Издательство «Развлечение» - Последняя борьба
— Одну минуту, начальник! Я приду к вам на помощь! — крикнул молодой человек, не теряя присутствия духа.
Он повернулся к оцепеневшему от ужаса швейцару и дрожащей всем телом горничной.
— Окна квартиры выходят только на улицу или есть окна во двор?
— Во двор выходит только одно кухонное окно! — проговорил швейцар. — Но оно высоко, а у нас нет лестницы!
— Глупости! Скорее во двор! — закричал Патси.
Огромными прыжками он бросился вниз по лестнице. Через минуту они уже стояли в узком дворе, глядя на задний фронтон дома, такой же гладкий и лишенный каких-либо украшений, как все задние фронтоны нью-йоркских домов, которые и с лицевой-то стороны уже были достаточно однообразны, а со двора обычно даже не штукатурятся и оставляются такими, какими они выходят из рук каменщиков, сырыми и неоконченными.
Для мгновенно возникшего в голове Патси плана это было, однако, более или менее благоприятно. Замирая от ужаса, швейцар и горничная смотрели, как отважный юноша стал карабкаться вверх по стене, хватаясь пальцами за щели между отдельными кирпичами и, держась за эту почти несуществующую опору, подтягивался на руках, упирался ногами в стену и снова принимался искать опору для рук. Таким способом ловкому юноше удалось добраться до второго этажа и уцепиться за карниз окна. Одну секунду он провозился у окна, а затем быстро разбил стекло, к немалому ужасу швейцара.
Еще секунда, и Патси скрылся с глаз своих пораженных зрителей, как кошка, забравшись сквозь окно квартиры.
Между тем Ник Картер претерпевал все муки ада.
Привязанному к стулу ужасными путами, от которых кровь застаивалась в жилах, а конечности коченели и делались совершенно бесчувственными, Нику Картеру оставалось только одно — покориться неминуемой судьбе. Вначале, правда, он надеялся, что ему удастся криками призвать кого-нибудь на помощь. Но дом был построен солидно; помещение, в котором он находился, располагалось в самой середине квартиры, а по лестнице почти никто не проходил, потому, что все пользовались лифтом. Шум поднимающегося и опускающегося лифта заглушал всякий крик о помощи; к тому же в доме было довольно-таки шумно: на одном этаже пели, с другого доносилась фортепианная игра… да и если бы кто-нибудь действительно услышал его крики, он едва ли догадался, что это крики о помощи.
Таким образом, несчастный Ник охрип от криков, а на помощь все-таки никто не приходил. В конце концов горло совсем отказалось служить, и он впал в состояние какой-то апатии, вызвавшее в его душе тупое равнодушие. Это продолжалось некоторое время; потом вдруг снова вернулось ясное осознание ужасного, безвыходного положения: он сделал отчаянную попытку освободиться от опутывавших его веревок, но свеча сильно замигала, и это заставило его отказаться от своей попытки. Он понял, что от его отчаянных движений свеча может упасть и катастрофа наступит еще раньше, чем это было запланировано.
Тогда Ник Картер совсем перестал шевелиться, сидел неподвижно и только думал — думал, пока у него не разболелась голова и не вернулось состояние полной апатии.
Но вот он услышал хорошо знакомый звук прикосновения отмычки к замку наружной двери. В ту же секунду в нем снова проснулось желание жить. Делая над собой нечеловеческое усилие, он снова собрал все свои мысли и заставил себя соображать. Ему удалось резким свистом остановить своего молодого помощника, а затем в коротких фразах растолковать ему свое отчаянное положение, а также грозившую ему отчаянную опасность.
— Терпение, начальник, сейчас я выручу вас!
Да! На Патси можно было положиться! Он сумеет проникнуть в квартиру. Но успеет ли он? Вот роковой вопрос!
— О, эта ужасная неизвестность! Когда же ей наступит конец?! В тысячу раз лучше было умереть, чем терпеть эту нескончаемую муку. Каррутер — дьявол! Да, он умел мстить! Он хороший знаток человеческих душ и знал, что страдания души могут быть в тысячи раз сильнее страданий тела.
Нику уже начинало казаться, что он чувствует запах тлеющей серной нити, проходящей в середину бомбы. Фитиль загорелся, еще секунда — полсекунды — и всему конец!
Как сквозь сон, Ник еще успел увидеть какую-то темную фигуру, потом сознание покинуло его…
Когда Ник открыл глаза, он увидел себя лежащим на диване, а Патси и Тен-Итси усердно терли ему лоб уксусом и одеколоном.
— Где я? — спросил сыщик еще в каком-то полусне.
