Владимир Рыбин - Золотой капкан
- Не треп. Мне здесь каждая сопка - сестра родная.
- Ага. А каждый вертухай, значит, - братец родимый? Это мы уже знаем.
И опять смех. Разный. Раздраженно-злой и добродушно - умильный. Хопер недобро ухмылялся. Длинный парень, которого так и звали - Паря, ржал открыто и громко, как застоявшийся жеребец. Коротконогий увалень с бычьей шеей и типичной бандитской, перекошенной шрамом мордой смеялся высокомерными короткими "хе-хе" и смотрел так, словно хотел сказать: "Не выпендривайся, все мы тут одинаковые, никому не нужные, забытые Богом и человеком сволочи". Обычный русоволосый мужик, по кличке Рыжий, потому что любимым его словечком, которое он с особым смаком повторял к делу и без дела, было - "рыжевье", сказал:
- Ври, да не завирайся. Вот лес вырубим, и будут здесь одни пни...
- Как бы не так! - перебил его Сизов. - Когда железо и уголь рядом лежат, знаешь, что бывает?
- Знаю. Тогда пригоняют нас, зэков.
- Вы тут - птицы перелетные. Потюкали, поклевали и в сторону.
- А ты? - спросил Хопер.
- Я? - Сизов судорожно вздохнул, словно собирался выпалить что-то важное, но остыл и сказал загадочное: - У меня тут свои интересы.
- У всех свои...
- Да он же выпендривается, сука!
Рыжий вскинулся медведем, черный, набычившийся, с опущенными до колен руками, надвинулся на Сизова. Но тут ему в грудь ударилось жестяное ведро. От неожиданности он схватил его обеими руками, прижал к животу.
- Сходи поостынь, - сказал Хопер. - Заодно воды принесешь.
- Я?! - свирепо выкрикнул Рыжий.
- Ты, ты, - ласково, как маленькому, сказал Хопер и повел взглядом, словно приглашая собравшихся поддержать его.
Зэки открыто ухмылялись, каждый считал справедливым такое решение, поскольку оно относилось не к нему, а к другому. Речка текла за стеной барака, но здесь она была грязная, взбаламученная, и за чистой водой идти не близко.
Рыжий вышел, хлопнув дверью. Был вечер. Закатное солнце полыхало на склонах сопок, а небо над ними было все такое же, бледно-лиловое, холодное.
Он шагал по берегу и озлобленно пинал все, что попадалось под ноги. У коряжины, выбеленной дождями, судорожно вскинувшей тонкие, как руки дистрофиков, сучья, навстречу ему вывернулась черная собачонка вольных, живших неподалеку в таком же, как у зэков, бараке. Собачонка визгливо залаяла, и Рыжий поднял ногу, чтобы поддеть ее, пинком отбросить в речку. Но вдруг передумал, опустил ногу, сказал примирительно:
- Живи покедова.
И пнул камень, лежавший у воды. Удар пришелся косо. Камень крутанулся, цокнулся о другой, лежавший рядом, раскололся на две половинки, меньшая часть отлетела на середину речки, а большая тяжело упала в воду возле берега. Рыжий выругался, попрыгал на одной ноге. Удар был таким, словно он, не рассчитав, пнул глыбину величиной с голову.
Так, припадая на ногу, он и пошел по берегу. Но вдруг повернулся, кинулся к тому месту, куда упал камень: таким тяжелым не мог быть простой булыжник, это, как ему сразу подумалось, не иначе - золото.
Он лихорадочно шарил руками, выхватывал из воды камни, отбрасывал и шепотом, словно боялся, что его могут услышать, ругался. В голове крутились слышанные когда-то рассказы о зэках, которым выпадало счастье найти золотой самородок. Тогда срок сразу слетал чуть ли не наполовину.
- Что ты там делаешь? - услышал он и от неожиданности сел в воду.
Барака отсюда не было видно, только тропу. А на тропе стоял этот бородач геолог, удивленно смотрел на Рыжего.
- Искупаться решил?
- А тебе чего?
- Мне-то ничего, а вот ты гляди. Схватит поясницу или еще что, быстро в доходяги выйдешь.
- Пош-шел! - зло прошипел Рыжий.
Сизов помолчал, размышляя над причиной такой внезапной ненависти, потом сказал насмешливо:
- Смотри, не заплывай далеко.
И повернулся, неторопливо пошагал по тропе к воротам, возле которых громоздилась изба, рубленная из толстенных лиственниц. В этой избе находилось начальство.
- Куда направился? - крикнул Рыжий, вылезая из воды.
- В контору. Вызывают зачем-то.
- Сексотничать?
- Дурак ты, братец, - сказал Сизов, обернувшись.
- А я вот догоню...
- Ступай в барак, догоняла. Старшой воду ждет.
Сизов не спешил. Шел и думал о причинах странного вызова. Если, и верно, перегоняют в другое место, так ведь об этом с зэками не советуются. Хотят, чтобы еще рассказал о том, как медведь задрал конвоира? Но уж сколько рассказывал. И сам Беклемишев, когда пришел в себя, все подтвердил. Что еще надо?
