Артур Жейнов - Пилюля
– Помоги, внучок, трудно мне идти. Осколок на печень давит. Дай хоть на плечо обопрусь. Парень ты крепкий, сдюжишь.
– Прекращай, дед. Пошли, пошли. Ну и воняет от тебя…
– Это в сорок первом, когда двое суток под Смоленском в свинарнике прятались. Вот с тех пор…
– Ты быстрее можешь?
– Скажи, внучок, много заработал?
– Много там заработаешь, бомжи одни, такие вот, как ты.
– А мы за краюху хлеба да за Родину на танки шли. Легкая была работа. Не то, что у тебя, внучок. Это ж сколько силы надо, бомжиков за пиписьки тягать! Учился долго, наверное?
– Ехидный ты старичок, – вытирая пот со лба, заметил доблестный страж. – Ты мне другую работу дашь, что ли?
– А лучше никакой, чем такую. Мы по совести умирали, а вы по совести жить не хотите.
– Может, не за тех умирать надо было, а, дед? Может, не с теми воевал?
– Поговори мне. Я-то с теми, с кем надо, а вот ты подумай, с кем и против кого.
Рита все это время, как бы прогуливаясь, шла по параллельному ряду. Ее внимание привлек крепкий мужчина у окна. Он как-то слишком резко отвернул от нее лицо и приложил палец к уху. Девушка прислушалась:
«Видел… – прошептал незнакомец – … Мент мешается… Обязательно проверим…»
Рита остановилась, заметила еще нескольких типов похожей комплекции, то и дело прикладывающих ладони к ушам. Двое подозрительных следили за стариком и сержантом у самого выхода.
Проходя мимо туалета, старик остановился, схватился за живот.
– Ой, больно!
– Что у тебя опять? – недовольно спросил полицейский. – Осколок бомбы в заднице шевелится?
– Рези. Не дойду. – Корчась от боли, дед показал на дверь. – Туда надо.
– Что еще придумал! Терпи.
– Думаешь, я под Сталинградом мало натерпелся?
Полицейский недовольно скривил лицо.
– У тебя две минуты.
– Ты это… не пускай никого, внучок. Ну не могу я при посторонних…
– Две минуты, – повторил сержант.
Старик благодарно кивнул и направился к двери, бурча себе под нос: – Две минуты… У нас в сорок третьем под Курском… сейчас я тебе расскажу…
Дверь за старым воякой закрылась. Сержант остался терпеливо ждать снаружи. К туалету подошел крепыш, стоявший у окна, и взялся за ручку.
– Куда? – остановил его полицейский.
– Сюда, – показал на дверь мужчина.
– Подождите, сейчас генералиссимус выползет, – добродушно усмехнулся сержант. – Задумался, видно, никак не вспомнит, что там у них под Курском в сорок третьем стряслось.
– Я тороплюсь.
– Все торопятся.
– Но мне надо.
– Всем надо.
– Но мне очень надо!
Блюститель закона дернул за ручку, дверь не поддалась.
– Закрылся, панфиловец, – сказал он и постучал. – Дед, выползай!
Никто не ответил, и он постучал еще раз.
– Дедуля! Ставка на совещание зовет!
Крепыш, просившийся в туалет, заметно занервничал. С нетерпением наблюдая за неэффективными действиями полицейского, он не выдержал, оттолкнул сержанта и, выбив дверь ногой, влетел внутрь.
– Ты что сделал? – заорал полицейский и, закипая от гнева, кинулся следом.
И тут Рита увидела, как со стульев вскочили и с разных концов зала стремглав помчались к туалету еще несколько мужчин. Из уборной им навстречу выскочил тот, что выбил дверь, и кинулся к выходу:
– В форточку! В форточку вылез! – истерично кричал он маячившим вдалеке темным силуэтам. – По крыше уходит! Все на улицу! Быстро! Быстро!
Все вдруг загомонило, забегало.
Девушка вспомнила, как однажды открыла дверь в погреб, а там точно так же перепугано и бестолково по полу метались мыши.
На улице раздалось несколько выстрелов, люди сорвались с кресел, подскочили к окнам. Рите стало страшно. Со всех ног она помчалась к выходу, но вдруг почувствовала боль чуть выше колена.
– Зацепили, – произнесла вслух, остановилась и потрогала ляжку.
«В мышцу ему попали… Больно… Но кость не задели… не задели…»
Завизжали колеса, заскрежетало железо. Задевая припаркованные на стоянке такси, на большой скорости мимо центрального входа пронесся черный «мерседес». Через пять секунд следом промчались еще две машины. Стреляли снова, но уже дальше. Озираясь, Рита вышла на улицу. Больше выстрелов не было слышно.
Лишь минут через пять она вспомнила о бумажном пакете. Как и думала, в нем оказались деньги. Теперь могла спокойно лететь к Сане, но на душе было тяжело. В том, что случилось, она винила себя.
«Наверное, я выглядела действительно жалко, – думала Рита, – если он, зная, что за мною следят, рискнул подойти и… И все из-за этих проклятых денег… Глупый, глупый Кубинец, а если бы его убили? И кто из нас дурачком родился?»
Она простояла на улице еще полчаса, все ожидая чего-то, но больше ничего не происходило. Никто даже не обсуждал происшедшее. Забыли. Вернулись к обыденным мыслям и заботам.
Хуши сказал: «Я счастлив, ведь все мои мечты сбылись. После жаркого дня, наконец, пришел прохладный вечер. О нем я мечтал с самого утра»
Когда пассажиров подвозили к самолету, солнце ярко светило, а Рита улыбалась. Солнечный свет ласкал ее лицо и руки, пробивался сквозь ресницы, проникал в мысли, грел душу.