— Вы спасены, начальник… благодарение Небу! — проговорил Патси, и на глазах его выступили слезы радости. — Но и пора было, ей-Богу! Еще секунда, и мы оба взлетели бы на воздух!
Несколько минут еще Ник Картер пролежал без движения, точно все еще не понимал случившегося. Но потом он быстро оправился.
— Где Дик? — спросил он, прикладывая руку ко лбу. — Каррутеру действительно удалось обмануть его?
— Дик здесь, — ответил сам молодой помощник, в эту минуту как раз входивший в комнату, — да, проклятый негодяй надул меня, а я поддался его обману, как старая дева обещаниям свахи.
— Я сам отличился не хуже твоего! — заявил великий сыщик. — Все мы люди и всегда можем ошибиться… А впрочем, поддаться обману такой гениальной преступной четы, как Инес Наварро и Морис Каррутер, еще не такой позор… главное только, чтобы конечная победа все-таки досталась нам.
Он встал с дивана и в глубоком молчании задумчиво смотрел вдаль.
Три его помощника шепотом обменивались своими мнениями; бомба была осмотрена с любопытством и вниманием; Патси из осторожности положил ее в ведро с водой, чтобы сделать совершенно безопасной.
— Если бы я только знал, куда спрятались эта Инес и Морис Каррутер! — со вздохом сказал Дик. — Из Нью-Йорка им едва ли удастся выбраться, потому что из 27-го полицейского участка немедленно даны предупреждающие указания на все вокзалы и станции.
— Тебе не удалось установить хотя бы, в каком месте вышли они из кареты, Дик? — спросил великий сыщик.
— Этого я, к сожалению, не могу тебе сказать, потому что меня одурманили хлороформом; после этого они сейчас же вышли и удалились, а кучеру было приказано везти меня на угол 6-й Авеню и 23-ей улицы. Он так и сделал, а так как я не вылезал, то он слез с козел посмотреть, что со мной, и вот поток свежего воздуха, когда открылись дверцы кареты, привел меня в чувство.
— И ты велел везти себя в ближайший полицейский участок? Это было разумно, — одобрил великий сыщик. — Впрочем, Инес была в нарядном вечернем туалете, как будто собиралась в какое-то блестящее общество, да и Каррутер тоже был во фраке, а сверху он надел мое пальто.
— Насчет этого я, пожалуй, могу вам кое-что сказать, — вмешалась горничная, которая с любопытством прислушивалась к разговору сыщиков.
— Вы знаете, куда поехала ваша графиня? — живо спросил сыщик.
Девушка кивнула.
— Гольдсварт вчера был послан за билетами в оперу; графиня почему-то секретничала и говорила с Гольдсвартом по-испански… а я, разумеется, не показала виду, что сама немного понимаю по-испански…
— Ну и что же с этими билетами? Он принес их? — спросил сыщик, чрезвычайно взволнованный, в то время как и его помощники стали напряженно прислушиваться.
— Эти билеты на сегодня, ложа № 17, во втором ярусе… они стоили сто долларов, и графиня была этим очень недовольна.
Ник Картер посмотрел на часы.
— Теперь одиннадцать часов; может быть, я еще успею в оперу к концу представления.
— Если Инес Наварро еще там! — сказал Дик, пожимая плечами. — Я знаю ложи второго ярус, они имеют каждая по аванложе, отделенной от самой ложи шелковыми портьерами. Наша молодежь иногда умудряется ужинать в этих аванложах… и вот, я предполагаю, что Инес Наварро взяла эту ложу только для того, чтобы завести переговоры с некоторыми личностями… едва ли она поехала в оперу слушать пение и музыку.
— Ну хорошо, это мы увидим, — решил Ник Картер. — Теперь надо поторопиться. Тен-Итси, ты с некоторыми сыщиками из Центрального отделения оставайся здесь в квартире и жди моих приказаний. А я с Диком и Патси поеду в оперу.
С этими словами сыщик в сопровождении своих товарищей быстро сбежал вниз по лестнице, точно никогда и не находился на волосок от верной смерти. Мысль, что, быть может, удастся застать преступную чету и свести с ней окончательные счеты, сразу возвратила ему всю его прежнюю силу.
Большое представление Вагнеровской оперы «Лоэнгрин» подходило к концу. Прогремели заключительные аккорды, усталые музыканты захлопнули нотные тетради и устремились к выходу. Весь театр был наполнен обычным шумом разъезжающейся толпы людей.
В многочисленных гардеробах толпился народ; затем публика стала потихоньку расходиться, и шаги последних запоздавших зрителей гулко и жутко звучали в огромном опустевшем здании.
Сторожа собрались в кучу, сонные капельдинеры лениво спускались с верхних, выложенных дорогими коврами лестниц.
