Джеймс Чейз - Том 14. Опасные игры. Ева
— Привет, незнакомец, — радостно ответила она. — Где это ты пропадал?
Я не поверил своим ушам: неужели это в самом деле Ева? У нее был такой счастливый голос, что я почувствовал, что в ее жизни произошло какое-то важное и радостное событие. Но, как ни странно, ее приветливость взволновала меня, и где-то в подсознании застряло промелькнувшее: это неспроста.
— Может быть, ты меня с кем-то путаешь? — с издевкой спросил я. — Я — Клив. Тот человек, которого ты не впускаешь в дом, когда он стучит в твою дверь.
Ева рассмеялась. Видите ли, ей было весело. Я вцепился в трубку с такой силой, что пальцы мои побелели.
— Мне кажется, Ева, что ты сыграла со мной дурную шутку. Я тогда заказал завтрак. Ты, по крайней мере, могла бы впустить меня и извиниться.
— А я не хотела завтракать с тобой. Я не позволю ни одному мужчине командовать мной и приказывать мне делать то, что я не хочу. Надеюсь, ты получил хороший урок.
Я заскрипел зубами от злости.
— Это уже не первый урок, который ты преподносишь мне.
Ева снова смеялась.
— А ты, как я вижу, не принимаешь их к сведению.
— По крайней мере, я пытаюсь усваивать их и не повторять прежних ошибок.
— Я еще никогда не встречала человека, от которого было бы так трудно избавиться.
— Значит, ты хочешь отделаться от меня?
— Ты что, только теперь понял это?
Я взорвался.
— Скоро тебе это удастся, но ты еще пожалеешь об этом, — злобно прошипел я.
— Поступай как тебе угодно, — прозвучало в ответ, но без обычного безразличия в голосе.
Это была какая-то новая, неизвестная мне Ева, и мое любопытство пересилило ярость.
— Что с тобой? Может быть, ты получила наследство?
— Нет.
Я ждал какого-то объяснения, но женщина молчала.
— Я приеду к тебе, Ева, — сказал я.
— Сегодня я не могу встретиться с тобой.
— Послушай, Ева, не упрямься, я хочу видеть тебя.
— Можешь не приезжать, меня не будет дома. Запомни, если ты все равно явишься, меня дома не застанешь.
— Куда ты едешь?
— Не твое дело.
Кровь бросилась мне в лицо.
— Когда я увижу тебя?
— Не знаю. Если захочешь выяснить, буду ли я для тебя свободна, позвони через несколько дней.
Я все понял.
— Приезжает Джек? — задал я вопрос, в ответе на который я уже не сомневался.
— Да. Ты удовлетворен?
Я почувствовал ревность, но решил не выдать себя ничем.
— Я очень рад за тебя, — солгал я. — Значит, ты переезжаешь к себе, в свое семейное гнездышко?
— Да, — голос Евы прозвучал немного резко.
— Надолго?
— Не знаю. Не задавай так много вопросов. Джек не успел сообщить, сколько пробудет здесь.
— Ты ждешь его сегодня?
— Я вчера получила телеграмму.
— Ты не забыла, что я хочу встретиться с Джеком?
Помолчав, Ева ответила:
— Нет, не забыла.
— Ты познакомишь нас в этот его приезд?
— Нет.
— А когда же?
— Когда-нибудь, надо подумать.
— Значит, ты намерена бросить всех своих приятелей? Как же они будут обходиться без тебя?
— Не знаю и не интересуюсь. Подождут, пока я освобожусь.
Ее безразличие, как всегда, больно задело меня.
— Желаю приятно провести время. Через несколько дней я позвоню тебе.
— Хорошо. До свидания. — Ева повесила трубку.
Каждый раз, когда мы виделись или я звонил Еве, я снова и снова убеждался, что я для нее пустое место. И все же я не мог забыть ее. Я знал, что никогда не настанет такой день, когда я почувствую, что я что-то значу для нее, и все же продолжал преследовать ее. Я решил поехать на киностудию и узнать у Бернштейна, есть ли у него какие-нибудь новости для меня. Иначе я просто сошел бы с ума, оставаясь на вилле один и предаваясь мыслям о том, как Ева встретится с мужем.
