Джеффри Дивер - Двенадцатая карта
– …а на Уолл-стрит процветают инсайдерские спекуляции, в Нью-Джерси – мафия, в Весчестере люди живут в трейлерных парках.
Женева его не слушала.
– Парни думают только о том, как бы затащить девчонку в постель. Люди, которые на нормальном языке разговаривать не умеют…
– Что плохого в ААПД?
Женева запнулась.
– Откуда ты про него знаешь?
Джакс сам никогда не пользовался языком гетто – отец всегда следил, чтобы сын прилежно учился (по крайней мере пока тот не забросил школу и не начал портить городскую собственность). Однако большинство обитателей Гарлема и не подозревали, что официально их манера общения называется афро-американским просторечным диалектом.
– Я доучивался, пока мотал срок. Получил свидетельство о среднем образовании, даже сдал год колледжа.
Женева промолчала.
– В основном по языковой части. Вряд ли такое образование поможет найти работу, но меня и раньше привлекали слова. Помнишь, я всегда любил книги. Я тебя и читать научил… Изучал нормативный английский и просторечный диалект тоже. Ничего зазорного я в нем не вижу.
– Но ты им не пользуешься, – резко сказала Женева.
– Я вырос в семье, где говорили на нормативном. Вот по-французски и на мандинго я тоже не говорю.
– Мне тошно на каждом шагу слышать кривой английский.
Отец только пожал плечами:
– Многое из того, что сейчас считается просторечием, было нормой для староанглийского. Даже знать так разговаривала, и в Библии часто встречаются такие слова. Это вовсе не диалект чернокожих, как многие уверяют. Кое-что живет в языке еще со времен Шекспира.
Женева рассмеялась:
– Да-да, попытайся найти работу со знанием ААПД.
– Ну а если, к примеру, на то же место претендует какой-нибудь француз или, скажем, русский? Думаешь, босс не даст им возможности показать себя в деле? Выслушает, что они о себе скажут, посмотрит, стараются ли, хорошо ли соображают, и не важно, на каком английском они говорят. Другое дело, если наниматель использует манеру речи как предлог, чтобы отказать человеку в работе. – Он усмехнулся. – В ближайшие несколько лет ньюйоркцам стоит подумать о том, чтобы выучить испанский или китайский. Чем ААПД хуже?
Его рассуждения только сильнее разозлили Женеву.
– Жени, мне нравится наш диалект. Для меня он звучит естественно, дает мне чувство того, что я свой. Послушай, ты справедливо обижаешься на меня за то, что я натворил. Но не стоит обижаться на то, кто я есть и откуда мы происходим. Здесь наш дом. А ты знаешь, что делать со своим домом: менять то, что требует перемен, и гордиться тем, чего изменить не в силах.
Женева зажмурилась, закрыла лицо руками. Долгие годы она мечтала, чтобы кто-нибудь из родителей был рядом. Ну пусть не оба, так хоть один человек ждал бы ее из школы, проверял уроки, будил по утрам. А когда она худо-бедно привыкла жить в одиночестве, решила во что бы то ни стало вырваться из этого Богом забытого места, прошлое вдруг настигает ее и начинает вертеть, душить и утягивать за собой.
– Только мне не этого надо, – прошептала она. – Я хочу большего, чем здешний бардак. – Она обвела рукой вокруг себя.
– Женева, детка, я прекрасно тебя понимаю. Я только рассчитываю, что мы поживем здесь еще пару лет вместе, пока ты не упорхнешь в большой мир. Позволь мне восполнить то, чего мы с матерью тебе недодали. Ты достойна всего на свете… Но, милая, скажи: ты можешь назвать хоть одно место, где все идеально? Где улицы вымощены золотым кирпичом? Где каждый любит своего соседа? – Он усмехнулся: – Говоришь, что вокруг бардак? Чертовски верно подмечено. Только, детка, где бардака нет?
Он обхватил ее за плечи, притянул к себе. Женева напряглась, но отстраняться не стала. Они продолжили путь к школе.
Лакиша Скотт сидела на скамейке в парке Маркуса Гарви уже полчаса после смены в ресторане, где работала официанткой.
Закурив очередную сигарету, она подумала: «Есть то, что мы делаем, потому что нам хочется, а есть то, что нам приходится делать. Вопрос выживания».
И сейчас она готовилась к тому, что сделать придется.
Какого хрена?! Женева могла бы просто сказать, что после такой передряги собирается уехать к чертовой матери из Нью-Йорка и больше не возвращаться!
Куда когти рвешь? В Детройт или Алабаму?
Киш, извини, но больше мы не увидимся. В смысле уже никогда. Прощай.
И никаких бы тогда проблем.
Ну почему-почему-почему?..
