Надежда Зорина - Непойманный дождь
— Какого черта! Если вы знаете, кто я такой, какого черта спрашиваете? — Как же мне стало обидно на судьбу, не передать.
— Да ты что? — Он изобразил удивление. — Откуда мне тебя знать? — Засмеялся, притворяясь все тем же простым парнем, сверхчеловеком, который смог догнать, спасти, привести в чувство. — Просто моя мама в детстве научила меня читать. — Он ткнул мне в грудь пальцем, словно дулом пистолета, — грудь закаменела, я весь закаменел. И, закаменев, не сразу смог совладать с шеей, повернуть голову, посмотреть, куда он указывал.
Беджик! На груди моей беджик. Я ведь все это время оставался в форменной куртке с беджиком на груди. Потому что работа моя не закончилась в пять часов, потому что к восьми я пошел в дом, где музыка, относить эти проклятые письма. Потому что потом… Ну да, я и забыл, что все еще в форме. Только вот значит ли это, что я могу ему доверять?
— Вы ничего интересного не увидели на дороге? — в виде проверки, в виде испытания спросил я.
— Как же не увидел, еще как увидел! Знаешь, Ефим, не каждую ночь встречаешь на дороге человека в форме курьера и в черных очках. Честно говоря, сначала я принял тебя… Ну не важно.
— А до этого?
— Что до этого? До этого я боролся со сном — собственно, я третьи сутки в дороге, не спал в прошлую ночь.
— Вот именно! Я тоже не спал! И потому, когда ее увидел, подумал, что мне все снится. Это действительно походило на сон.
Я замолчал, покосился на парня — он ничего: довольно естественно изображал интерес и удивление. Продолжать? Рассказать? Нет, сначала нужно окончательно убедиться в том, что он просто случайный проезжий.
— Гроза в октябре — не правда ли, странное явление? Вы себе можете такое представить?
Боковым зрением я внимательно наблюдал, как он отреагирует.
— Ты хочешь сказать, что была гроза? — Он высунулся в окно, задрал голову, рассматривая небо. — Нет, не похоже. Да и я ничего такого не заметил, хоть и был сонный. А вообще, мне один знакомый рассказывал, что наблюдал грозу — да что там наблюдал, еле пережил! — в середине января. И представь, в Средиземном море! Они с женой по путевке отправились в круиз по Средиземке и попали в страшный шторм. Жуткое зрелище: молнии сверкают, гром — и снег валит мокрыми, крупными хлопьями, да еще качает так, что на ногах устоять невозможно. И главное — от берега рукой падать, вроде и спасение близко, и ничего сделать нельзя.
— Да, это ужасно, — вежливо поддержал я, покивал и вдруг неожиданно, качнувшись к нему, выпалил: — На моих глазах только что убили женщину! — И отпрянул, испугавшись своей безрассудности. Он тоже от меня отпрянул, видно испугавшись моего безумства.
— Убили женщину? На твоих глазах? Только что?
— Ну, не только что. Не знаю. Полчаса назад, час. Я не смотрел на часы.
— А при чем здесь гроза?
— Гроза — это потом, сейчас не важно. — Я нетерпеливо махнул рукой. — Так что вы на это скажете?
Парень смотрел на меня в жалостливой задумчивости. Да что он меня за сумасшедшего принимает?!
— Ты мне не веришь? — Я тоже перешел на «ты», но не дружески, а наступательно.
— Верю, отчего же? — тоном закоренелого психиатра стал успокаивать меня он. — Расскажи, как это было.
Расскажу. Потому что мне просто необходимо это кому-нибудь рассказать, и лучше всего постороннему, человеку, с которым я больше никогда не встречусь. Потому что ему рассказать не опасно: этот парень — просто проезжий, и это он вполне доказал. А психиатрический тон его — ну и черт с ним, с тоном: в конце концов, нет ничего плохого в психиатрах, они призваны приходить на помощь в таких вот сомнительных ситуациях, с которыми простому человеку справиться не под силу.
* * *— Видишь ли, — начал я, и теперь мое свойское «ты» было именно свойским и дружеским: все, что я собирался рассказать, можно рассказать только другу, постороннему, и все-таки другу, — с самого начала меня поразило то, что шла она в летнем платье. Ночью, одна, на пустынной дороге, в летнем платье, совершенно не по сезону. Я думал сбежать… но об этом потом. В общем, я вынужден был бежать из города, и мне это почти удалось, а тут эта женщина. Она шла, целенаправленно шла по дороге. Я остановил машину, подумал, что ей нужна помощь, окликнул, но она меня даже не услышала. Тогда я вышел и направился за ней… Тут-то и прозвучал выстрел. Ты мне не веришь?
— Где все это произошло?
