Александра Маринина - Тот, кто знает. Книга вторая. Перекресток
— К чему мы должны бережно относиться? — настойчиво повторила она, не дождавшись ответа. Ее руки при этом ласково гладили его шею и затылок.
— К семье, которая у нас есть.
— А к нашим чувствам?
— И к нашим чувствам тоже. Ты — чудесная девочка, но не нужно меня провоцировать, мы оба потом об этом горько пожалеем.
— Я не пожалею, — упрямо прошептала Ира.
Но все было напрасно. Виктор Федорович протянул руку к выключателю. Вспыхнул свет. Мираж растаял, так и не материализовавшись.
Ей удалось взять себя в руки и не расплакаться. Ира тихонько поцеловала свекра в щеку и негромко сказала:
— Спасибо вам, Виктор Федорович.
— За что? — Его лицо было грустным и отрешенным. — Я смертельно обидел тебя. Нельзя допускать, чтобы женщина признавалась в своих чувствах, а потом отвергать ее. За такое не благодарят.
— Вы ничего не понимаете. — Она через силу улыбнулась. — Вы преподнесли мне урок, это всегда полезно. Вы удержали меня, не дали сделать то, что потом принесло бы нам обоим массу сложностей. А чувства никуда не денутся, они всегда будут с нами, правда?
— Правда.
Виктор Федорович тоже нашел в себе силы усмехнуться, и Ире стало легче.
— Тогда пойдемте пить чай.
Весь остаток вечера оба старательно делали вид, будто ничего между ними не произошло. Пили чай, смотрели в гостиной телевизор. Около десяти часов Виктор Федорович ушел в кабинет, сославшись на то, что ему нужно еще поработать. Скрывшись в своей комнате, Ира до крови кусала губы и пыталась привести мысли в порядок. Она никак не могла понять, как относиться к тому, что случилось. Виктор Федорович отказался от нее, открытым текстом объяснил, что им никогда не быть вместе. Но он не кобель, не кинулся с жадностью на легкую добычу, которая сама в руки идет. Плохо это или хорошо? В голове полный сумбур, в душе смятение, она ничего не может понять, ни в чем не может разобраться. Она знает только одно: она его любит. И после всего, что произошло, любит еще больше. Наваждение какое-то… Завтра же она позвонит Наташке, прямо с утра позвонит и договорится о встрече. Наташка умная, она поможет разложить все по полочкам, успокоит, утешит, посоветует, что делать, как жить с этим. И Наташка — единственный человек на свете, которому Ира может признаться, перед которым не стыдно. Наташка про нее такое знает, что уже ни в чем не стыдно признаваться.
Всю ночь она проворочалась без сна, прикидывая, когда удобно позвонить. Завтра воскресенье, нерабочий день, все хотят выспаться. В восемь, пожалуй, еще рановато, а вот в девять уже можно. Как медленно двигаются стрелки часов!
Без десяти девять Ира не выдержала и схватила телефонную трубку. Подошла Катя. Странно. Катерина обычно не утруждает себя ранним подъемом по выходным дням, валяется почти до полудня.
— Привет, — торопливо проговорила в трубку Ира. — Наталья уже встала?
— Ее нет.
— А где она в такую рань? Сегодня же нет съемок. Она у Андрея Константиновича?
Катя некоторое время молчала, и Ире почудилось в этом молчании что-то недоброе.
— Она еще из больницы не вернулась, — наконец проговорила девушка с явным трудом.
— Из больницы?! Что случилось?!
— У нас бабушка умерла. Сегодня ночью. Ее на «Скорой» увезли, Наташа поехала с ней в больницу. А потом позвонила и сказала, что…
Катя расплакалась. Ира сглотнула вставший в горле ком. Галина Васильевна умерла… Она была уже совсем старая, больная, немощная. Наташку жалко.
— Я сейчас приеду, — сказала Ира и положила трубку, не дожидаясь ответа.
Она должна быть рядом с Наташей. Ира быстро умылась, оделась, тратить время на завтрак не стала, оставила в кухне на столе записку Виктору Федоровичу, в которой объясняла, что случилось, и предупреждала, что ее не будет целый день, а если она будет нужна, то ее можно найти по старому домашнему телефону. Свекор еще не вставал, накануне он допоздна работал, Ира еще около двух часов ночи слышала его осторожные шаги в коридоре и по звукам, доносившимся из кухни, поняла, что Виктор Федорович наливает воду в чайник. Отчаянно борясь с искушением выйти к нему, она металась по комнате, впиваясь зубами в костяшки пальцев. Она выдержала. Это была маленькая победа над собой, но все-таки победа. Хорошо, что он еще спит. Чем больше времени пройдет до их следующей встречи, тем легче ей будет. И ему, наверное, тоже.
