Анатолий Безуглов - Прокурор
— Если говорила нам правду, — задумчиво произнесла Гранская. — Чему, признаюсь, я склонна верить… Ладно, посмотрим… Теперь о Южноморске. Там следует покопаться в кое-чьей биографии. В первую очередь Боржанского и Анегина. Они там, как мне кажется, самые крупные рыбки.
— Я бы этого Боржанского!.. — вдруг зло произнес старший лейтенант. Такие вот и позорят фронтовиков!
— Не говорите, — вздохнула Инга Казимировна. — Прямо не знаешь после этого, кому и во что верить… Мальчишкой партизанил, героем был, а до чего теперь докатился? Был бы бездарь, а то ведь бог его талантом наградил…
— Нашел кого награждать! Гад Боржанский — и больше ничего! — не мог успокоиться инспектор.
— Будет вам, Юрий Александрович, — успокаивала его Инга Казимировна. — Поберегите нервы.
* * *Когда машина, доставившая Флору Баринову из «Зеленого берега», остановилась у фабричных ворот, подъехал на велосипеде и Боржанский. Пока охранник возился с запором, они успели перекинуться несколькими фразами.
— Закаляете здоровье? — улыбнулась девушка.
— Здоровье никому не вредит, — ответил Герман Васильевич. — Эту штуку, — показал он на велосипед, — я предпочитаю бегу трусцой. Сон теперь, как у младенца, давление — любой спортсмен позавидует. И все остальное в идеальной норме. Уверяю вас, велосипед — транспорт будущего.
Ворота открылись, и они въехали на территорию.
Журналистку уже поджидала секретарь директора и попросила срочно зайти к Фадею Борисовичу.
— Разрешите представить вам, — торжественно произнес Заремба после, приветствия, — наш передовик, зачинатель замечательного движения. Сам Алексей Романович Козолуп!
Флоре подал руку несколько растерянный от такой торжественности молодой приятный мужчина лет тридцати.
— Баринова, — сказала девушка, разглядывая его.
Козолуп был одет по моде — в вельветовых джинсах, в туфлях на высоком скошенном каблуке и с узкими носами, отделанными металлической полоской. На руке у него болталась на цепочке пластинка с какой-то гравировкой такие теперь носит молодежь.
— Ну что вы, Фадей Борисович, — сказал шофер-экспедитор. — Прямо в краску вогнали. Словно я космонавт или альпинист, покоривший Эверест…
— Не скромничай, Леша, — похлопал его по плечу директор. Скромность, брат, не всегда к месту… Понимаете, Флора Юрьевна, он первый стал работать на фабрике по принципу: товар, минуя базы и склады, — на прилавок магазина!
— Что же вы до сих пор скрывали его от меня? — спросила тележурналистка, включая свой магнитофон.
— Он только вчера вечером вернулся из рейса, — пояснил директор. Эх, Флора Юрьевна! Нам бы пяток таких молодцов да специализированных машин еще штуки три — мы бы развернули его движение вовсю! Я очень надеюсь на телевидение. Это огромная сила!
— Постараемся предоставить эту силу в ваше распоряжение, — улыбнулась Баринова. — Вы что, возите продукцию фабрики в другие города? — обратилась она к Козолупу.
— В Таганрог, Жданов, Ростов, — стал перечислять шофер.
— Думаем расширять географию, — прервал его Заремба. — Надо только, чтобы вышестоящее начальство помогло нам с автосредствами и штатами. Пресса, между прочим, уже заинтересовалась козолуповским движением.
Фадей Борисович взял со своего стола журнал «Прикладное искусство», нашел нужную страницу и протянул Бариновой.
— Вот, — ткнул он пальцем. — Статья о нашей фабрике.
Статья была иллюстрирована несколькими фотографиями. Одна из них изображала группу людей на фоне фонтана «Дружба народов» на ВДНХ. Баринова узнала несколько человек, с которыми уже успела познакомиться в ходе подготовки к передаче. Козолуп скромно стоял крайним.
— Разрешите позаимствовать? — попросила Баринова. — На время. Я использую это в передаче.
— Ради бога! — ответил Заремба. — Там, кстати, есть цифры, отдельные показатели, которые вам пригодятся… Ну, я думаю, товарищу Козолупу и представителю телевидения будет о чем побеседовать, так что не смею задерживать.
Баринова и шофер-экспедитор вышли во двор и устроились в виноградной беседке.
— Расскажите о себе, — попросила журналистка, подставляя поближе микрофон.
— Женат. Играю на гитаре. Участвую в художественной самодеятельности, пишу стихи. Увлекаюсь водными лыжами… Исчерпывающе? — Козолуп улыбнулся, обнажив два ряда ослепительно белых зубов.
— Я серьезно, — несколько обиделась журналистка.
