Василий Пропалов - Судьба лейтенанта Погодина
— Утверждать не берусь.
— Опять за старое взялся?
— Не знаю, не скажу. Но пьет.
— Часто?
— Довольно часто.
— Чего же так?
— Река с ручья начинается, а пьянство — с рюмки.
— Да. На какие же средства он пьет?
— Шабашничает.
— Разве постоянно не работает?
— Работает в пожарке. Сутки там, трое свободен.
— Вон как. И жена не может с ним сладить?
— Что вы! Не раз из дому убегала из-за драк.
— А дети?
— У них только сын. Его он не трогал. Пить учил. Посадит на колено и — «Санька, пей!»
— Ну и как, Санька пьет?
— Представьте, нет. Мы с ним нашли простой выход: по моему совету он поступил учиться не в наше училище, а в Пересветовское. Дома бывает редко.
— Правильно решили. Дымов мог сына загубить.
— Совершенно верно. Меня это же беспокоило.
— Мать не возражала?
— Наоборот — рада.
— Трудная семья.
— Не семья, а Дымов-старший. И таким, представьте, на жен везет. Марья — замечательная женщина. Но семейное счастье обошло ее стороной. Недаром говорят: «Счастье — вольная пташка: где захотело, там и село».
Чем больше говорили Погодин и Илья Ильич, тем ближе притягивали их друг к другу какие-то невидимые нити. Расстались они как давно знакомые люди.
В тринадцатом доме, с прогнувшейся крышей и глубокими черными трещинами на бревнах, жили Дымовы. Ветер покачивал открытую калитку, она скрипела. Как только Погодин шагнул во двор, давно не метенный, навстречу лениво выбежал белый пес с черными ушами. Погодин остановился. Пес ткнулся заспанной мордой в штанину и направился обратно под старый навес, недовольно оглядываясь. Погодин миновал сени, постучал в дверь. Не дождавшись ответа, дернул ручку на себя. Дом оказался пустой. На кухне, под столом, накрытым истертой до дыр клеенкой, валялись две пустых бутылки из-под плодово-ягодного вина. В комнате на подоконнике скрипел старый репродуктор. Постель на синей металлической койке измята. Похоже, на ней кто-то недавно валялся. Погодин вышел на крыльцо. До калитки его лениво сопровождал белый пес с черными ушами.
Перелистав домовую книгу дома номер одиннадцать, где жила одинокая пожилая женщина, Погодин спросил:
— Где же Дымовы? Дом открыт, а их нет.
— Марья на работе, а Федот с утра опохмеляется. Не прохватило небось, вот и подался еще промышлять.
— Часто пьет?
— Испился. Поглядели бы на него!
— Где же деньги берет? Поди опять воровством занимается?
— Вроде не должен. Нельзя ему в колонию попадать.
— Почему?
Женщина рассмеялась.
— А таким там худо. Он же на мокрую курицу похож. Приходил тут как-то один тип, спрашивал: «Где Дымов?» Отвечаю: «Дымовых нет». — Сказал: «Передай, что приходил Крысало, велел возвратить долг».
Уточнив приметы неизвестного, Погодин перевел разговор на сына Дымова — Саньку. Женщина поахала, пожалела Саньку, повторила то, что Погодину уже было известно, и со вздохом вымолвила:
— Как бы не свихнулся парнишко. По характеру бойковатый. И дружки мне не нравятся.
— Чем же они не нравятся?
— Шпанята — видать сову по полету.
— Да? И много их?
— Двое приезжали.
— Не здешние, что ли?
— Из того же училища, где Санька учится.
— Э, так я их, наверное, знаю. Дай бог памяти вспомнить, как их зовут. — Погодин потер пальцами лоб, дожидаясь, когда женщина сама назовет имена, а он запомнит. Ведь на самом деле он их не знает. И она назвала:
— Да Светляк какой-то и Крот.
— Да, да. Это прозвища. Но Санька, кажется, парень не испорченный?
— А я и не хаю. Только опасно, когда возится со шпаненками. Объездят они его, сделают ручным... Говорила ему. Улыбается: «Что вы, тетя Даша! На худое не пойду». — Чужой он мне, а душа болит.
— Да-а, — выдохнул Погодин и нахмурился. Таким он и ушел от тети Даши. Покурил у калитки. Потом пересек тихий переулок, скрылся во дворе не нового пятистенка, где, по словам тети Даши, живет пенсионер, старшина милиции Сорокин Федор Константинович.
— Где-то я тебя видел? — говорил Сорокин после того, как Погодин представился.
— Я бывал здесь, когда работал в оперотделе.
— А-а, тепереч, значит, в угрозыске?
— Да.
— Запурхались, значит, наши, помощи захотели?
— Я к вам завернул тоже за помощью, Федор Константинович.
— За помощью, значит.
— Да.
— Тогда, значит, выкладывай, кто интересует и почему? Люблю разговор открытый.