Три дня Ира целиком провела на своей старой квартире, помогала Наташе разбирать вещи Галины Васильевны, ездила с Андреем Константиновичем в морг, чтобы отдать одежду, в которой будут хоронить Наташину мать, потом в церковь — договариваться об отпевании, потом на кладбище. Со всем этим Ганелин прекрасно мог бы справиться и один, но Ире необходимо было почувствовать, что она делает для Наташи хоть что-то полезное. Она даже смоталась к Вадиму, который уже не стоял на рынке за прилавком, а был повышен до должности офис-менеджера, и сообщила ему о кончине бывшей тещи.
— Я Наташе не сказала, что поеду к тебе. Но я считаю, что знать о смерти ее матери ты должен, — сказала она.
— Спасибо, — ответил Вадим. — Я обязательно приду проститься с Галиной Васильевной.
Несмотря на печальные хлопоты, Ира не смогла не отметить, что после развода с Наташей Вадим изменился в лучшую сторону. Лицо разгладилось, стало мягче, исчезли злые складочки вокруг губ, придававшие ему вид вечно недовольного брюзги. Он выглядел сытым и ухоженным, что, впрочем, вовсе не свидетельствовало об успехах в личной жизни, Вадим был аккуратным и хозяйственным и умел сам позаботиться о себе.
— Ты женился? — не выдержав, спросила Ира.
— Да.
— На ком?
— А тебе не все равно?
— Просто интересно.
— На женщине. Ты ее не знаешь.
Он так явно не хотел обсуждать тему своей новой женитьбы, что Ира не стала настаивать.
Наташка держалась молодцом, никаких слез, никаких истерик. Саша и Алеша исправно ходили на учебу, один — в институт, другой — в школу, смерть Галины Васильевны их не особенно взволновала, они так и не научились воспринимать ее как родную бабушку. Люся сидела в своей (точнее — в Ириной) комнате и всем своим видом выражала глубокую скорбь, в искренность которой Ира ни минуты не верила. Люся может скорбеть только по себе самой и своему загубленному, никем не признанному таланту. А вот Катя искренне горевала, ведь она выросла на руках у бабушки. Девушка часами сидела в комнате Бэллы Львовны, на бабушкином диванчике, и рыдала, уткнувшись лицом то в шерстяную шаль Галины Васильевны, то в ее теплый халат.
В среду Наташину маму отпели в церкви, похоронили рядом с Александром Ивановичем, помянули дома по русскому обычаю, с кашей и киселем. На поминках были только свои, все подруги Галины Васильевны или уже умерли, или были настолько немощны, что не выходили из дома. Вадим тоже пришел, правда, только на отпевание и похороны, молча поцеловал Наташу, пожал руку Андрею Константиновичу, обнял сыновей, положил на свежую могилу цветы и исчез.
Домой Ира, как и в предыдущие дни, вернулась около десяти вечера. Виктор Федорович молча смотрел, как она вынимает из сумки и складывает черный шелковый шарф, которым покрывала голову в церкви.
— Тяжко было? — сочувственно спросил он.
— Ну как сказать…
Ира пожала плечами и улыбнулась.
— Ничего. Когда умирают одинокие старики, похороны проходят спокойно, никто не рыдает в голос, не бьется в истерике. Народу мало.
— Погоди, — удивился свекор, — я что-то не понял. Ты говорила, что это мать твоей соседки, а теперь выясняется, что она была одинокой. Как же так?
— Ой, Виктор Федорович, к такому возрасту все становятся одинокими. Друзья умирают, а те, кто еще жив, уже не ходят. Только родственники и соседи остаются. Нас всего-то и было девять человек. Вы ужинали?
— Да нет, как-то не собрался.
— Давайте я вас покормлю. Только переоденусь.
Она сняла черные брюки и черный джемпер, задумчиво посмотрела на красивый пеньюар, решительно достала бирюзовые бриджи и домашнюю свободную футболку и закрыла шкаф. За три минувших дня они ни словом не обмолвились о случившемся, говорили в основном о болезнях, старости, похоронах и всем прочем, что сопутствует смерти. Ира так и не поняла, то ли Виктор Федорович проявляет уважение к ситуации с соседкой невестки, то ли считает состоявшийся в субботу разговор единственным и последним. Но в любом случае она не намерена форсировать события и навязывать любимому человеку выяснение отношений, если он сам того не хочет.
Виктор Федорович был нежен и ласков, слова его были добрыми, а улыбка — теплой. И Ира совершенно успокоилась. Он не собирается строить из себя холодного и отчужденного святошу, осуждающе глядящего на распущенную невестку с высоты своих непоколебимых моральных принципов. Он не тяготится ситуацией, его все устраивает. Он знает или по крайней мере догадывается, что Ира его любит, и этот двусмысленный факт не приводит его в трепет и негодование. Его все устраивает. Значит, точно так же все должно устраивать и ее. Да, они не будут спать вместе. Но они все равно будут жить в одной квартире, сидеть за одним столом, смотреть друг на друга и радоваться. Может быть, это тоже счастье?