Возле конторы стояла вишневая "Нива", покрытая таким слоем пыли, что казалась серой. Сизов обошел ее кругом, заглянул под передок: правильно, с передними ведущими, только на такой и можно проехать по таежным дорогам. Эту машину он явно где-то видел, а где именно - не мог вспомнить.
- Что, знакомая колымага?
Резко обернувшись, Сизов увидел на крыльце цивильного пижона, в отутюженных брюках и при галстуке, - картинка из другой, недавней жизни.
- Не узнаешь? Здравствуй.
Теперь он узнал и удивился, что не узнал сразу, -заместитель районного прокурора Александр Евгеньевич Плонский собственной персоной, тот самый, благодаря не очень строгой речи которого на суде Сизов получил минимальный срок - год легкой отсидки. Они были знакомы и до суда, как-то даже чокались в одной компании: к геологам в прокуратуре всегда относились снисходительно.
- Заходи. Я тебя жду.
- Наша медвежья история уже до района докатилась? - спросил Сизов, невозмутимо поднимаясь на крыльцо и пожимая мягкую руку Плонского.
Невозмутимость давалась нелегко. Он понимал, что зампрокурора за просто так сотню верст трястись не будет. Значит, что-то важное привело его сюда. Или на медвежью историю заведено уголовное дело, или, что дай бог, его, Сизова, кассационная жалоба, написанная по настоянию того же Плонского, дошла-таки до нужных инстанций. Впрочем, последнее вряд ли: не приехал бы Плонский, не прокурорское это дело - утешать арестантов.
Они прошли в кабинет Дубова, уставленный стандартной канцелярской мебелью, и тут Сизов еще больше удивился: на столе, на постеленной газете, стояла бутылка водки и рядом навалом лежала экзотическая закуска, о какой Сизов успел позабыть.
- Никак праздник? - спросил он.
- Разговор у меня к тебе, Валентин.
Сизов блеснул глазами в его сторону: фамильярности в их отношениях прежде вроде бы не наблюдалось. Разве только когда чокались за столом. Но то в компании.
- Я думал с медведем все ясно. Конвоира мы притащили, можно сказать, спасли, карабин его сдали в сохранности...
- Дался тебе этот медведь. Есть дело посерьезнее. Впрочем, садись-ка да прими маленько. На меня не смотри, я за рулем.
Сизов сел, но к налитому стакану не притронулся.
- Я так посижу.
- Обижаешь, Валентин. Разговор у нас серьезный, доверительный.
- Так ведь я, Александр Евгеньевич, не дома. Вернусь в барак, мужики спросят: в честь чего меня поили? Одно скажут: ссучился. Жизни не будет.
- Не придется тебе долго-то.
- Дело пересмотрено? - равнодушно спросил Сизов.
- Пересматривается. Сто шестая статья, неумышленное убийство, сам знаешь - до трех лет. Или до двух исправработ. А ты вместо твоего года отсидки можешь получить год условного.
- Когда?
- Не торопись... Да выпей ты! - раздраженно выкрикнул Плонский. Плюнь на эту уголовную шваль. Дело твое почти решенное.
- Спасибо.
Сизов залпом опрокинул стакан и принялся закусывать всем подряд, что было на столе. Спохватился, отложил вилку с наколотым на нее кружком колбасы и уставился на Плонского, вальяжно развалившегося в кресле Дубова по другую сторону стола.
- Только мне непонятно: чего сам прокурор приехал с этой вестью?
- Я еще не прокурор.
- Все равно.
- Говорю же - разговор есть. Ты своего напарника, Красюка, хорошо знаешь?
Сизов отодвинул от себя стакан и тоже откинулся на стуле.
- Давай договоримся: о себе я все расскажу, о других - уволь.
- Да-а, быстро воровская мораль внедряется в человека, - сказал Плонский.
- В определенных условиях...
- Ты же был сама честь и достоинство. Икона.
- То уже не икона, если ее повернуть ликом к стене.
- Сам ведь напросился. Разве не понимал, что дело твое шито гнилыми нитками?
- О чем теперь говорить!
- Есть о чем. За тем и приехал.
- По старому знакомству?
- Именно. Такое дело не всякому поручишь. Да и ты не всякого послушаешься.
- Давай ближе к делу, Александр.
Думал зампрокурора на фамильяность обидится. Но тот и ухом не повел.
- Ты знаешь, за что Красюк сидит?
- Украл чего-то. Хотя вором себя не считает.
- Нынче многие укравшие не считают себя ворами. Время такое.
- Что он украл?
- Золото.
- Много?
- Точно не знаю. Но думаю, больше пуда.
- Ничего себе! А говорил - не вор.
- Правда, это не доказано.
- Не доказано? За что же его посадили?
- Вертолет, перевозивший золото, разбился и в живых остался только Красюк. Он был охранником. Комиссия золота недосчиталась.
