Фридрих Незнанский - Первая версия
Мы проехали через знаменитый писательский поселок, мимо поля, через которое открывался вид на кладбище и церковь за ним. А дальше уже были видны корпуса этого самого дома для ветеранов партии.
Я вспомнил, что когда-то бывал на этом переделкинском кладбище, где похоронен поэт Пастернак. Я приезжал сюда с одной романтической девушкой, которая до умопомрачения заговаривала меня стихами: своими, Пастернака и многих других поэтов — хороших и, как говорится, разных.
Но я помню, что не могила известного поэта поразила меня тогда, а тот участок кладбища, на котором были похоронены эти самые бывшие постояльцы дома, в который мы ехали. Над каждой могилой, а располагались они ровными рядами, словно в строю, высился небольшой цементный монумент с датами жизни и смерти. Но на каждом была и еще одна надпись: «Член партии с 1917 года... с 1905 года... с 1921 года...» — и так далее. То есть все эти люди умерли в одиночестве, точнее среди себе подобных, и эта дата вступления в партию, наверное, скрашивала весь остаток их жизни, проведенный в доме для престарелых.
Эта же дата стала последним напоминанием о том, что они действительно жили. Наверное, вступление в партию неведомо в каком году показалось для этих людей главнейшим событием между жизнью и смертью...
Дом престарелых большевиков мало напоминал тот дом престарелых, в котором мы волею случая не так давно побывали в Америке. Наш все равно чем-то неуловимым наводил на мысли о солдатской казарме. Не то кислыми запахами, не то смурными лицами обслуживающего персонала, не то еще чем-то неопределимым.
Из начальства на месте оказался главврач, который нас и принял в своем кабинете.
Пристально рассмотрев удостоверения и сравнив наши мужественные лица с фотографиями, он наконец сказал:
— Марию Сергеевну Бородкину вы сможете найти или в холле третьего этажа около телевизора, или в номере 306. Скорее всего, она дома, время обеденное. Она всегда обедает у себя.
В холле у телевизора группа стариков смотрела телевизор, чинно рассевшись в продавленных креслах и на дерматиновых кушетках. Запах казенной еды стал еще резче, к нему примешивался неуловимый дух затхлости редко проветриваемого помещения и лекарств. Это был запах старости...
Мы деликатно постучали в дверь комнаты номер триста шесть. Нам никто не ответил. Тогда Ломанов постучал громче — старики обычно плохо слышат. Ответа не было. Тут я заметил справа от двери кнопку звонка и нажал на нее.
Звонка мы не услышали, зато услышали звуки шаркающих шагов и высокий и неожиданно молодой голос спросил:
— Кто там? — и, не дожидаясь нашего ответа, нам открыла дверь очень пожилая женщина.
Она с изумлением осмотрела нас и сказала:
— Входите, я сейчас.
Мы вошли и тотчас поняли, почему не услышали звонка — от нажатия на кнопку над дверью внутри комнаты, очевидно, зажигалась лампа. Мария Сергеевна была практически глуха. Она надела слуховой аппарат и высокомерно спросила:
— Чем могу служить?
— Здравствуйте, — запоздало поздоровался я, а за мной и Ломанов. — Мы из прокуратуры.
— Присаживайтесь.
Мария Сергеевна светским жестом указала нам на два стула возле небольшого письменного стола, прикрытого газетой. Сама она села на застеленную клетчатым пледом кровать:
— Итак?
Было видно, что она очень, очень стара. Но держалась на удивление прямо, а в ее выцветших почти до белизны глазах угадывался ум и здравый смысл. Дай-то Бог каждому такую достойную старость, подумал я.
Видите ли, Мария Сергеевна, — начал я свою заранее придуманную речь, — у нас есть специальный отдел, который занимается историей отечественной криминалистики, разведки и биографиями людей, внесших весомый вклад в их становление и развитие. Возможно, потом по собранным нами материалам будет выпущена книга. Никто не должен быть забыт.
— Молодой человек, скажите прямо, что вас интересует мой покойный муж Михаил Павлович Бородкин, в свое время возглавлявший Главное разведывательное управление Генерального штаба Союза Советских Социалистических Республик, — произнесла она эту длинную тираду, глядя на нас как бы свысока и несколько обвиняюще, словно это лично мы с Ломановым разрушили такой великий и такой могучий Советский Союз. — И вот что еще я вам скажу, — добавила она на октаву ниже и спокойнее, — в сферу деятельности работы прокуратуры входит много обязанностей, но историческими исследованиями она никогда не занималась. Так что не морочьте мне голову. А про мужа я вам и так расскажу. Но первым делом покажу фотографии. Сама давно хотела посмотреть. Может, в последний раз с вами и посмотрю. Да-да, не возражайте. Мне уже скоро девяносто три!