«Как неправильно, глупо я устроена. Что с моим Саней, что будет с нашим Кубинцем? Ведь ничего не ясно. Все просто ужасно. Я улыбаюсь, как трехлетняя девочка на каруселях. Глупая я, правильно он сказал. Радоваться сейчас – предательство. В такой ситуации надо быть мрачной и сосредоточенной, а не лыбиться на все тридцать два».
Как ни пыталась Рита пристыдить себя, но до конца испортить себе настроение ей не удалось: молодость, здоровье и яркое солнце гнали прочь грустные мысли.
Ей повезло. Совершить перелет предстояло на любимом месте – у окна. Люди не спеша проходили в салон, забрасывали сумки в багажные отсеки и рассаживались в кресла. Место рядом с ней оставалось пустым.
«Где-то заблудился», – подумала девушка, когда щелкнули замки люка и из-за крыла показался трап. Но самолет почему-то долго не взлетал. Трап снова вернули, и тот же автобус, который привез ее, снова направился от здания аэропорта к самолету.
«Успел-таки!» – порадовалась Рита за опоздавшего пассажира. Но радость мгновенно улетучилась, как только в поднимающемся по ступеням трапа мужчине девушка узнала своего бывшего жениха. Вадим был без багажа. Волосы взъерошены, на скулах серела щетина. По всему видно, собирался наспех.
«Ну а тебе-то, что надо? Ну почему, почему мне все мешают?»
Зайдя в салон, опоздавший нашел глазами Риту, притворно удивился и поспешил к ней.
– Вот так встреча! – радостно воскликнул, усаживаясь на свое место. – Все с ног сбились, ищут ее, а она вот где спряталась! Михалычу надо будет позвонить, а то волнуется.
– Чего тебе надо? – строго спросила Рита.
– Как чего? В командировку лечу, Ритусик. Не все же, как ты, на курорты. Работать надо. На все деньги нужны. Чтобы кушать хорошо, одеваться красиво, женщинам нравиться. В театр кого-нибудь пригласить…
– Так, давай пока не взлетели, дуй отсюда!
– Как это «дуй»? У меня работа: договора, сделки, корпоративы…
– Не уйдешь? – остановила его Рита и приподнялась с кресла. – Тогда я сейчас ухожу.
Вадим убрал ноги, освобождая проход.
– Давай-давай! Денег на такси одолжить? У меня есть, я ведь работаю. О! Еще вспомнил, для чего нужны деньги, – чтобы на такси поехать. Все-таки, Ритусик, деньги это удобно. Лично мое наблюдение. Папе привет передавай.
– Вот так встреча! – радостно воскликнул, усаживаясь на свое место. – Все с ног сбились, ищут ее, а она вот где спряталась!
Блеф не удался, девушка вернулась в кресло, нахмурилась.
– Как ты меня нашел?
– Я тебя не искал. Нужна ты мне: искать тебя. Меня партнеры на банкет пригласили. Ох, там секретарша! Конфетка! Глазками стреляет, всего изрешетила.
Рита отвернулась к окну.
– Ты зря теряешь со мной время, Вадим. Я тебе всегда говорила: ничего не будет, ты был мне просто другом.
– Был?
Девушка повернула лицо.
– Я тебя просила одолжить мне на билет. Ни ты, ни подруги мои, никто не дал. Папу боитесь. Нет у меня друзей.
– Именно, Рита! Нет у тебя друзей! И хорошо, что ты это поняла! А я у тебя есть. И папы твоего мне бояться нечего. Сам бы сделал все, чтобы ты осталась. Я думаю, беспокоюсь о тебе. Хорошо хоть позвонили, еле успел. Мне не все равно! Я вижу, я знаю: мы будем вместе. Я твой муж и отец твоих детей!
– Каких еще детей?
– Будущих.
Рита усмехнулась и снова отвернулась к иллюминатору. Раздался свист разгоняющихся моторов. Девушка покрутилась в кресле, пристегнула ремни.
– А ты думала, я вот так легко сдамся! – сказал Вадим. – Плохо ты меня знаешь. Потакал тебе, подлизывался: «Риточка, я, конечно же, не прав! Риточка, прости, если обидел! Ты всегда умница, я всегда кретин!» Ну и ладно, пускай, только пусть не гонит, пусть рядом будет. Я все готов стерпеть, любую обиду, и она ведь это понимает и, наверное, ведь ценит за это?! Ни черта она не понимает! Ничего не ценит! – Вадим больше не улыбался, мышцы лица стали подергиваться, ноздри раздувались. – Ну и хорошо! И ладно! Смысл теперь слушаться и притворяться, если тот, прежний, я тебе не нужен! Что ты хочешь, чтобы я писал тебе письма?! Эти глупые, пошлые письма! Стать этаким убогим, забитым, косящим под романтика неудачником! Лживый, хилый, с этими его фальшивыми восторгами, с этой банальщиной, дутыми пафосными стишками. Льстивая скотина, с этим вот своим гермафродитским личиком! Таким мне стать?! Такого хочешь? Такой тебе нужен? Я таким не буду! Этого ты от меня не добьешься! И хватило же наглости: влез, втесался – клоп! А эта уши развесила… Чего смотришь? Не знала меня такого?! К кому ты летишь? Что ты знаешь о нем? Что он тебе даст?! Он никто! Ноль! Он не построит карьеры, не разбогатеет. Ты без гроша будешь сидеть, а он в соседней комнате письма будет тебе строчить, и не только тебе, поверь! А через пару лет стихи кончатся! Все его сю-сю-пу-сю тоже пройдут. И будет пустота, и стыд и горечь. И вспомнишь ты наш разговор, и так будешь жалеть! Так жалеть! И придешь ко мне, и будешь просить прощения, и скажешь, давай все забудем и начнем сначала. И будешь рыдать, и заламывать руки…
