Игорь Христофоров - Смертельное шоу
Сгорбившись, он вышел из тишины туалета в тоннельную эховость коридора, прошел его почти до конца назад и тут же скользнул по лесенке наверх. Звуки коридора будто бы гнались за ним. Пролетев два пролета, Орлов остановился у двери в кинобудку и послушал ее. Дверь ответила медленными ударами пульса. Показалось, что у нее тоже есть сердце, и она тоже приняла бетта-блокатор.
Ключом Орлов открыл ее, чуть толкнул от себя и снова послушал дверь. Теперь уже через нее стал слышен отдаленный говор зрительного зала. Ближних звуков не было.
Скользнув вовнутрь, он на два поворота закрыл дверь, осмотрел киноустановку, стол для перемотки лент, серые диски фильмов. С плакатов, густо развешанных по стенам, на Орлова смотрели десятки людей. Штирлиц -- с иронией, Василий Иванович Чапаев -- с улыбкой, Пьер Безухов -- с близоруким удивлением, Остап Бендер -- с легким презрением, а неуловимые мстители -- с ненавистью.
Орлову стало холодно от ощущения, что столько людей увидит его за работой, и он, нагнувшись над футляром, постарался забыть о стенах. У вынутой гитары он отцепил отверткой нижнюю деку и возбужденно облизнул губы остреньким язычком.
К тоненькой деревяшке-восьмерке были аккуратненько прикреплены детали снайперской винтовки. С бездумностью механического робота он за полминуты собрал "винторез", прикрепил японскую "оптику" с самоподстройкой резкости и аккуратненько привинтил глушитель.
Стальная заслонка на окошке, через которое обычно шел показ фильма, была чуть отодвинута вправо, и Орлов ощутил легкое удовлетворение. Ничего не требовалось менять. А это было одним из главнейших правил маскировки.
Он медленно приник лицом к щели. Зал сверху смотрелся белым-белым.
Как снегом присыпанным. Каждое время года владычествует своими
цветами. Лето, как и зима, -- белым. Но если у зимы это цвет
мертвого, цвет покрытых снегом земли и крыш домов, то у лета -
цвет спасения. От ярких лучей солнца, от жары, от духоты.
Члены жюри тоже вышли почти все в белом. Только на троих из них, длинноволосых мужиках, странно смотрелись черные джинсы, черные рубашки и черные платки, намотанные на запястья. "Вот "металлисты" долбанные! Кретины!" -- мысленно огрызнулся на них Орлов и ему захотелось положить их всех. Прямо под сцену. Но заказ был другим. Покаровская вышла последней. Ей хлопали, а она даже не поворачивалась к залу. Орлов не знал, что у нее болит шея, и решил, что у певицы мерзкий характерец. И он, обычно не испытывающий ничего при работе с целью, ощутил ненависть к Покаровской, хотя и не мог себе признаться, что вовсе не ее небрежение к аплодисментам тому виной, а то, что певица очень похожа на женщину, когда-то отказавшую ему в любви. Из-за нее он уехал наемником на Кавказ, из-за нее начал убивать и все никак не мог остановиться.
Члены жюри заняли места в первом ряду, и Орлов тут же вспомнил: "Под первые звуки музыки". Просьба была частью заказа, и он не стал спешить, хотя до сих пор ощущал затылком взгляды киногероев.
Вскинув "винторез", он поудобнее примостил к плечу резиновую накладку приклада, стал так, чтобы от конца глушителя до щели было два-три сантиметра, и припал к оптике. Затылок Покаровской смотрелся грустно. Густо припудренные морщины выделялись еще четче, чем если бы их не покрыли пудрой. Короткие крашеные волосенки немного отросли и предательски выдавали не только ее истинный цвет, но и плотные клоки седины.
Внезапно чей-то мужской затылок закрыл ее. "Сдвинься влево!" -мысленно приказал Орлов, и затылок подчинился. Под сердцем стало чуть теплее, но мужик, решив над ним поиздеваться, опять отклонился вправо. От такого затылка пуля могла и отскочить.
Над белым залом, над головами, над сценой поплыли первые звуки музыки. Орлов не знал, что это идет по трансляции гимн конкурса. Ему достаточно было зазвучавших фанфар.
Палец лег плотнее к спусковому крючку, но упрямый затылок-скала, затылок-монумент, на котором глупо смотрелась маленькая, почти налысо обритая голова с мясистыми ушами, не сдвигался ни на сантиметр. Человечек, вселявшийся в Орлова в самые важные, самые страшные мгновения, с холодностью продавщицы, отсчитывающей сдачу за колбасу, прикинул: выстрел -- секунда -- падение затылка вперед -- секунда -- прицеливание -секунда -- выстрел -- секунда -- падение -- секунда -- уход из кинобудки. Получилось не меньше пяти секунд. А с уходом и того больше. Так долго он еще никогда не работал.
А фанфары, захлебнувшись на финальной ноте, впустили в зал легкую, игривую музыку, и под нее вышли из-за кулис и направились к микрофонам ведущие. Затылок-скала не сдавался. Затылок издевался над Орловым.