Про себя я автоматически отметил, что даже в столь почтенном возрасте она не забыла себе сбросить пару лет — Ломанов сказал, что ей уже исполнилось девяносто пять. Загадочные все же существа эти женщины.
С верхней полки платяного шкафа под руководством Марии Сергеевны был извлечен огромный фотоальбом с рельефным красноармейцем на синей обложке. Мы с нею сели за стол, а Ломанов, стула которому не хватило, возвышался над нами.
— Это мы с Мишей в Нью-Йорке.
На плотной карточке красивая молодая чета с младенцем на руках улыбалась, глядя прямо и немного напряженно. В 1927 г. вернулись в СССР.
— У Миши на руках наш сын, Володя.
— А где сейчас живет ваш сын? — нетактично спросил Ломанов.
Она ответила крайне сухо:
— Он умер от воспаления легких в тридцать шестом году. Володя находился в длительной командировке на Дальнем Востоке, там простудился и скоропостижно скончался. Я даже не видела его могилы... Не смогла поехать: у мужа была секретная работа и меня не отпустили.
Мы мгновенно потеряли всякий интерес к этому большевистскому семейству. Легенда о великом шпионе, как мы думали сыне Бородкина, оказалась ложью...
И тут Мария Сергеевна перевернула страницу альбома. Я чуть не вскрикнул от неожиданности и спиной прямо-таки почувствовал, как замер Ломанов, сделав охотничью стойку.
— Вот последняя фотография Володи...
С фото нам нагло и задорно улыбался двадцатилетний Норман Кларк...
Мы слишком хорошо изучили его внешность по десяткам фотографий и не могли ошибиться. Уж больно характерная у него была внешность... Итак, первая версия оказалась одновременно и последней... Норман Кларк, американский миллионер, личный друг хрен знает кого, оказался советским шпионом. Простым великим шпионом...
Мы еще какое-то время рассматривали фотографии, узнали о боевом пути Бородкина-старшего и, как только представился удобный момент, поспешили откланяться.
Что и говорить, полковник Бугрицкий в отличие от полковника Ульянова сумасшедшим все-таки не был.
Рути Спир, как разъяренная тигрица, металась по квартире. Она могла, наверное, прямо-таки укусить любого, кто попался бы на ее пути. Уже целая пачка сигарет была выкурена, и, хотя до вечера было еще далеко, Рути нервным движением вскрыла вторую.
Но звонка все не было.
Пять минут назад звонил Семен Филин. Она послала его куда подальше. Там ему самое место. Только филинских фальшивых любезностей и натурального любопытства ей сейчас не хватало!
Он и так свалил, можно сказать, на нее большую часть дел, которые сам и затеял. Все эти идеи насчет картин были его. Это он ей пел сладким голосом, что со своими друзьями прекраснейшим образом все организует.
А что вышло на деле? Благодаря ему они чуть было не лишились всего.
И теперь вот приходится полагаться на какую-то аферистку, да еще и связанную с явными бандитами. Хотя, не исключено, что бандиты в этом случае окажутся наиболее надежными.
Когда зазвонил телефон, она схватила радиотрубку так быстро, что чуть было не уронила ее на пол.
Алло, — услышала она не столь уж ей приятный, но очень долгожданный голос.
Наталья! Почему вы не позвонили вовремя? — не сумела скрыть Рути своего раздражения.
— Маленькая заминочка. Только не беспокойтесь, не беспокойтесь...
— В чем дело?
— Исключительно в деньгах...
— Сколько еще? — выдохнула Рути.
— В последний момент человек потребовал вместо пятнадцати двадцать пять. Сказал, что в последний момент усилился контроль и ему надо делиться. Груз уже в пути, я вылетаю на место завтра рано утром.
— Хорошо, — сказала Рути, зло стиснув зубы. — Через полчаса жду вас около входа в метро «Китай-город». С той стороны, где церковь.
— Буду, — услышала Рути в ответ.
В том, что попытка моего убийства, жертвой которой стала Марина, это дело рук Буцкова, мы с Ломановым не сомневались. К тому же уж очень она напоминала убийство Дэвида Ричмонда, просто как две капли воды.
