Фридрих Незнанский - Синдикат киллеров
— Я уже сказала. Ту страшную ночь он провел со мной.
— Борис Сергеевич, — вмешался Арсеньич, — Татьяна Ивановна знает, о чем говорит.
— Тогда это алиби. А теперь вернемся к вице-президенту...
Жирнов доложил обстановку прокурору, что доказательства связей Никольского с ГКЧП выглядят весьма неубедительно и представляются ему голословными, поэтому не исключено, что красиво состряпанное дело рухнет в суде.
Василий Васильевич, честно говоря, уж и сам был не рад, что связался с ним. Но отступать было некуда и оставалось только идти до конца.
Между тем Жирнов, отметив, что прокурор явно мучается сомнениями, не ведая пока, какой предпринять ход, решил высказать, если, конечно, Василий Васильевич не возражает, свои мысли по этому поводу.
Максимов не возражал. И тогда Жирнов коротко посвятил его в свои соображения, возникшие после посещения финансовой компании «Нара», которая, как оказалось, снова и весьма активно возобновила свою деятельность. Налоговые службы, по представлению всех необходимых для проверки деятельности компании документов, уже занялись расследованием. Жирнов специально проверил — управляющая банком его не обманула.
Но, поскольку любая подобная ревизия длится не один день, а факты нападения на помещение компании, исчезновения денежных средств и всей документации имели место, у следствия есть основания предъявить обвинение в хищении общественного имущества, а также в незаконных валютных операциях.
— И объединить это дело с делом о налете, — подсказал прокурор.
— Вот именно, — улыбнулся Жирнов. — Я знаю, вас уже замучили протестами и жалобами на наши «противоправные действия» и нарушения законности, так?
Максимов только руками развел: мол, что поделаешь!
Мне кажется, Василий Васильевич, что всем им можно дать ответ такой: в следственном изоляторе Лефортово в настоящее время объявлен карантин. Ничего, подождут. А нам тем временем было бы неплохо перевести нашего подозреваемого в другой изолятор, скажем, в Бутырку. Там и условия содержания не те, и договориться можно о... некоторых мерах воздействия на нашего... упрямца.
«Способный малый», — подумал Максимов, разглядывая Жирнова. Когда-то и он сам был таким же молодым и востроносеньким. И тоже форму свою любил, как вот он. А теперь приходится надевать мундир только в исключительных случаях. Да и тесноват он стал, а государственному советнику юстиции третьего класса нужно прилично выглядеть, как-никак генерал-майор, если перевести на общеармейские звания. Выше не подняться, и не надо. Вот им, молодым, расти еще и расти. Способные ребята...
Ну что ж, — после долгого молчания, которое должно было изображать углубленное его раздумье, сказал он, наконец, и даже стол свой полированный ладошкой мягкой припечатал. — Предложение мне представляется дельным. Действуй как договорились. А я со своей стороны буду тебе всячески способствовать.
ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ ОТ СУМЫ И ОТ ТЮРЬМЫ
Октябрь, 1991
1
Арсеньич через помощника Локтева достал-таки Александра Владимировича. Но тот собирался в длительную командировку по Сибири и Дальнему Востоку и лишь исключительно из благожелательного отношения к Ивану Арсеньевичу согласился уделить ему не более пяти минут драгоценного вице-президентского времени. Для того, что нужно было Арсеньичу, хватило бы и меньшего. Локтев назначил час и сказал помощнику, что с Кашиным надо встретиться обязательно.
С этой минуты Арсеньич, сидя в офисе, ни на минуту не отлучался от телефонного аппарата. Наконец раздался звонок помощника. Он сообщил, что вице-президент примет майора Кашина — вот так, без тени шутки, и говорил помощник — без пяти минут в час дня. На официальную часть уйдет около трех минут, а затем Александр Владимирович готов уделить две минуты личного времени и сколько получится, пока он дойдет до автомобиля.
Арсеньич ринулся на аудиенцию. Его встретил помощник, провел в кабинет вице-президента.
Здесь уже присутствовало несколько человек, у всех был торжественный и строгий вид, словно готовилось какое-то важное ритуальное действо и они все являлись главными его участниками. Вице-президент был осенен сзади огромным полотнищем нового российского трехцветного знамени. Помощник, подойдя сзади, что-то подал ему, и Александр Владимирович сделал шаг навстречу Арсеньичу.
Человек военный при виде генерала, хоть и в цивильной одежде, торжественно шагнувшего ему навстречу, Арсеньич легко принял подобающую стойку. И даже слегка мешковатый, штатский его вид говорил армейскому взгляду, что создан этот человек природой по идеальному военному образцу. Локтев даже шаг замедлил, с восхищением глядя на Арсеньича.