— Дымовы. Оба. По делу о краже из магазина...
— По-моему, зря ты тут ковыряешь. Санька на кражу не пойдет, сызмальства его знаю. Хохму какую-нибудь отмочить может. Федот, значит, тоже не пойдет, одряхлел. А потом, посуди сам: на кой лешак ему часы и бусы? Вино бы мог спереть.
— Против них у нас имеются кое-какие улики. Пока, правда, не проверенные...
— Я тебе вот что скажу: бери Саньку — он все расскажет. А с часами, значит, он какую-то хохму выкинул, но только не украл. Я его знаю сызмальства.
Сорокин проводил Погодина до ворот, пожал жесткую ладонь, негромко сказал:
— Ежели будут, значит, какие затруднения — заходи, я Саньку увижу и сам с ним потолкую.
— Ладно, — пообещал Погодин и вышел в переулок.
...Он шел медленно, обдумывая все, что ему стало известно о семье Дымовых. Не доходя до широкой улицы, остановился, вытянул из кармана пиджака блокнот, авторучку, и фиолетовые буквы запрыгали на клетчатом листке. Короткая запись гласила: «Федота Дымова разыскивал Крысало. Кто он? Если потребуется — установить личность. Санька — Светляк — Крот. Выяснить...»
Скоро он был в кабинете. По веселому блеску глаз и по тому азарту, с каким Колокольчиков потирает ладони, поднявшись из-за стола, Погодин понял: получены хорошие данные.
— Вот так, Николай Иванович, — торопливо начал Колокольчиков, хлопнув ладонями. — Кое-что проясняется и подтверждается.
— Что именно? — Погодин опустился на стул, разминая папиросу. Колокольчиков сунул руку в стол и в поднятых над головой тонких пальцах Погодин увидел часы на черном ремешке и желтые бусы.
— Вот они, вещдоки! Их подарил Маше Санька Дымов. Номер часов совпал с номером паспорта.
— Пока не допросим Саньку, не соглашусь на обыск, — пояснил Погодин, стряхивая пепел в зеленую пепельницу.
— Не понимаю.
— Понимать нечего, Дима. Все проще пареной репы. Я ведь тоже не зря ходил, и верю тем людям, с которыми разговаривал. Их мнение: Санька не мог пойти на преступление.
— А Федот?
— И он не мог... — Погодин помолчал и добавил: — Людям, Дима, надо верить! Не всем, конечно. Но таким, с какими я встретился, надо верить.
Эти слова Погодин произнес с такой интонацией в голосе, что Колокольчиков насторожился.
— Значит, надо ехать в Пересветское училище и допрашивать Саньку?
— Да, Дима. Сколько тут километров будет?
— Поездом тридцать.
— На машине?
— Примерно столько же.
— На машине выгоднее. Может, придется куда-нибудь выехать из Пересвета или кого-нибудь сюда везти. Смотря какие показания даст Санька.
— А где взять машину? Если бы на час-два — другой разговор.
— Да-а. Ну-ка погляди расписание поездов: когда будет ближайший?
— Так знаю. — Колокольчиков взглянул на часы. — Через два часа.
— На нем и поедем. Если будет необходимость, машину там раздобудем.
— Правильно.
— А сейчас пойдем пообедаем.
— Пойдем.
В ПЕРЕСВЕТСКОМ УЧИЛИЩЕ
Пересвет — станция небольшая. По ней без остановки пролетают товарняки и скорые, на две минуты задерживаются не все пассажирские дальнего следования и лишь неторопливые пригородные поезда останавливаются на пять минут.
Легко спрыгнув с решетчатой подножки, Погодин раскурил папиросу, поглядел по сторонам. На асфальтированном пятачке перрона стоял дежурный по станции. Он выкинул руку с сигналом, и поезд, мягко набирая скорость, пошел дальше. Последний вагон пролетел с грохотом. Редкие пассажиры, пережидавшие поезд, двинулись в противоположную сторону, через железнодорожные пути, туда, где белели длинные корпуса училища.
Оперативники без труда отыскали здание, перед входом в которое сохранились две израненные сосны. Из-под развороченной коры скатывались вниз капли серы. Очистив подошвы туфель о деревянную решетку, поднялись на широкое крыльцо. В раскрытых дверях появилась женщина в черном халате.
— Простите, директор у себя? — спросил Погодин, уступая дорогу.
— Вроде, — на ходу обронила женщина, перешагнув через ступеньку.
За массивным столом с точеными ножками сидел тучный мужчина лет пятидесяти. Густые жесткие волосы, остриженные под «бобрик», изрытое оспой лицо не вызывали симпатий. Занятый сочинением какой-то бумаги, директор продолжал писать, не взглянув на вошедших даже тогда, когда услышал «Здравствуйте». В ответ молча кивнул огромной головой. Еще по дороге в училище Погодин узнал имя, отчество директора. Время торопило, и поэтому Погодин сказал:
— Мы к вам, Агафон Романович!