— Ну как можно рассказывать о себе? — продолжал улыбаться Козолуп. Хвалить — не скромно, ругать не хочется… Уж лучше задавайте вопросы.
— Хорошо… О вашем движении. Как вы пришли к нему, товарищ Козолуп?
— Прошу, зовите меня просто Алексеем. Без официальщины. Она как-то сковывает, замораживает… А насчет движения…
Но рассказать о движении шофер-экспедитор не успел. Возле них, словно из-под земли, появился Боржанский.
— Простите, Флора Юрьевна, но я вынужден похитить у вас собеседника, — сказал он. — В силу, так сказать, производственной необходимости.
— Надеюсь, не навсегда? — шутливо спросила журналистка.
— Разумеется, — кивнул Боржанский.
— Я вас найду, когда освобожусь, — пообещал Козолуп, поднимаясь со скамейки.
Однако они не встретились. Флора узнала, что Козолуп срочно отбыл в очередной междугородный рейс.
К середине дня у Флоры разболелась голова, слегка знобило. Вчера вечером она искупалась в море, хотя было ветрено и прохладно. Флора решила поехать в свой коттедж, полежать, выпить аспирин. И, никому ничего не сказав, отправилась в «Зеленый берег» автобусом, который вез туда белье из городской прачечной.
Крутояров, узнав, что она плохо себя чувствует, сказал:
— Какие аспирины? Лучше народных средств ничего нету!
Он проводил ее в коттедж.
Когда Флора вошла в комнату, то остановилась, пораженная: на окне красовалась великолепная штора из тростника, на которой была изображена хижина в японском духе.
— Смотрится, да? — спросил довольный директор дома отдыха.
— Изумительно! — воскликнула журналистка.
Гаврила Ионович потянул за шнур, и штора поползла вверх.
— Все Тарас Зозуля, — сказал Крутояров с уважением. — Самородок. Талант… — И сокрушенно вздохнул: — Только вот водка его губит… — Он снова взялся за штору. — Видите, крепится на том же карнизе, что и занавеска. Две планки, распорки по обеим сторонам. Одним концом упираются в стену, а другим — на трубы карниза. И дополнительных дырок сверлить не надо, просто штора прикрепляется к этим планкам… Делаем во всех комнатах.
Он с удовольствием несколько раз опустил и поднял легкую штору.
— Действительно, смекалистый парень этот Зозуля, — сказала Флора.
— Что вы! Как чародей. До чего ни дотронется — все ладно и красиво. А на фабрике сколько понавыдумывал такого-этакого… — Гаврила Ионович спохватился: — Ну, отдыхайте, я мигом…
Но что он сделает мигом, Крутояров не объяснил. Баринова прослушала записи, сделанные сегодня на фабрике, занесла памятку в блокнот, чтобы узнать в бризе, какие изобретения у Зозули, и тут появился Крутояров с самоварчиком из своей коллекции, который назывался «для эгоиста».
— Минуточку, — бросил он и снова исчез, чтобы появиться минут через пять с двумя баночками.
— Спасибо, Гаврила Ионыч, за хлопоты, — расчувствовалась девушка. Мне, право, неловко…
— Больной — что малый, ухода требует… Вот малиновое варенье, вот медок. Наилучшее лекарство от простуды.
— Я же сама могла сходить…
— Мне, скажу по совести, приятно сделать вам хорошее. — Он налил ей крепкого душистого чаю. — Вот вы сразу сказали, что будете есть в столовой, со всеми… Понятие имеете…
— Что тут особенного? — удивилась Флора. — Не принцесса же…
— Все-таки с областного телевидения, — с уважением сказал Крутояров. — И не прохлаждаться, а работать приехали… А бывает, привезут иного нужного человека, тот всякие там обеды-ужины в домик требует, считает делом, само собой разумеющимся. Бог с ним, если сам шишка. А когда сынок его? — Гаврила Ионович махнул рукой. — Отдыхал тут один такой. Пьянки закатывал, девиц, мягко выражаясь, легкого поведения привозил… Сказал я Фадею Борисовичу, а тот: нужно, мол, брат, терпи. Папаша его сидит на фондах. Говорю: пусть хоть на чем угодно сидит. Не уберете — вот вам мое заявление. Не могу терпеть да и перед народом стыдно, перед рабочими… Заремба сам приезжал увещевать этого сопляка. А надо бы этому барчуку снять штаны да всыпать горячих!
— Выпроводили? — заинтересовалась Флора.
— Слава богу, сам досрочно умотал. Натворил в городе дел, в милицию попал. Ну и подальше от греха — в Москву, домой. — Крутояров вздохнул: Эхе-хе… В наше время таких порядков не было, чтобы из-за каких-то там фондов ублажать кого-то: коттедж отдельный, помидорчики свежие да виноград в столицу на самолете. — Он помолчал и неожиданно лукаво улыбнулся: Кстати, и из-за вас имел нагоняй…
