Фридрих Незнанский - Убить ворона
– Все, выдохся! Нет никаких больше сил! – вдруг нервно проговорил он. – Понимаете? Не могу больше! Делайте со мной, что хотите. Только я уже все, кончился!
Казалось, еще немного, и штурман заплачет. Турецкий с трудом переносил женские истерики, а уж мужские тем более.
– Спокойно, – холодно перебил он Савельева.
Тот сразу замолчал и внимательно взглянул на следователя.
– Вы меня сразу заберете или, может быть, здесь поговорим? – снова сделался серьезным штурман.
– Давайте здесь!
Турецкий терпеливо ждал, когда Савельев заговорит.
– Все это началось еще двенадцать лет назад, – начал штурман свой рассказ. – Как-то перед посадкой у нас мотор отказал, но мы прекрасно на трех оставшихся долетели. А когда в причинах стали копаться, то оказалось, что на пути самолета попалась огромная стая ворон. И один мотор полностью забили птицы, второй – частично… Ну и мы после полета рассказали все на аэродроме, на заводе… А директор наш, Лебедев, знаете?
Следователь сделал жест, чтобы штурман продолжал.
– Лебедев этим так заинтересовался. Говорит: это вообще беда во всем мире – из-за птиц столько аварий. Французы даже какие-то специальные радары установили, чтобы птицы не приближались к аэропортам, но мало помогает. Американцы по громкоговорителям рык пантеры транслируют – тоже толку чуть. И вот, говорит, а не создать ли нам лабораторию, чтобы вопрос этот досконально изучить. Поговорили, значит, я и забыл. А потом встречаю вдруг в аэропорту друга своего Сережку Бурчуладзе… – Савельев замолчал и мучительно уставился на Турецкого. – Вы ведь нашли его тело?
Турецкий кивнул.
– Вот, встречаю, что, мол, ты тут делаешь? Ты ж по лесному делу. А он говорит: в лаборатории работаю, ну, с этими птицами, значит. Мы, говорит, придумали обучать вожаков стаи, чтобы при звуке самолетных моторов уводили птиц за собой как можно дальше. Года полтора он у нас работал, нет, два даже… Ну а потом перестройка эта… Сокращения всякие, вот и закрыли лабораторию. А Серега снова в тайгу подался. Он тайгу любил…
У Савельева снова задрожали губы, пришлось Турецкому принести ему из кухни воды.
– Ну вот, – немного успокоился штурман, – а три года назад я поехал к Сереге в тайгу на несколько дней. Серега всегда в тайге уединенно жил, никто, кроме меня, не знал его таежных стоянок. А тут как-то вечером приехал к нему человек на машине. И Серега занервничал, и мне вдруг говорит: «Ты сиди в избушке и не высовывайся. А я тут с ним у дома переговорю».
А мне любопытно, что за человека Сергей скрывает. Думал, бабу какую-нибудь. Он в этих вопросах особенно скрытный был. Смотрю, значит, в окно, а там начальник нашего цеха готовой продукции. Резник. Знаете? Чего это, думаю, Резник к Сереге приехал? Какие у них могут быть дела? Резник – птица другого полета. Он с такими, как Бурчуладзе, и за руку не здоровался. А тут разговор они дружеский ведут, улыбаются друг другу. А потом Резник ему что-то из машины стал доставать – какие-то коробки. В общем, выгрузил и поехал. А Серега груз в сарай затащил.
Вечером мы за водочкой решили посидеть. Я в сарай за солеными огурцами пошел – на закуску! Там этот груз. Раскрыл я одну коробку – а в ней птичья клетка. И в других коробках тоже.
Вернулся я в избушку и говорю спьяну: что это ты, Серега, никак, ловлей птиц для Резника решил заняться? А он как глянул на меня – точно грузин кровожадный – и говорит: чтобы ты Резника и эти клетки до конца своей жизни больше не вспоминал, не то я тебе язык вырву! Первый раз на меня так наорал. И пить больше в тот день не стал.
А потом через год он попросил меня снять на фотопленку голубей. И взял с меня слово, что я никому не расскажу об этом. Я согласился. Он с утра ушел с клетками для голубей. А к обеду вернулся. Вначале достал щиты и установил их на поляне. Потом сказал, что для фотоснимков он что-нибудь поинтереснее придумает. Поискал в сарае и вытащил муляж женщины в летной форме. Рядом с муляжом поставил магнитофон. И дал сигнал, чтобы я приготовился снимать. Когда он включил магнитофон, послышался нарастающий гул самолета. И в это время из леса полетели голуби. Я фотографировал, как они садились на плечи, руки, голову муляжной женщины. Новые, прилетавшие чуть позже, отпихивали уже сидевших. А какие-то садились прямо на землю. Все вокруг муляжной женщины было облеплено голубями. Какая-то фантастика.
Я попытался после расспросить Сергея про это, но он только смеялся и отшучивался.
А потом через год опять встречаю Сергея в аэропорту. И снова у него коробки эти. Куда летишь, спрашиваю. Подошел ближе, слышу – из коробок птичий щебет. Он говорит: куда-куда, в Африку. Ну, я, конечно, не поверил. А потом как услышал, что наш «Антей» там гробанулся, так у меня в голове сразу и щелкнуло: твою мать, простите, это ж Серегиных рук дело!
