекаря. Это чуть ниже площади, налево. Практически сразу за французским парком.
— Может, она слышала, как вы пришли…
— Может быть. Но в ее окнах было темно.
— Как вы относились к Рамбоусеку? По-дружески?
— Я бы сказал иначе.
— Как именно?
— Снисходительно.
— Вы к нему. А он к вам?
Доктор Медек чуть заметно усмехнулся. Пожалуй, даже с легкой грустью.
— Боюсь…
— Чего?
— Что он меня… не принимал всерьез.
— Вы же, как говорят, создали его.
— Да. Так говорят. В каком-то смысле это правда. Но ему-то все было безразлично.
— Вы уверены? Говорят, он любил деньги. А ими он был обязан прежде всего вам.
— Ему и деньги были безразличны. Понимаете, я убежден, что деньги его вообще не трогали.
— Люди считают иначе.
— Это понятно, — ответил доктор Медек. — Они исходят из своего субъективного взгляда на мир, смотрят своими глазами. А не его. Поверьте, деньги ему были неважны, он радовался им только потому, что это дразнило и будоражило весь город. Всю округу. Если подсчитать, сколько он, собственно, зарабатывал, то сумма выйдет изрядная, но не намного больше, чем он заработал бы на левых заказах. Потребности его были крайне невелики. А вот стремление провоцировать людей — безгранично.
— Никаких денег, — сухо констатировал капитан Экснер, — мы не нашли.
— Так я и думал.
— Как это понимать?
— Кто-то убил его ради денег. О его богатстве ходили легенды.
— Бывает, — заметил капитан Экснер. — Кстати, вы видели Рамбоусека в «Лесовне»?
— Видел.
— С кем он там сидел?
— Один.
— Как это?
— Он всегда сидел один.
— Вы уверены, что он сидел один?
— Уверен? Не могу сказать, товарищ капитан. Пожалуй, именно в субботу он с кем-то разговаривал. Только я не могу сказать, с кем. Не обратил внимания.
Капитан Экснер дважды прошелся по комнате. Остановился перед загубленными произведениями Болеслава Рамбоусека.
— Но это же невозможно, — сказал он скорее себе самому, — невозможно, чтобы во всем городке у человека не было ни одного друга. Доверенного человека. Приятеля с детских лет. Его одиночество просто невероятно. Подозрительно. Необычайно. Может, опять легенда?
— Он потешался над людьми, развлекался. Но не дружил. Скажем, доктор Чернох, директор музея. Друг детства. Иногда они обменивались двумя-тремя словами. О погоде, о том, что́ Рамбоусек должен починить или сделать в музее. Дальше — пан Матейка, здешний художник. Тоже друг детства. Временами он заглядывал к Рамбоусеку — за краской, если у него какая-нибудь кончалась. Кстати, именно Матейка посвятил Рамбоусека в таинства живописи. Калабовы. Рамбоусек порой заходил к ним в канцелярию на чашку кофе. Но это нельзя назвать компанией, если вы меня понимаете. Просто знакомые. И даже не очень близкие.
— Ну а вы?
— То же самое. — Доктор Медек покачал головой.
— В чем дело? — спросил Экснер.
— Просто мне пришло в голову…
— Что же, если не секрет?
— Художник, живописец… Он ведь был не только резчик, но и живописец, трудно решить, что преобладало, так вот: живописец — и совсем не интересовался здешней превосходной галереей. Непосредственный, самобытный подход к творчеству. Он смотрел на картины как на стулья или арбузы. Но для вас это, вероятно, несущественно. Я имею в виду — мое замечание.
— Это одному богу известно, — вздохнул капитан Экснер, — да святому Вацлаву.
84— Я думаю, — помолчав, добавил капитан Экснер, — что вы тоже пытались искать убийцу, хотя это и не ваша специальность.
— Пытался.
— И к чему вы пришли?
— Ни к чему.
— А вы-то сами?..
Доктор Медек побледнел, покачал головой.
— Очень рад, — удовлетворенно сказал Экснер, — что вы не остались равнодушны. — Он сердечно пожал Медеку руку. — Спасибо и до свидания, пан доктор…
Доктор Медек пошел к двери, уставившись в одну точку.
Капитан Экснер вытер платком руку, которую подавал Медеку.
— Погоди… Тут где-то должна стоять лесенка, — послышался голос под окном.