Приняв ванну, я вывел «крайслер» из гаража, медленно спустился с горы и поехал через Сан-Бернардино в Голливуд. Настроение у меня было отвратительное: мне предстояло провести в полном одиночестве весь день и вечер. К двенадцати часам я подъехал к киностудии. Когда я остановился перед зданием, где помещалось правление, по ступенькам сбежала Кэрол.
— Здравствуй, дорогой, — сказала она и, встав на подножку, поцеловала меня. — А я только что звонила тебе.
Я видел, что жена хочет что — то мне сообщить.
— Какая-нибудь неприятность?
— Я должна огорчить тебя. Мы отправляемся в Долину Смерти, и я вернусь только завтра утром. Джерри настаивает, чтобы мы на себе испытали и сами почувствовали, какая там гнетущая атмосфера. Джерри, Фрэнк и я немедленно улетаем.
— Ты не будешь ночевать дома? — переспросил я.
— Я не смогу, дорогой. Жаль, что нет Рассела. Он присмотрел бы за тобой. Что ты будешь делать?
Я тщетно пытался скрыть разочарование.
— Я и сам могу позаботиться о себе. Не беспокойся обо мне. Кроме того, у меня много работы.
— Я очень не хотела бы оставлять тебя одного, — встревоженно проговорила жена. — Может быть, ты останешься в городе, а еще лучше, поедем с нами.
Я вспомнил об Ингреме и покачал головой.
— Я вернусь во Фри-Пойнт. Не волнуйся, все будет прекрасно.
— Поедем с нами, — умоляющим тоном попросила Кэрол. — Будет так интересно!
— Говорю тебе, не нервничай, — немного раздраженно сказал я. — Все будет в порядке. Желаю тебе отличного полета. Значит, мы увидимся только завтра вечером?
— Жаль, что мне надо ехать. Я очень волнуюсь, что тебе одному во Фри-Пойнте будет скучно. Ты уверен, что не останешься в городе?
— Я же не ребенок, Кэрол, — резко проговорил я. — Я могу сам побеспокоиться о себе. Я должен идти. Я хочу поговорить с Бернштейном.
Увидев в конце длинной, обсаженной кустарниками аллеи Хайамса и Ингрема, я хотел поскорее уйти, чтобы не встречаться с ними.
— Желаю тебе приятного времяпрепровождения. — Я поцеловал жену. — До свидания, благословляю тебя.
Я торопливо направился к зданию киностудии. Кэрол с тревогой смотрела мне вслед.
Я прошел длинным коридором студии и остановился перед дверью кабинета Сэма Бернштейна. Настроение у меня было прескверное. Если бы только Ева была свободна, я уговорил бы ее бросить все дела и вместе отдохнуть и повеселиться. Я мог бы провести с ней ночь. Теперь мне остается только одно: изнывать в одиночестве целые сутки, если только Бернштейн не поручит мне какой-нибудь работы.
— Проходите, — сказала секретарша, как только я назвал свое имя. — Мистер Бернштейн разыскивал вас.
Я оживился. Это уже кое-что!
— Здравствуйте, — сказал я, входя в кабинет.
Бернштейн вскочил на ноги.
— Я только что звонил вам. Все улажено. Р. Г. согласен. Может быть заключен контракт на сто тысяч долларов. Поздравляю.
Потеряв дар речи, я уставился на Сэма.
— Я так и думал, что это удивит вас, — ухмыльнулся он. — Но разве я не сказал вам, что уговорю Голда? Я знаю его как свои пять пальцев и предвижу, как он поступит в том или ином случае. — Сэм вынул из письменного стола проект контракта. — Мы обо всем договорились. Я всегда могу настоять на своем. Вот, убедитесь сами.