Про катастрофу в Намибии вы, наверное, знаете?
Турецкий нехотя кивнул.
– Можно еще сигарету? – попросил Савельев и, закурив, продолжил рассказ: – После Намибии мы больше года не виделись с ним.
А за две недели до того дня, когда упал наш самолет, я неожиданно встретил его у проходной завода. Он был с Резником. Они перевозили на склад опять какие-то коробки. Мне так херово стало, не пересказать, извините.
А в день вылета я снова увидел Бурчуладзе в аэропорту. Он меня не видел, но я так перепугался. А когда мы пошли на посадку в свой самолет, вдруг увидел, как по параллельной взлетной полосе несколько рабочих с Бурчуладзе повезли знакомые мне коробки.
Наш «Антей» готовился к взлету. Мы уже подогнали самолет к разгоночной полосе. И здесь я не выдержал. В общем, сбежал я… Не, вы не подумайте, я не специально. Я просто перетрусил. Сначала думал: ну его, вообще больше летать не буду. Всякая ерунда в голову лезет. Надо же, сам себя так завел. А уже когда шел к дому, тут все и случилось. Как я там на месте не сдох – убейте, не понимаю.
Савельев впервые после начатого рассказа надолго замолчал. Он закурил еще одну сигарету. Турецкий с трудом скрывал к нему неприязнь.
– Я б чего-нибудь выпил, – жалко улыбаясь, сказал вдруг штурман и пошел на кухню.
Александр настороженно последовал за ним.
– Да не убегу я никуда, – усмехнулся штурман, глядя на Турецкого. – Некуда мне бежать.
Савельев нашел в кухонном шкафу недопитую бутылку коньяку. Это был тот коньяк, который Турецкий пил когда-то с Еленой. Александру стало особенно неприятно, когда Савельев налил этот коньяк себе в стакан и залпом выпил. Они вернулись в комнату.
– А почему вы после катастрофы решили скрыться? – спросил Турецкий.
– Так понятно же! – Захмелевший Савельев нагло и злобно посмотрел на Турецкого. – Испугался! Не понимаешь, да? А ты бы не испугался? Когда тебя хотят угрохать вместе с самолетом и неизвестно за что! Не испугался бы?
– Почему вы не предупредили экипаж, не поделились своими подозрениями с коллегами, со своими товарищами? Вы знаете, сколько погибло людей на этом стадионе?
– Это только говорить хорошо – не предупредил, не поделился, – взвился Савельев. – А чем я мог поделиться? Своими предчувствиями, бредом? Теперь легко советовать, а ты на мое место бы встал тогда, а? Я б на тебя посмотрел!
– Ладно, рассказывайте дальше! – прервал Турецкий штурмана.
– Я сразу же после катастрофы отправился к Бурчуладзе. Больше идти мне было некуда. Сергей вначале испугался, увидев меня, а потом даже успокоился. Но только сказал, чтобы я никогда и ни о чем не расспрашивал его в связи с этой катастрофой.
– Кто убил Сабашова? – неожиданно спросил Турецкий.
Савельев испуганно посмотрел на следователя.
– Резник! – тихо ответил штурман. – Он неожиданно приехал в тот день к Бурчуладзе. Сергей спрятал меня в сарае. Но я слышал, как Резник говорил, что Сабашов вышел на их лабораторию птиц. Что следствие стало копать Намибию, подобралось к Бурчуладзе и давило теперь в связи с этим на Лебедева. Потому, сказал Резник, ему пришлось убрать директора завода. И теперь требовалось, чтобы Бурчуладзе убил Сабашова. Резник кричал, что Сабашов в ближайшее время появится здесь, чтобы взять Сергея. Но Сергей отказался убивать. И Резник уехал.
Бурчуладзе после его отъезда стал сам не свой. И в конце концов сказал, что Резник убьет Сабашова и что мы должны предупредить следователя. Сабашов, по словам Резника, должен был искать нас на одной из наших стоянок, где мы давно не появлялись. Мы отправились туда на лыжах. Когда уже подъезжали, услышали пальбу. А потом увидели, как уезжает машина Резника. А на снегу лежит человек. Бурчуладзе подошел к нему. Это был Сабашов. Он был мертв. Мы решили, что ему уже не поможешь.
А через несколько дней как-то утром я услышал, что Сергей с кем-то разговаривает у избушки. Это снова приехал Резник. Они жутко ругались. Бурчуладзе обвинял Резника в том, что тот убил Сабашова и что теперь следы этого убийства выведут на него, Сергея. А Резник ему ответил, что все подозрения падут на Савельева, то есть на меня. Потому что Сабашов был убит из моего ружья и моими патронами. Бурчуладзе рассвирепел. Резник с трудом вырвался из его рук – казалось, что Сергей его придушит. Они уже разошлись в разные стороны. Резник собрался уезжать, а Сергей возвращался к дому. И тут раздался выстрел. Это выстрелил Резник. А Бурчуладзе упал.
