Сергей Устинов - Все кошки смертны, или Неодолимое желание
― Обнюхиваемся, как собачки! ― резюмировала Татка. ― Так ты в ментовке работаешь или нет?
Пришлось объяснить:
― Я мент, который гуляет сам по себе.
― Ну, тут мы с тобой похожи! Может, не надо было и расходиться?
Я промолчал, но Татка не обиделась:
― Шучу, шучу! Давай показывай, где поворачивать!
Я коротко описал ей предстоящую процедуру:
― Высаживаешь меня здесь, у табачного киоска. Сама заезжаешь во двор, становишься около четвертого подъезда. Ровно через пять минут входишь в дом, я буду тебя встречать.
Она уважительно кивнула: было видно, что игра в разведчиков ей по нраву.
Когда мы зашли ко мне в офис, там на рабочем месте, преодолевая сон, бдил Прокопчик.
― Татьяна Чичина, моя бывшая жена, ― представил я ему гостью, чтобы сразу обрубить все возможные вопросы. ― Тимофей Прокопчик, ол май стафф.
Он с трудом выбрался из кресла, но потом вежливо поклонился и даже, кажется, ножкой под столом шаркнул.
― Давай, стафф, вали домой спать. Это не по работе. Это личное.
Прокопчик не заставил повторять дважды, а Татка, когда мы остались одни, неожиданно спросила:
― У тебя тут выпить нечего? А то я что-то в «Моряке» недобрала.
― Ты же за рулем, ― удивился я.
Она пренебрежительно махнула рукой:
― У меня такое количество ксив от разных ведомств! Гаишники даже пугаются...
― Здесь не держу, ― пояснил я. ― Но наверху, в квартире, что-то должно быть.
Это ее обрадовало.
― О, как удобно! Квартира и офис в одном подъезде!
― Счастье, ― согласился я. ― Особенно когда утром хочется на работу, а вечером домой.
Мы поднялись ко мне в квартиру, и я сразу отправился на кухню. Татка потащилась за мной и, пока я шарил в холодильнике в поисках затерявшейся меж консервными банками бутылки шампанского, хозяйски полезла по шкафчикам. Нашла фужеры, стаканы и обнаружила заныканный мною для трудных случаев коньяк.
― Это что ж за коктейль такой получится? ― испугался я. ― «Северное сияние»?
― Нет, «бурый медведь», ― засмеялась Татка. ― Вот сразу и видно, какую разную жизнь мы с тобой прожили: «северное сияние» ― это спирт с шампанским. А «белый медведь» ― вместо спирта водка.
Богатый жизненный опыт Татки поразил мое воображение, и я больше не спорил. Но для себя решил, что смешивать не дам. В комнате я уселся к столу, а она с ногами поместилась в старом дедовском кресле. Сначала выпили за встречу по бокалу шампанского, потом коньяку из стаканов уже просто так. Бывшая моя женушка слегка раскраснелась, но это только подчеркнуло гладкую кожу без морщин на ее лице.
― Подтяжки? ― спросил я, пуская в ход весь свой свод знаний по косметологии. ― Золотые нити?
― Фи! ― Она сделала вид, что обиделась. ― Просто маленькая собачка до старости щенок.
И неожиданно схватившись за края майки, спросила:
― Хочешь, грудь покажу?
Представляю, какое у меня сделалось лицо, если Татка со смехом отказалась от своего намерения, заметив бесстыже:
― Эх ты, дурачок! А ведь было время, как тискать любил! Как целовал-то! Как за сосочки кусал!
Я понял, что разговор уходит куда-то в не нужную мне сторону, и сурово поинтересовался:
― Так ты слушать будешь или глазки строить?
На сей раз она кивнула с серьезным видом, и я
стал рассказывать. Я говорил о необычных экспериментах известного психиатра в специальной клинике, построенной для него страдающим сексуальными перверсиями миллионером. О ролевых играх и драмотерапии. О том, что для пациентов клиники в качестве партнеров по «сцене» используют специально подбираемый персонал: в основном девушек, обладающих актерскими способностями. О подвале, оборудованном пыточными инструментами для садо-мазо, где одних тоже лечат, а другим под видом психотерапии за хорошие бабки позволяют удовлетворять самые низменные инстинкты. В общем, я хотел ее максимально заинтересовать, не произнеся ни одного имени, фамилии или адреса.
Татку это, естественно, не устроило. Мы спорили, она заявляла, что без фактов ― это пустая брехня, делала вид, что собирается уходить, но не уходила. Шампанское и коньяк стремительно убывали, и я расслабился, рассказал ей про жесткие диски.
― Так они у тебя?! ― ахнула Татка.
― У меня. Не здесь, сама понимаешь..
― Я могу их увидеть? ― Вскочив с кресла, она трясла меня за плечи. ― Когда? Когда?
