Эдгар По - Заколдованный замок (сборник)
Проснувшись и пошарив вокруг себя, я обнаружил краюху сухого хлеба и кувшин с водой. Я так был измучен, что не стал раздумывать, откуда они взялись, но с жадностью осушил кувшин и сгрыз хлеб. После чего снова поплелся вдоль стены и с невероятным трудом наконец добрался до места, где лежала мешковина. Перед тем как споткнуться и упасть, я насчитал пятьдесят два шага, а после того их оказалось еще сорок восемь. Итого — сто шагов. Положив по два шага на ярд, я заключил, что моя тюрьма имеет окружность в пятьдесят ярдов. Однако по мере продвижения вперед я обнаружил немало углов и теперь никак не мог представить форму этого подземелья.
Все эти исследования были почти бесцельны, толку от них не могло быть никакого, но странное любопытство толкало меня их продолжать. Немного передохнув, я решился оторваться от стены и пересечь пространство темницы. То и дело скользя и спотыкаясь на неровном каменном полу, я поначалу ступал с невероятной осторожностью. Но потом, набравшись духу, пошел тверже, стараясь не сбиваться с прямой линии. Так я прошел шагов десять-двенадцать, но зацепился за оборванный край моего одеяния, сделал еще один неловкий шаг и рухнул плашмя.
Ошеломленный падением, я не сразу обнаружил одну весьма странную вещь. Вот что это было: мой подбородок касался пола темницы, а в то же время нос, лоб и верхняя часть головы, располагавшиеся ниже подбородка, ни к чему не прикасались. В то же время ноздри мне щекотал какой-то сырой пар, смешанный с густым духом плесени, поднимавшийся откуда-то снизу.
Я судорожно зашарил руками вокруг себя и вскоре обнаружил, что лежу на самом краю круглого колодца, диаметр которого в ту минуту я не мог определить. Ощупывая его шершавые края, я ухитрился отломить кусок извести, скреплявшей камни кладки, и бросил его вниз. Несколько мгновений я слышал, как он, падая, ударяется о стенки колодца. Потом раздался глухой всплеск, и эхо подхватило его отголосок. В то же мгновение раздался странный звук — словно где-то высоко вверху распахнули и тотчас захлопнули тяжелую дверь, тьму прорезал слабый луч света и моментально угас.
Тут я окончательно понял, какая мне была уготована судьба, и поздравил себя с тем, что так своевременно споткнулся. Сделай я еще шаг, и не видать бы мне больше белого света! Именно такие казни упоминались в тех рассказах о коварстве толедских темниц, которые я считал вздорными выдумками. У жертв инквизиции был не такой уж богатый выбор: либо смерть в чудовищных физических муках, либо смерть в кошмарных нравственных мучениях. Мне досталось последнее. От нескончаемых страданий мои нервы окончательно взвинтились, я вздрагивал от звуков собственного голоса и как нельзя лучше подходил для тех пыток, которые меня ожидали.
Дрожа всем телом, я отполз к стене, решив лучше погибнуть там, но избежать кошмарных колодцев, которые теперь мерещились мне на каждом шагу. Будь мой рассудок в ином состоянии, у меня хватило бы мужества самому броситься в пропасть и положить конец всем моим бедствиям, но я превратился в жалкого труса. Кроме того, из головы у меня не выходило то, что я слышал о подобных колодцах: быстро расстаться с жизнью в них еще никому не удавалось.
От возбуждения я долгие часы не мог уснуть, но наконец смог забыться. Проснувшись, я, как и прежде, обнаружил рядом ломоть хлеба и кувшин с водой. После тяжелого сна меня терзала жажда, и я залпом осушил кувшин. Но к воде, очевидно, было примешано какое-то снадобье, и не успел я допить, как на меня снова навалилась дремота. А затем я погрузился в сон — глубокий, как сама смерть.
Не знаю, долго ли я спал, но когда я снова открыл глаза, то вдруг обнаружил, что вижу все, что меня окружает. В слабом и мертвенном зеленоватом свете, источник которого я заметил не сразу, мне открылся вид и размеры моей тюрьмы.
Я сильно ошибся в оценке ее размеров — темница не могла иметь больше двадцати пяти ярдов в окружности, и на несколько минут это открытие заняло все мои мысли и чрезвычайно смутило. Хотя, правду сказать, удивляться было нечему, потому что в этих обстоятельствах бо́льшая или меньшая величина моей тюрьмы не могла иметь никакого значения. Но ум мой цеплялся за мелочи, и я принялся искать причину ошибки, совершенной мною в темноте. В конце концов меня осенило. Сначала, до того как я упал в первый раз, я насчитал пятьдесят два шага. Очень возможно, что упал я всего в двух шагах от куска мешковины, успев обойти почти всю камеру. Потом я уснул и спросонок, скорее всего, пошел не в ту сторону — вот почему стена показалась мне вдвое длиннее. При этом я даже не заметил, что в начале пути она находилась слева от меня, а в конце оказалась справа.