— Вот, — сказал он просто, — от имени Президента и Республики вручаю тебе, дорогой мой товарищ и соратник, эту почетную медаль, памятный знак защитника «Белого дома». Их немного, и все они будут вручены самым достойным. Поздравляю, Иван Арсеньевич, и благодарю за ту неоценимую помощь, которую ты и твои товарищи оказали нам, руководителям сопротивления, в те поистине судьбоносные для Родины дни и ночи.
Локтев обнял и трижды поцеловал Арсеньича, затем отошел, давая возможность остальным пожать руку герою, и сделал неприметный взмах ладонью. Сейчас же появился официант. В руке у него был большой поднос с высокими бокалами с шампанским.
— Прошу, — снова показал рукой вице-президент и взял бокал. Отпив глоток, он поставил его на свой огромный письменный стол и взглянул на Арсеньича, который чувствовал себя сейчас настолько неловко в своей простой куртке и в данном окружении, что не знал, куда девать глаза и вообще зачем ему нужна эта дурацкая шампань, когда он за рулем.
Локтев показал ему глазами на выход и, обернувшись к своим, сказал:
Благодарю всех вас, увидимся после моего возвращения из командировки. До свидания. Пойдем, Арсеньич, слушаю тебя.
Все-таки хорошо, что был Арсеньич человеком военной закалки. Уложить в две-три минуты все, что надо было сказать, при этом объяснить идиотизм ситуации, — такое надо суметь. И Арсеньич сумел. Локтев отреагировал сперва бурно, даже гневно: как это так, оскорбить, унизить, бросить в тюрьму достойного человека! Да за такое... Короче, решительно заявил вице-президент, что нужно сделать? Какая требуется помощь?
И вот тут Арсеньич выложил Локтеву соображения адвоката, которые Гордин изложил Арсеньичу в самом сжатом виде, ибо понимал, что высокое начальство обожает готовые формулы для утверждения их в виде своего собственного решения.
Локтев задумался и молча направился к своему автомобилю. Арсеньич уже потерял было всякую надежду: загорелся же человек, понял вроде, подхватился помочь — и вдруг... Да что ж с ними тут, наверху, со всеми происходит? А вице-президент, будто уловив каким-то внутренним чутьем сомнения и отчаянье своего боевого соратника, хитро сощурившись, неожиданно погрозил тому пальцем.
Торопишься, друг. Такие вещи с наскоку не делаются. А у меня времени — сам видишь, в обрез. Значит, так договариваемся: через две недели я возвращаюсь, подсылай мне твоего адвоката, чтоб объяснил все более конкретно. Мы ж с тобой законы знаем, только когда они нас не касаются. А там столько всяких тонкостей и нюансов, черт ногу сломит. Вот и пусть он мне все еще раз толком объяснит, а я сделаю звонок куда следует. Все ж таки к мнению вице-президента должны прислушаться, как ты считаешь? — И, уловив в своем тоне хвастливые нотки, посерьезнел: — Я в том смысле, что вице-президент не должен выглядеть дураком в юридических хитростях, понял? Ну еще раз поздравляю — и до скорой.
Он пожал Арсеньичу руку и ловко, как будто в свой боевой самолет, нырнул в правительственную машину.
Две недели! Нет, все же верно говорят, что им, наверху, никогда не понять нас — земных и грешных. Они в облаках витают — в прямом и переносном смысле, а мы тут ползаем, под ногами мешаемся. Две недели восторженных приемов по всей России-матушке и две недели издевательств моральных и физических в лефортовском изоляторе! Есть, наверное, разница. И Арсеньич в сердцах пожелал даже, чтоб и они, эти новоявленные вожди, хоть когда-нибудь испытали на своей собственной шкуре то, что приходится терпеть другим.
Он снял медаль с лацкана куртки и сунул в карман, а коробочку от нее швырнул в урну.
Одного еще не знал Арсеньич: в Лефортове Никольского уже не было. Он-то считал, что в следственном изоляторе объявлен карантин, как ему в неофициальном порядке сообщил следователь Жирнов, а на самом деле накануне ночью Евгения Николаевича перевели в другой СИЗО — Бутырку.
2
За ним пришли ночью. Последовал приказ: «С вещами на выход?» Сердце словно сжалось от непонятного предчувствия — еще не понимая, хорошо будет или плохо. И какие тут вещи! Надел брюки и пиджак да сунул ноги в туфли. Вот и при параде.
