Владислав Куликов - Совсем другая жизнь
— Только эта статья еще должна попасть на стол кому надо, — заметил Ветров. — Это, мужики, на вашей совести.
— Все будет нормально, — сказал Филин.
Эту часть операции взял на себя Мазуров. Его знакомые добились, чтобы статью прочитал и зам главы администрации президента, и начальник Генштаба, и министр обороны, и еще целый ряд высокопоставленных товарищей, кого статья могла задеть…
Толочко пролежал в больнице всего несколько часов. Как только стало чуть лучше, он уехал, несмотря на протесты врачей. Сразу же нагрянул в редакцию. «Кто напечатал это? Почему меня не известили? — накинулся он на начальника рекламной службы. — Мать вашу, у нас же договор!»
В ответ только развели руками. Рекламщики рассказали, что накануне пришел хорошо одетый человек (это был Опарин). Сказал: у его друга, Вольдемара Толочко, день рождения, он хочет сделать сюрприз. Принес статью, заплатил деньги.
— Так вас растак, — Толочко опять схватился за сердце, — какой, на хрен, подарок: у меня день рождения в октябре.
— Извините, проморгали как-то. Но мы почитали, статья вроде хорошая. Критики нет. Не нашли никакого криминала.
— Кто это был, вы хоть знаете?
— Нет. Закрутились все… Он представился как-то. На ходу. Я даже не вспомню. Мы думали, это ваш друг. Ему квитанция была не нужна. Вот так и получилось…
«Сволочи продажные, — Толочко просто кипел от ярости, — проститутки. Мать родную готовы продать. Всем только деньги нужны, что за страна такая!»
В Генштабе намекнули, чтобы Вольдемар искал себе какую-нибудь другую работу. Или уходил на пенсию. «Ничего, сейчас с Усмоном разберусь, потом утрясу все в Генштабе. Объясню все. Поймут. Уроды, поверили какой-то лживой писульке. Кто же меня так подставил?»
Внезапно ему захотелось упасть на подушку и заплакать. Как в детстве. «Кому я сделал что плохое? — Ему стало безумно жаль себя. — Это все зависть проклятая! Я же горбом своим карьеру делал. Никто не помогал!» Он дышал часто и глубоко. На глаза навернулись слезы. «У меня не было папы генерала, как у некоторых, дяди секретаря обкома. Почему меня не любят? Это жестоко! Ну почему в жизни все так плохо?» Но то была лишь минутная слабость. Он заставил себя успокоиться. «Не время сейчас раскисать. Я еще им всем покажу. Ох, куда я валидол положил?»
Глава 12
Кто чем занимался в тот вечер. Толочко сидел, поглаживая грудь, в своем кабинете. Ветров на радостях пил пиво. Мазуров ужинал в закрытом клубе вместе с зам главы администрации президента и своими друзьями из СВР. О его назначении в администрацию прямо не говорили, но это было как бы само собой разумеющимся.
В то же самое время к Москве ехал старенький «икарус». Внутри на драных креслах сидели в основном плечистые тетки челночницы. Среди них — смуглая Аминат. Всю дорогу — почти десять часов — она смотрела прямо перед собой. Не выходила даже в туалет.
Ее голова была повязана черным платком. Соседки видели, что мысли девушки где-то далеко. Поэтому и не пытались заговаривать. Но они даже не догадывались, что Аминат едет на смерть.
Полгода назад погиб ее муж Абу. Он до конца дней своих резал неверных, как собак. Ставил мины, устраивал засады, поджигал из гранатомета бэтээры — все умел ее славный Абу, которого она поклялась любить и почитать перед Всевышним. Когда трусливые кяфиры поднимали руки, Абу брал их за волосы, откидывал голову назад и резал горло. Но однажды эти звери окружили его. Свора подлых и жестоких федералов схватила ее милого и доброго Абу. Для них не было ни божьих законов, ни человечьих. Били и пытали беззащитного Абу. А потом вместо справедливого суда, где дядя Иса, тетя Айсет, брат Мурат и многие другие выступили бы свидетелями и доказали невиновность Абу, отвезли ее суженого в лес и расстреляли. С тех пор поселилась печаль в сердце Аминат.
Невыносимая боль терзала ее. Постоянно. И не было от нее никакого спасения: физическая боль во всем теле, как после тяжелой физической работы с непривычки. А Аминат была привычна к работе. Только эта боль была во много раз больше. Казалось, земля горела под ногами. Жгло ноги. Небо давило сверху. Воздух был горячим и душным. Вот какая боль накопилась в ней за годы войны и безысходности.