Так нет же, ей надо было точно сказать, где ее можно найти в ближайшие часы. Теперь у Киш нет повода ее упустить. Конечно, говоря с Женевой по телефону, Киш сыпала уличными словечками, чтобы та ничего не заподозрила. Но сейчас, сидя здесь наедине с собой, Киш погружалась в отчаяние.
Черт, как же погано.
Но выбора нет.
«Вопрос выживания…»
Ну давай, подруга, надо себя преодолеть. Вперед, заведись и не останавливайся…
Она затушила окурок, вышла из парка и направилась сначала на запад, затем на север вдоль вереницы церквей: пятидесятнических, адвентистских, а больше просто баптистских.
И еще лавки и магазины: «Папая-кинг», шаманская лавка, прокат смокингов, точка обналичивания чеков. Она миновала гараж таксистов, где у ворот сидел толстый владелец-цыган, держа в руках перемотанную изолентой рацию, шнур от которой терялся где-то в сумраке офиса. Как же она им завидовала: пасторам за давно не мытыми стеклами под неоновыми крестами, беззаботным торговцам, сующим хот-доги в горячие булки, этому толстяку на стареньком стуле.
Им никого предавать не надо.
Тем более – лучшую подругу.
Она пощелкивала жвачкой, покрепче обхватывая ремешок сумочки пухлыми пальцами с черно-желтыми кончиками ногтей, стараясь в открытую не поглядывать на трех подростков-доминиканцев.
Присвист.
Она уловила «пердак». И еще «сучка».
Снова свист.
Киш опустила в сумочку руку, сжала складной нож. Уже хотела откинуть лезвие, просто чтобы посмотреть, как они отскочат, увидев длинное острое лезвие. Свирепо на них уставилась, но нож открывать не стала, решив, что неприятностей будет еще с избытком, когда она доберется до школы. А пока надо полегче.
Свист за спиной.
Не сбавляя шага, она пошла дальше, пальцами лихорадочно разрывая обертку жвачки. Сунув в рот две фруктовые пластинки, Лакиша изо всех сил попыталась себя разозлить.
Давай, заведись, подруга. Вспомни все, что тебя бесит в Женеве, что такого есть в ней, а у тебя никогда не было и не будет. Ее сообразительность – вот что может задеть. А еще она ни одного урока не пропустит, умудряется держать фигурку беленькой девочки и не выглядеть при этом спидозной шлюхой, не разводит ни перед кем ноги и других отговаривает, как какая-нибудь ханжа.
Словно она лучше всех остальных.
Да нисколечко! Одна из многих, у кого мамаша загнулась на крэке, а папаша бросил семью ради очередной юбки. Такая же, как мы все.
Или эта ее манера уставиться прямо в глаза и сказать: «Подруга, ты справишься, справишься, справишься… Ты можешь отсюда выбраться, перед тобой целый мир».
Так вот тебе мое мнение, стерва: иногда без посторонней помощи не справиться. Иногда это просто невыносимо, и тебе нужен кто-то, у кого есть бабки, кто мог бы за тобой приглядеть.
На мгновение ненависть к Женеве вспыхнула с новой силой, пальцы еще сильнее вцепились в ремешок сумочки.
Но удержать гнев она не смогла. Он улетучился, вылетел из нее, словно облачко коричневатой присыпки, которой она пудрила попки своих двойняшек-кузенов, когда меняла подгузники.
Словно на автопилоте, Лакиша шла мимо «Ленокс-террас» к школе, где скоро должна была появиться Женева, убеждаясь, что взвинчивать себя бесполезно.
Остается рассчитывать на инстинкт. Бывает – иначе нельзя: надо позаботиться о себе и соглашаться на то, что тебе предлагают.
Вопрос выживания…
Глава 37
В школе Женева забрала задания на дом. И кто бы мог подумать – для доклада по культуре речи ей достался роман Клода Маккея «Возвращение в Гарлем». Книга тысяча девятьсот двадцать восьмого года, ставшая первым бестселлером, который написал черный автор.
– Можно, я лучше возьму что-нибудь из Эдварда Каммингза? Или Джона Чивера? – спросила она.
– Жен, эта книга в программе по афроамериканской традиции, – с улыбкой заметил ее учитель литературы.
– Тогда Фрэнка Йерби или Октавию Батлер, – не сдавалась Женева.
– О, авторы замечательные, – ответил учитель, – но они не пишут о Гарлеме, а тема в этом разделе как раз о нем. Но я рассчитывал, что ты с удовольствием возьмешься за Маккея. Он один из наиболее полемичных представителей Ренессанса, его много ругали за то, что он писал о неприглядной стороне Гарлема. Такой подход очень тревожил Дюбуа и других мыслителей того времени. Тема как нельзя лучше тебе подходит.