И он мягко подавил на спусковой крючок. Приклад толкнул его в плечо. На секунду, на неучтенную им секунду, оптика потеряла цель, а когда он вогнал в нее напудренный затылок Покаровской, то чуть не матюгнулся вслух. Вместо того, чтобы упасть, как положено, вперед, голова парня легла затылком на спинку кресла. Слева, справа, за ним люди хлопали в ладоши, приветствуя обеих ведущих, женщину в платье до пят и мужчину во фраке, а убитый сидел одиноко, запрокинув голову, будто спящий, и во вторую, тоже неучтенную секунду, Орлов понял, что парень пришел на концерт один.
А в третью секунду сзади что-то грохнуло, будто взорвалась киноустановка, и он, забыв о затылке Покаровской, отклеял от лица резиновую накладку оптики, развернулся и увидел черное создание, возникшее в том месте, где должна была находиться дверь.
Не вскидывая "винторез", Орлов выстрелил наугад, и тут же второе черное создание, вылетевшее из-за падающего первого, бросилось на него. Почудилось, что это от убитого черного отделилась еще одна его сущность, еще одна его душа, и страх, испытанный от этого, мгновенный животный страх, не позволил Орлову еще раз нажать на спусковой крючок.
Бросившийся на киллера охранник сбил его с ног, и Орлов, ударившись головой о киноустановку, взвыл:
-- Бо-ольно же!
-- Ах ты, гаденыш! Больно ему! -- хрипя, скручивал киллеру руки за спиной охранник.
Он сидел на Орлове, распластанном на полу, и успокоился только тогда, когда услышал хруст.
-- Ру-уку!.. Ру-уку сломал! -- сквозь плач закричал Орлов.
-- Ничего-о! Теперь еще и голову отвернем! -- пообещал ему охранник.
-- Успели? -- вбежал в кинобудку Санька.
-- Ага-а... -- простонал раненый в живот охранник.
Его лапища на животе прямо на глазах становилась из загорелой красной-красной.
-- Он это... в живот... в кишки... прямо...
-- Быстро "скорую"! -- скомандовал Санька прибежавшим с ним людям Буйноса. -- И вызовите милицию! Надо зафиксировать факт задержания и изъятия оружия...
-- А-а!.. А-а!.. -- вскрикивал раненый охранник, пока его несли по лестнице вниз, и Саньке вдвойне стало жаль его.
Это был тот самый охранник, которого он ударил в пах во время пожара в офисе Буйноса. Почему-то почудилось, что если бы тогда он не нанес ему удар, то сегодня его бы не ранили. Наверное, мысль возникла от ощущения вины перед охранником. Взламывать дверь он мог бы послать и другого из людей Буйноса. Их сегодня в ДК было не меньше десятка. Но он послал того, кого знал.
-- Орлов, -- протянул Саньке оторванную с груди киллера пластиковую визитку охранник.
Он по-прежнему сидел на Орлове верхом. Пальцы охранника подрагивали, словно визитка была раскаленной, и он никак не может привыкнуть к этому. Хотя, возможно, ощущение родилось у Саньки от вида этого огромного черного парня. Во время пожара в кабинете Буйноса именно он сладко спал на стульчике у двери. Наверное, он был плохим охранником. Хорошие не спят на посту. Но других знакомых не осталось, и Санька скомандовал именно ему:
-- Значит, так... Выходы из зала блокировать. Все абсолютно. Даже те, через которые можно проползти. Это раз.
-- Понял, -- сморщил лоб охранник.
Скорее всего, без этих дурацких морщин он бы не запомнил ничего. Визитка дрожала все быстрее и быстрее в его крупных пальцах.
-- Второе: объявить по трансляции, что в связи с неполадками в электросети концерт откладывается на час. Третье: на выходе арестовать парня. Приметы: среднего роста, короткая стрижка, на левой щеке родинка возле носа, загар с красным оттенком...
-- А одежда? -- еще сильнее сжал морщины охранник. -- Ориентировка по одежде какая?
-- Не помню! -- крикнул Санька. -- Повтори приметы, что я сказал!
Охранник, запинаясь, не в том порядке перечисляя, все-таки назвал их. Даже загар.
-- А что с этим делать? -- опять протянул он визитку. -- С Орловым этим...
-- Никакой он не Орлов, -- посмотрел Санька на окольцованного наручниками киллера. -- Орлова среди конкурсантов нет. Какая у него фамилия, это уже не наше дело, а милиции... Выполняй приказ!
Охранник кинул лапищу к пустой голове, нутром выкрикнул: "Е-эсть!" и резво вскочил с Орлова. Киллер вскрикнул, будто от боли, хотя вроде бы должен был вздохнуть с облегчением. Его тут же подхватили с пола и поставили на ноги два худеньких, но чрезвычайно ловких охранника. У них были физиономии студентов-отличников, и Саньке стало страшно оставлять киллера наедине с ними.