Относительно формы темницы я тоже обманулся. Я счел ее неправильной, нащупав на стене множество углов. Но оказалось, что эти углы — всего-навсего выступы или впадины в стене, расположенные на неравном расстоянии одна от другой. В целом, моя темница имела прямоугольную форму, а то, что я на ощупь принял за каменную кладку, оказалось листами железа или какого-то другого металла, стыки или швы между которыми как раз и образовывали неровности. Вся внутренняя поверхность моего стального мешка была грубо размалевана гнусными фресками — порождением мрачных монашеских суеверий. Свирепые демоны в виде скелетов или в иных, еще более страшных обличьях сплошь покрывали стены. Контуры этих чудищ были довольно четки, но краски выглядели грязными и размытыми от сырости. Потом я увидел, что пол моей тюрьмы сложен из каменных плит. Посередине зияла пасть колодца, которой я счастливо избежал, и этот колодец был в темнице один-единственный.
Все это я мог различить лишь очень смутно и с трудом, ибо мое собственное положение за время сна существенно изменилось. Меня уложили навзничь на какую-то низкую деревянную платформу, накрепко привязав к ней тонким и длинным ремнем вроде конской подпруги. Ремень многократно обвивал все мое тело с ног до шеи, оставляя свободными только голову и левую руку — так, чтобы я мог с большими усилиями дотянуться до глиняной миски с едой, стоявшей на полу рядом со мной. К своему ужасу, я обнаружил, что кувшин с водой исчез. Слово «ужас» тут не лишнее: меня снова терзала нестерпимая жажда, а мои мучители стремились распалить ее еще больше — в глиняной миске лежало мясо с какими-то острыми приправами.
Я поднял глаза вверх и принялся разглядывать потолок. Он находился на высоте тридцати или сорока футов и ничем не отличался от стен. Странная фигура на одном из металлических листов привлекла мое внимание. Это была Смерть — такая, как ее обычно изображают, но только вместо косы в руке она держала то, что при первом взгляде показалось мне маятником, как на старинных часах. Однако что-то в этом изображении заставило меня вглядеться в него пристальней. Пока я смотрел прямо вверх — маятник находился точно надо мною — мне вдруг почудилось, что он двигается. Еще через минуту это впечатление подтвердилось. Ход у маятника был короткий и медленный. Несколько мгновений я подозрительно следил за ним, но вскоре его однообразные движения мне наскучили, и я решил оглядеться.
Какой-то шорох привлек мое внимание. Я взглянул на пол и обнаружил, что его буквально затопило полчище огромных крыс. Все новые и новые твари выныривали из щели, находившейся в моем поле зрения справа. Все они, нисколько не опасаясь меня, жадно устремлялись к миске, привлеченные запахом жаркого. Немалого труда стоило мне отогнать их от миски.
Прошло с полчаса, а может быть, и целый час — я плохо осознавал ход времени, когда я снова поднял глаза кверху. То, что я там увидел, поразило меня и озадачило. Размах маятника увеличился почти на целый ярд. Возросла, следовательно, и его скорость. Но особенно встревожило меня то, что он заметно опустился. Теперь я хорошо видел (надо ли описывать мой ужас!), что его нижняя часть имеет форму массивного серпа из сверкающей стали длиною примерно в фут; рожки этого серпа были повернуты вверх, а его нижний край казался остро отточенным, словно лезвие бритвы. Выше лезвия серп утолщался и даже с виду казался тяжелым. Он был закреплен на прочном медном стержне, и все это устройство, раскачиваясь, со свистом и шипением рассекало воздух.
Нечего было больше сомневаться в том, какую участь предназначила мне зловещая изобретательность монахов. Инквизиторы поняли, что я обнаружил колодец — вполне достойную, по их мнению, кару для такого закоренелого еретика, как я. Падения в него я избежал по чистой случайности, и им пришлось задуматься о другом роде наказания. Ведь внезапность кары и страдания, ужас жертвы, захваченной врасплох, — непременное условие их чудовищных тайных экзекуций. Раз уж я не свалился в пропасть, меня не станут в нее толкать, а уничтожат иным, более мягким способом. Мягким? Я готов был расхохотаться, осознав, как мало это слово отвечает сути происходящего.