― Я же тебе говорил еще в «Морячке»: есть один нюанс. Но ты не стала слушать. Ситуация у меня аховая. За мной постоянно следят, я скрываюсь. Уже минимум три раза конкретно пытались прикончить. А кое-кого и прикончили. Долго я так не пробегаю. Поэтому у меня есть план...
Мой план, рассчитанный на стрингера Ванина, а теперь вынужденно скорректированный, состоял в следующем.
― Диски в надежном месте. Я в глухой обороне, практически на подпольном положении. Одновременно пытаюсь войти в контакт с противником и разрулить ситуацию. Достичь какого-то копромисса.
― Компромисс на компромате, ― с пониманием кивнула Татка.
― Совершенно верно, ― согласился я. ― Но к сожалению, убрать меня хотят такие люди... ― Я вспомнил Мерина: «Люди с большой буквы». ― У которых свои... э... понятия. Они признают только силу. И то не всегда.
― Это кто ж такие? ― как бы невзначай спросила Татка.
― Все узнаешь в свое время. Короче, если поиск компромисса затягивается, начинаем дозированно сливать информацию. Я буду понемногу сообщать тебе имена и присылать фрагменты записей, ты будешь их публиковать. Ну а если угроза, что меня грохнут, увеличится настолько, что шансов не останется, я отдам тебе все целиком.
Таткино лицо на протяжении моего рассказа оставалось кисловатым, и последняя фраза призвана была ее слегка обнадежить. Но сработало вяло. За жизнь, прожитую врозь, она и впрямь поднабралась опыта, причем по большей части негативного.
― Ты просто хочешь меня использовать, как последнюю шлюху, ― жестко заявила она. ― Как обычный сливной бачок.
Я только руками развел: не говорить же было вслух, что согласно главенствующему в рядах прогрессивной общественности мнению Таткина репутация именно таковой и является.
― Хорошо, ― неожиданно согласилась она, разливая по бокалам и стаканам остатки коньяка и шампанского. ― Но тогда у меня тоже есть условие. Давай по последней за удачу.
― В меня больше не влезет, ― попытался отказаться я, вчуже удивляясь, что на Татку спиртное как будто не действует: в прежней жизни за ней таких талантов не замечалось.
― Не хочешь за удачу? ― скривила она губки. -Тогда я одна.
В обычных обстоятельствах меня трудно взять «на слабо». Но бурый медведь уже крепко держал меня в своих когтистых лапах. Вернее, не держал, а поддерживал. Я лихо схватил стакан.
Выпили коньяк, запили шампанским, и я смело спросил:
― Так какое условие?
― Тебя же могут убить в любой момент, так? Например, еще до того, как ты со мной успеешь связаться. Поэтому имена я хочу знать сейчас.
Медведя после последней порции во мне заметно прибавилось. И этот парень был не чета мне ― настоящий мачо. Так что откровенный Таткин цинизм я не стал принимать во внимание: мы с бурым, в конце концов, были профессионалами. Но для отказа существовали и другие, очень важные, на наш взгляд, обстоятельства. Мачо не имеет права рисковать слабым полом.
― Нет, ― помотал я своей медвежьей башкой. ― Не надо тебе этого знать. Для твоей же безопасности...
― Моя безопасность ― не твой вопрос.
― Нет, ― повторял я. ― Нет. Нет. Нет.
Бурый медведь уже полностью овладевал мною. Я задремал посреди разговора, точнее, впал в легкое забытье. Очнувшись, обнаружил, что Татка куда-то пропала. Я не знал, много ли прошло времени: за окнами уже светало. Я дотащился до постели, с трудом содрал с себя одежду и залез под одеяло. И тут Татка появилась снова. Я бы даже сказал ― явилась.
Кожа у нее раскраснелась после горячего душа, мокрые черные пряди блестели в электрическом свете. На ней было только полотенце, обернутое вокруг бедер. Я помимо воли уставился на ее грудь: все такую же маленькую, но крепкую, курносо глядящую сосками в разные стороны.
― Ну-ка, подвинься, ― сказала она, сбрасывая полотенце и заныривая ко мне под одеяло. ― Ты говорил, у тебя с этим все в порядке. Или надо предварительно устроить скандал, а? Это я умею, ты знаешь!
И Татка улыбнулась мне той нахальной улыбочкой, которая сводила меня с ума много лет назад. Потом нашарила выключатель и погасила свет.
30
Любимая страшилка Прокопчика ― сесть голой жопой на ежа. При этом, философически замечает он, мнением ежа почему-то мало кто интересуется.
Я проснулся далеко после полудня с мыслью, что в моей биографии начинается новый период: от меня теперь мало что зависит. Я делегировал полномочия по части моей жизни и смерти Деду Хабару, Татке, Люсик и еще неведомо кому, а сам собираюсь перейти на нелегальное положение. В этом тоже были свои плюсы: например, не надо будет никуда спешить. Только подумал об этом, как сообразил, что у Люсик уже могут быть готовы результаты расшифровки, и подпрыгнул на кровати. Потом вспомнил ночь с Таткой и бессильно упал обратно.
