Том Харпер - Гробница судьбы
Столкновение. Щит лучника не способен противостоять копью Малеганта. Оно пробивает его и проходит сквозь кольчугу, вспарывая кожу моей руки и чудом не затрагивая мышцу. Напор Малеганта настолько силен, что он не только выбивает щит из моей руки, но и чуть не выбрасывает меня из седла.
Мое тело сотрясает дрожь. Я едва удерживаю копье. Но мне нужно развернуться раньше Малеганта. Я натягиваю поводья. Это похоже на турнир, только сейчас на кону стоит не выкуп или слава.
Я проворен, но Малегант не уступает мне, и у меня больше нет щита. Мы снова сближаемся, но кони скачут медленнее. Кажется, до столкновения проходит целая вечность. Я уклоняюсь от копья Малеганта, но в результате и мое копье едва касается его.
Мы вновь разворачиваемся. Теперь мы находимся настолько близко друг к другу, что нам нет нужды идти в атаку. Мы обмениваемся ударами, но они недостаточно сильны, чтобы пробить доспехи. Моя нога вылетает из стремени, а седло начинает соскальзывать с крупа коня. Я чувствую, как рвется подпруга. Но мои удары тоже начинают достигать цели: Малегант с трудом удерживается в седле. Он скользит назад, его копье устремляется вверх. Я пользуюсь возможностью и наношу ему удар в плечо. Он валится назад и с глухим стуком падает в песок.
Но и я после этого удара теряю равновесие и лечу вниз, стараясь не попасть под ноги коня.
Мы вскакиваем на ноги и вынимаем из ножен мечи. Чтобы выиграть время и перевести дух, я кричу ему:
– Кем я был для тебя?
Губы Малеганта растягиваются в ухмылке.
– Никем.
– Зачем ты взял меня с собой на Иль-де-Пеш?
– Чтобы убить тебя.
– Зачем?
– Незавершенное дело, – Малегант смеется. – Всех остальных членов твоей семьи я уже убил.
Намного позже я часто буду думать, была ли это правда, или он просто хотел спровоцировать меня. Сейчас же, в пылу сражения, я, ошеломленный и оглушенный полученными ударами, не подвергаю его слова сомнению. Мне снова десять лет, и я стою перед горящим замком моего отца. Единственное, что дает мне силы и цель в жизни – это месть.
Любой поединок некрасив сам по себе, но этот уродливее большинства других. Мы оба изнурены ночным сражением. После ударов, которыми мы с ним уже обменялись, я бреду по песку в его сторону, с трудом переставляя ноги. Я бросаюсь на врага, он отступает в сторону и опускает меч на мой шлем. В последний момент мне удается увернуться, но недостаточно быстро. Удар приходится по верхушке шлема – его лямки рвутся, и он сваливается с моей головы. Я чувствую, как в ней начинают бить колокола. Малегант поднимает меч, чтобы раскроить мне голову. Я инстинктивно поднимаю руку со щитом.
Но у меня нет щита. Я подставляю под удар предплечье. Трещит кость, рука безвольно повисает и выворачивается. Сквозь кольца кольчуги сочится кровь, орошая песок. Я чувствую, что кость прорвала кожу и торчит наружу. Когда я пытаюсь повернуть руку, кость застревает в кольце кольчуги, и я едва не теряю сознание от боли. Малегант смеется.
И все же я еще не потерял руку. Его меч разрубил кольчугу и сломал кость. Удар был достаточно сильным.
Его меч затупился и утратил кончик во время ночной битвы. Лезвие моего меча хорошо заточено.
Боль приносит ясность в мое сознание. Пошатываясь, я отступаю назад. Меч болтается в моей здоровой руке, создавая впечатление, будто я с большим трудом удерживаю его. Видя это, Малегант наступает. Он утомлен не меньше меня и жаждет как можно быстрее покончить со мной. Ускоряя шаг, он поднимает меч, намереваясь нанести мне удар по голове.
Но хотя мое туловище раскачивается из стороны в сторону, ноги твердо стоят на земле. Внезапно я бросаюсь вперед, выставив меч вперед. Он натыкается на него, и мне остается лишь прочно держать руку, а остальное довершает инерция стремительного движения моего противника.
Острие пронзает его доспехи и вспарывает живот. Малегант взмахивает мечом, но я нахожусь слишком близко, и ему недостает пространства, чтобы причинить мне вред – тем более тупым лезвием.
Я делаю шаг назад, упираюсь ногой ему в пах и извлекаю меч из его тела. Из живота у него струится кровь, но он все еще стоит на ногах. Второй удар приходится по шлему. Лезвие меча ломает его носовую перегородку и проникает в полость рта, выбивая три зуба. Малегант валится на землю.
Я перерезаю лямки шлема и снимаю его с головы. Он все еще сопротивляется. В его руке появляется нож, и он с трудом поднимается на колени. Опасности он уже не представляет и лишь вызывает жалость.