— Ну, точное место я указать не смогу. Где-то там. — Я махнул в сторону так и не достигнутой гостиницы. — Видишь ли, на какой-то момент я утратил… мне представилось… Я просто ехал. Сел в машину и уехал…
— Сразу после выстрела?
— Не… сразу. Я… Я к ней подошел… Убедился, что она мертва. А потом… я не очень помню. Я даже не сразу понял, куда еду: вперед или назад.
— Понятно, — парень усмехнулся, — потерялся в пространстве и времени. Такое бывает.
— Ты мне не веришь?
— Да верю, верю, успокойся. Глотни-ка еще коньяку.
Я безвольно принял у него из рук фляжку, сделал глоток — не потому, что хотел коньяка, а потому, что он хотел, чтобы я выпил и успокоился.
— И что, ты не слышал убегающих шагов, ничего в таком роде?
— Нет, не слышал, только звук выстрела.
— И конечно, ничего не видел?
— Кажется, нет.
— Что значит — кажется?
— Не знаю. Был какой-то сгусток темноты… это мог быть человек… я не уверен. Я испугался, ужасно, до безумия, испугался. Не потому, что я трус! Просто это ведь продолжение истории. Я хотел убежать, понимаешь? Но это оказалось невозможно. Они не дали мне убежать! И эта история никогда не закончится.
— Они?
— Долго объяснять. Хотя, пожалуй, я объясню. Расскажу, но сначала… Как ты думаешь, что все это может значить?
Парень опять усмехнулся, я внимательно следил за его реакцией, я очень не хотел, чтобы он все это воспринял как бред сумасшедшего, чтобы он меня сумасшедшим посчитал. Это было бы больно и страшно и совершенно безнадежно, словно тогда бы я уперся в тупик. Мне отчего-то казалось, что этот парень, именно этот парень способен мне помочь, в состоянии мне помочь, располагает такой возможностью. Когда-то у меня была потрясающая интуиция.
— Как была одета эта женщина?
— Да я же говорю, в летнем платье. В летнем, понимаешь?
— Это я понял, но как оно выглядело?
— Разве это важно?
— Думаю, да.
Черт возьми, он опять усмехнулся!
— Ну… — Я задумался. — Белое… во всяком случае, светлое, в темноте трудно было понять.
И на нем что-то… какие-то цветочки, что ли… Да, мелкие темные цветочки. И еще, — вдруг вспомнил я и ужасно обрадовался, что всплыла такая важная деталь, тогда я не обратил внимания, а сейчас отчетливо увидел, — воротник скрепляла брошка. Крупная такая, некрасивая брошка, кажется, из стекла. И туфли… — Меня понесло в воспоминаниях, я снова видел эту женщину, да так ясно, словно она снова шла, живая еще, по дороге, но теперь я ее рассматривал, внимательно рассматривал. — Нет, это были не туфли, а босоножки, белые, ну, или светлые. Спереди ремешки, каблук невысокий. — Я прикрыл глаза, чтобы перестать следить за реакцией моего конфидента, чтобы ничто не могло отвлечь. — Волосы светлые, неухоженные, забранные в лохматый пучок на затылке. Вся она какая-то пожилая, несвежая — такими бывают старые девы, не нашедшие себя в работе, ты понимаешь, о чем я?
— Да, да, продолжай.
— Ноги толстые, рыхлые, и руки толстые и рыхлые, и на ощупь… Ты не можешь себе представить, какой это был кошмар! Палец провалился в теплую мягкую массу — жуткое ощущение! Как тесто. Нет, это такой материал, невозможный в реальности, фантастический, который и возникнуть может только во сне. Вообще все это и напоминало сон, воспринималось сном. И если бы не одно обстоятельство, я бы так и считал, что все мне просто приснилось.
— Какое обстоятельство?
— Да, собственно, не важно, это на уровне ощущений, ты вряд ли поймешь.
— Уж постараюсь. — Он пошарил в карманах, вытащил пачку сигарет, протянул мне. — Будешь?
Я взял, вдруг ощутив, что страшно хочу курить. Жадно затянулся, вспомнил, что у меня есть свои сигареты, почему же я не закурил раньше, если так хотел? Парень тоже закурил.
— Обстоятельство заключалось в том, — продолжал я, — что… Понимаешь, я ехал из города, а потом оказалось, что возвращаюсь. С чего бы еще мне было вдруг переменить свои планы? У меня имелись веские причины уехать. И потом, все было слишком ощутимо, нереальная ситуация, но я ее слишком прочувствовал. И все помню, как оказалось, до мельчайших деталей. Вот сейчас даже запах вспомнил: от женщины пахло какими-то стародевичьими духами и немного потом. В летнем платье, на улице не больше десяти градусов, а пахло потом.
— Да, детали, это интересно, но и такое бывает. Ладно, поехали.
— Куда? — Я растерялся.
— Как — куда? На место преступления, конечно.