Друзья Абу поселили ее в горном селении, где федералы появлялись раз в год. Каждый день с Аминой беседовал мудрый Ахмет. Его голос убаюкивал и покорял. Он говорил, что надо отомстить за смерть Абу. Там, на небесах, ее ждет блаженство. Сестра Гульнара, которую тоже привезли в село, вскоре куда-то уехала. А потом Ахмет принес видеокассету, на которой было записано, как Гульнара взрывает в Моздоке автобус с неверными. Ее душа теперь спокойна, объяснил Ахмет.
Аминат не могла дождаться, когда наступит ее час. И вот она ехала в Москву, чтобы покарать неверных за смерть Абу. В этом же автобусе ехала беловолосая Ольга, которая следила за Аминат. На случай, если кого-нибудь из них схватят, они делали вид, что не вместе. Но именно Ольга должна была привести Аминат на квартиру, где ждали братья по борьбе.
Ольга — бывшая биатлонистка — войной кормила двоих детей, росших без отца и редко видевших мать. В Москву она ехала, как в отпуск. Задание простое — привести чеченку по адресу и получить свои деньги. Потом Ольга хотела сходить на Красную площадь или в Третьяковку. «Сто лет не была в Третьяковке. Только бы не попасть в одно время с этой. Надо узнать, когда ее собираются запускать…» И еще она оценила, как тонко все придумано: девушка из Чечни может приехать в Москву, не вызвав подозрений. Ее обвяжут взрывчаткой и поведут куда надо. Пути отхода для нее планировать не надо. А организаторы останутся за кадром. Никакого риска. И дешево. «Пояс шахида» баксов в пятьдесят обойдется, рассуждала она, да еще билет на автобус. Мне они за эту операцию тоже копейки заплатили. Если скоро так пойдет — от этих не спрячешься. Как накоплю деньжат, завяжу с этой жизнью — надо будет из страны уезжать. Или в деревне жить. Только что там в деревне делать? Алкаши одни. И работы никакой…»
В столице они без труда нашли нужный адрес. Их встретили. Накормили. Ольга взяла свои деньги и ушла. Аминат села в угол и стала беззвучно молиться. Она не слышала, о чем говорили мужчины за стеной. Они же собирались ехать за взрывчаткой.
**
— Это совершил совсем другой человек-, — произнес Толочко, листая материалы дела. — Почему я должен отвечать за действия другого?
— Все люди со временем меняются, — философски заметил следователь. — Вы же были тем человеком, который это совершил? Были. Какие вопросы? А то, что потом изменились, — это не юридический вопрос, а моральный.
— Если я скажу, кто убил, вы отпустите меня?
— Теперь вам придется говорить на суде.
— Но это не я.
— В ваших показаниях так и записано: вы не признаете себя виновным.
— Вы не понимаете, есть другой человек, — у него чуть не вырвалось: тот, кто приходит ко мне ночью. Но здравый смысл подсказал: этого не стоит говорить, — у меня с ним общее только имя. Может, еще чуть-чуть внешность.
— А еще отпечатки пальцев, паспорт, даже тело у вас общее. Просто вам оно досталось уже в несколько потрепанном состоянии. Так? — следователь усмехнулся.
— Почти. Но дело вовсе не в этом! — воскликнул Вольдемар. — Вы ничего не поняли. Я могу быть кем угодно. Я знаю всех досконально. Значит, они живут во мне: и Ветров, и Филин, и Опарин, и Игнатьев. Почему же я не стал одним из них? Это какая-то ошибка! Поймите. Я не тот, за кого вы меня принимаете.
— Может, это вы себя принимаете не за того? — следователь пристально посмотрел на обвиняемого.
Вольдемару надоел этот разговор. О чем он прямо и сказал следователю, попросив его не отвлекать от чтения дела.
А ночью Вольдемар увидел… Усмона.
— Это сон или явь? — спросил Толочко.
— Тебе решать.
— Ты пришел меня убить?
— Да.
**
На повороте с Минского шоссе на проселочную дорогу неожиданно выставили милицейский пост.
— Видимо, поиздержались гаишники, — весело прокомментировал водитель Усмона, поворачивая туда, — только не здесь надо нарушителей ловить, а вон там дальше, в кустах…
Проселочная дорога вела к населенному пункту с милым названием Митьково. Когда-то это была деревня. Теперь — коттеджный поселок. Здесь была дача Толочко.
— Сержант Погребной, — представился милиционер, остановив машину, — ваши документы.
— Отстань, сержант. — Водитель показал спецталон. — Есть вопросы?
Милиционер заглянул в салон, внимательно посмотрел на Усмона. Больше в салоне никого не было.
— Проезжайте, — разрешил он.