Я берусь за рукоятку меча двумя руками и изо всех оставшихся сил наношу удар. Голова Малеганта катится по пляжу и застывает на линии прибоя. Его кровь заливает песок у моих ног.
ЛокменезДо этого момента Элли считала, что за последние дни она приобрела иммунитет к боли. В течение секунды она ничего не чувствовала. Затем ее бок как будто взорвался изнутри. Она рухнула на землю, накрыв камень своим телом и заливая его кровью. Сквозь лихорадочный туман она смутно осознавала, что Бланшар склонился над ней и пытается ее перевернуть. Налет респектабельности окончательно слетел с него. Он вцепился в нее подобно обезумевшему животному.
Земля вновь задрожала, хотя Элли не знала, в чем причина. На фоне красного неба появился силуэт человека, который оттащил от девушки Бланшара. Сквозь красную пелену она различила лицо Дуга и закричала, хотя это мог быть всего мираж, вызванный болью и близкой смертью.
В руке Бланшара что-то блеснуло. Прежде чем он успел выстрелить, Дуг вырвал из рук банкира пистолет и разрядил ему в живот. Бланшар согнулся, качнулся назад и…
Элли, лежа на земле, не видела, как он упал. Она только слышала его крик, разносившийся по долине звучным эхом.
УэльсГуго лежит, вытянувшись на дне лодки. Руки сложены на груди поверх меча. Глаза закрыты. Я склоняюсь над ним и шепчу ему в ухо:
– Мы спасли короля и добыли копье.
Он не слышит меня. Он уже никогда ничего не услышит. Я неумелыми руками устанавливаю мачту и закрепляю на ней парус. Получается у меня не очень хорошо, но этого вполне достаточно. Ветер натягивает полотно и уносит нас в море.
Глава 53
Монахи смотрят на меня с тревогой. Невозможно скрыть то, что я везу. Хотя это покрыто мешковиной, они догадываются, в чем дело. То, что это спрятано под покровом, и вызывает у них беспокойство, как и то, что я выражаю желание увидеть аббата.
С тех пор, как я отплыл от валлийского берега, минуло много времени. Я снова в Англии. Королевство все еще раздирает война – ни Стефан, ни Мод не могут добиться решающего преимущества. Вместо того чтобы сражаться по-настоящему, они опустошают земли друг друга. Если не можешь убить короля, разори его королевство.
Я помню, как Гуго говорил: «Благословенные времена, золотой век» – по сравнению с тем, что настало бы, если бы копье пронзило короля. Мне приходится верить ему. Иначе все было напрасно.
Однако здесь, в Гластонберийском аббатстве, монахи выглядят более сытыми и довольными, нежели братья, с которыми я жил в Бретани. Я вспоминаю их иногда – как сейчас, когда слышу доносящееся из церкви монотонное пение псалмов, напоминающее жужжание пчел в летний день. Интересно, как бы сложилась моя жизнь, если бы я остался там и продолжал заниматься переписыванием старинных рукописей. Или если бы я пошел по предначертанному мне пути, когда мне в возрасте восьми лет выбрили на голове тонзуру. Был бы я счастливее?
Аббат принимает меня в часовне. Она богато украшена – как и подобает часовне богатейшего монастыря в Англии. На мозаичном полу пересекающиеся линии создают затейливые узоры, сливающиеся в паутину, не имеющую ни начала, ни конца. Через окно я вижу крутой склон уходящего ввысь Гластонберийского холма со странными складками в траве, напоминающими затерянный лабиринт развалин замка.
– Расскажи мне, что произошло, – просит аббат.
Его взгляд скользит по мешковине. Он выглядит постаревшим с тех пор, когда я видел его в последний раз. Щеки его запали, волосы еще больше поседели, но камни на его кольцах не изменились, оставаясь столь же яркими и блестящими. Они все еще нежно звенят, когда он шевелит пальцами.
Я рассказываю ему почти все. О том, как мы попали в плен к Моргану ап Оуайну, о нашем путешествии по Уэльсу, о сражении на вершине холма. О многом он уже знал – от Вильгельма Ипрского и его людей, а также от своего брата, самого короля. Но он не знал, что было дальше.
Я завершаю историю битвой на пляже.
– А копье? – спрашивает аббат.
Он знает ответ, поскольку не сводит глаз с мешковины с того самого момента, как я перешагнул порог часовни. Мои руки трясутся, когда я передаю ему реликвию. Надеюсь, он не догадывается, почему.
Аббат развязывает мешковину и вынимает копье. Черная поверхность покрыта крапинками, будто его отливали в спешке. Кузнец, изготовивший его для меня, никак не мог взять в толк, зачем кому-то могло понадобиться копье целиком из железа. Я стою, затаив дыхание. Если раньше Генри держал в руках настоящее копье, моя подделка не введет его в заблуждение.