Экснер высунулся наружу. Худущий лохматый парнишка, сутулый, с развинченными движениями, показывал что-то на земле такой же длинной и тощей, но отнюдь не столь лохматой девушке. Она нетерпеливо тянула его за рукав:
— Пойдем…
Экснер кашлянул.
Они подняли головы. Девушка даже вскрикнула от испуга.
— Простите, — сказал капитан Экснер.
— Мы здесь гуляем, — объяснил парень.
— И хотите заглянуть сюда? Лестница на месте.
— Нет. — Парень покраснел. — Мы просто так…
— А вы кто? — спросил Михал Экснер по-дружески. — Может, нам не мешает познакомиться.
— Я Калаб. Мартин Калаб. А это Вера. Вера Финкова.
— Папа — управляющий замком?
— Да.
— Капитан Экснер.
— Это мы знаем, — сказала девушка. — Только не знали… — Она запнулась.
— Чего не знали?
— Что вы у пана Рамбоусека.
— Вы когда-нибудь бывали у него?
— Нет, — ответил Мартин Калаб.
— Что же вы шли смотреть?
— Лесенку, она тут стояла.
— Вы видели, как она стояла?
— Да. Видели. — Мартин Калаб замялся.
— Вы можете залезть по этой лесенке наверх?
— Почему бы нет, — оживилась девушка. — Только…
— Вы знаете, где она?
— Да.
— Тогда тащите ее сюда, — решил капитан Экснер, — и лезьте ко мне наверх.
85Оба учащенно дышали, скорее от волнения.
— Садитесь. Вон туда. Или на диван. Каникулы?
— Да, — благовоспитанно ответила девушка. — Летом я работаю в замке. Экскурсоводом.
— А Мартин?
— Тоже водит экскурсии.
Капитан Экснер сунул руку в карман. Достал пачку сигарет и стал поигрывать ею.
— Мне все равно надо было с вами поговорить. И неважно, кто кого нашел — вы меня или я вас. Значит, вы видели, как кто-то лез по лестнице?
— Да, — ответила она.
— Кто же это был?
— Те журналисты, — объяснил Мартин Калаб, — что приезжали к пану Рамбоусеку.
— Как же вы смогли их увидеть? Ведь это место почти ниоткуда не просматривается.
— Мы… я… дело в том… — сбивчиво объяснял Мартин Калаб. — Когда у нас выпадает свободная минутка, мы с Верой… ходим посидеть вон туда. — Он кивнул в сторону окна. — Под крепостной стеной. Там есть лавочка.
— Туда ведет дорога? — спросил Экснер.
— Дорога? Нет. Там лавочка…
— Понимаете, — объяснила Вера Финкова с рассудительностью умной женщины, — эту лавочку сделал Мартин. Оттуда весь парк виден, как на ладони…
— Знаете что? — решил Михал Экснер. — Здесь вы все уже посмотрели. К тому же сейчас и смотреть-то не на что. Теперь я пойду с вами взглянуть на лавочку, и на парк, и на окрестности вообще.
— А лестница? — спросил Мартин Калаб. — Убрать ее?
— Зачем? — спросила Вера. — Не будем же мы обходить весь замок. — И, словно не сомневаясь в смелости капитана Экснера, добавила: — Я первая!
86Мартин Калаб превосходно выбрал место для лавочки. Это была маленькая площадка в источенной ветрами скале под северо-восточным углом замка. Если бы не густые заросли сирени, лавочка была бы видна из любого окна на северной и восточной стороне. Ее можно было бы увидеть, просто наклонившись через балюстраду внутреннего двора. Слева внизу просвечивала меж ветвей лестница, ведущая из парка во внутренний двор, было видно луг и две дороги, ту, что шла вдоль ручья, и ближнюю, у лестницы. А выше над деревьями — часть парковой ограды, ворота, кроны каштановой аллеи у пруда, тростники.
Добраться до площадки было не так-то просто. Тропинка, проходившая под окнами квартиры Рамбоусека, вскоре круто сворачивала, исчезая в чаще кустарника. Но они туда не пошли, а пробрались сквозь кусты вверх по скале, ступая по зарубкам, которые явно усовершенствовал Мартин Калаб. Крохотная площадка была чисто подметена. Лавочка — две метровые доски, закрепленные в склоне. Третья доска служила спинкой и крепилась к скале забетонированными шурупами. Мартин Калаб умел работать. Доски были обструганы и покрашены.