Я дрожащей рукой взял контракт и начал читать его. А когда я увидел обязательное условие, стоящее отдельным параграфом договора, что только на мне лежит ответственность за диалоги киносценария, в сердце закрался холод.
— Но здесь сказано, что именно я должен обработать все диалоги, — заикаясь, проговорил я.
— Конечно, — расплылся в улыбке Бернштейн. — Кэрол сама внесла такое предложение, и, когда я сказал об этом Р. Г., он поставил этот пункт в контракт, сказав, что самым интересным в фильме будет ваш блестящий диалог. Именно так выразился Голд, и я с ним вполне согласен.
Я вяло опустился на стул. Голд знал, что делает, включая этот пункт в договор. Неудивительно, что он согласился заплатить за сценарий сто тысяч долларов. Он прекрасно знает, что я не смогу выполнить его условия. Я не способен написать диалоги.
— Вас это не радует? — удивленно посмотрев на меня, проговорил Бернштейн. — Что-нибудь не так? Вы хорошо себя чувствуете? Может быть, вы не здоровы?
— Я чувствую себя прекрасно, — глухо вымолвил я. — Это для меня большая неожиданность.
Бернштейн сразу оживился.
— Да, я вас понимаю. Вы не предполагали, что контракт будет заключен на такую солидную сумму. Но пьеса великолепна, и фильм должен быть удачным. Хотите выпить?
Пока Бернштейн смешивал виски с содовой, я мучительно искал какой-нибудь выход. Но его не было. Голд загнал меня в угол. Предложенный мне Сэмом стакан виски я выпил залпом.
Следующие два часа я провел как во сне. Я бесцельно разъезжал по городу на машине, думая о злой шутке, которую сыграл со мной Голд, и о том, какой я должен придумать предлог для Кэрол, чтобы отказаться и разорвать контракт. Вместе с тем я должен был каким-то образом заработать деньги. И тут я вспомнил корабль под названием «Лаки Страйк». Когда я впервые приехал в Голливуд, я был молод и азартен. Я часто играл в карты на кораблях, стоящих на приколе на побережье Калифорнийского залива. Всего насчитывалось около дюжины таких кораблей, владельцам которых удавалось избегать преследования полиции только потому, что их корабли маячили на расстоянии трех миль от города. Одним из таких кораблей и был «Лаки Страйк». Я посещал его довольно часто. Он был одним из самых хорошо оборудованных всеми новейшими игорными средствами кораблей, и раз или два мне удавалось выигрывать значительные суммы. Надо снова попытать счастья. То ли потому, что я верил в свою фортуну, то ли от нечего делать, я обрадовался возможности отвлечься и заработать деньги и, подъехав к клубу писателей, обменял чек на тысячу долларов. Я выпил, съел несколько сэндвичей и оставался в ютубе до конца дня, просматривая иллюстрации в газетах и думая о Голде. Потом я заказал легкий ужин в клубе и в девять с небольшим поехал к заливу Санта-Моника. Я въехал на стоянку и в течение нескольких минут, сидя в «крайслере», разглядывал залив. В трех милях от берега я увидел залитый огнями «Лаки Страйк». К нему то и дело приставали лодки-такси. Я вышел из «крайслера» и направился к лодочной станции. Дул сильный ветер, разнося аппетитный запах вяленой на солнце соленой рыбы, к которому примешивался запах бензина. Подбрасываемый волнами, под ногами качался пирс. Требовалось добрых десять минут, чтобы лодка подплыла к кораблю. Она качалась на волнах и кренилась, но это меня мало тревожило. Кроме меня в лодке находились еще пять пассажиров. Четверо из них были великолепно одеты и казались весьма обеспеченными бизнесменами среднего возраста, пятой была высокая рыжеволосая девушка, с нежной и мягкой кожей, тронутой легким загаром. Ее тело, затянутое в плотно облегающее желтое платье, тоже казалось очень мягким. Привлекала взор роскошная фигура и чувственные губы. А вот громкий и немного истерический смех делал пассажирку несколько вульгарной.
