Олег Лебедев - Нефритовый голубь
Дети были очень малы. Им говорили, что папа, дескать, ушел на войну. Но они интуитивно ощутили его смерть. Нет, они не спрашивали, когда вернется отец. Просто и Света, и Вадик перестали быть теми жизнерадостными созданиями, каковыми являлись прежде. Они обращали мало внимания на подарки, которые делали им мои родители, не играли весело со мной, как раньше. Даже ласки матери воспринимали не так, как при жизни отца.
И если в первые дни после смерти полковника я, что греха таить, почти не испытывал отрицательных чувств по отношению к его убийце, то теперь, видя грусть в глазах дорогих малышей-племянников, люто возненавидел Али Магомедда.
Вскоре, однако, я узнал, что пророк не заслуживал плохого к себе отношения.
***
Это произошло через неделю после казни Али. Совершенно неожиданно Эльзу вызвали в полицию. Я, конечно, не отпустил ее одну.
Пантелей Тертышников, нервно ходивший по кабинету, мрачно посмотрел на нас, пригласил жестом садиться:
– Я должен познакомить вас, ближайших родственников Михаила Александровича Подгорнова, с новыми фактами, касающимися его убийства, – произнес следователь, протягивая нам несколько листов бумаги.
Первый представлял собой газетную вырезку с неровными краями:
«На окраине нашего города, в поселке Лосинка, разыгралась на днях потрясающая трагедия. Старожил поселка, домовладелец П. Н. Богомолов, убил своих беременную жену, трех детей и зарезался сам. Соседи, услышавшие крики в доме Богомолова, бросились туда, и нашли детей, зарубленных топором в предсмертных судорогах. Вдруг в дверях появился убийца, успевший уже нанести себе кухонным ножом четыре раны в бок. Истекая кровью, Богомолов упал на пол, успев прохрипеть буквально следующее: «Пусть мое письмо прочтут в полиции». Прибывшие на место происшествия чины полиции действительно нашли в комнате Богомолова запечатанный конверт, содержание которого они пока держат в секрете.
Сам П. Н. Богомолов работал врачом при морге Первой градской больницы. Несколько лет назад он страдал сильным умственным расстройством, но затем поправил свое здоровье. Как теперь видно, не полным образом. Можно только добавить, что во всей округе Богомолова уважали, как человека хорошего нрава и трезвого поведения».
«Зачем нам нужно читать сообщение об этом сумасшедшем?» – подумал я с недоумением. Но чувство это начисто рассеялось, после того как мы узнали содержание посмертного письма Богомолова:
«Я, недостойный ученик великого Али Магомедда, пишу эти строки перед тем, как убить себя самого, человека, ставшего причиной безвременной кончины моего учителя, убить детей своих, ибо они плоть от недостойной жизни плоти моей. Да, все мы должны умереть, искупив тем самым хотя бы отчасти то неимоверное зло, которое я принес миру, погубив величайшего целителя Али Магомедда, этого светильника мудрости, столпа познания, вытащившего меня из бездны безумия, и больше того, посвятившего меня в глубинные тайны своей выдающейся магии.
Я расправлюсь с собой и потому, что иначе полиция заставит меня не ограничиваться тем, что я сообщу в этом письме, но непременно обяжет раскрыть доступное пониманию лишь избранных мудрецов Востока и их верных последователей…
Пять лет назад я начал страдать мучительными галлюцинациями. Изможденный этими неотступно преследующими меня видениями, отчаявшийся выздороветь – тщетно обращался ко многим именитым коллегам – я уже вознамерился свести счеты с жизнью. Но тут, прочитал в газете об Али Магомедде и решил, не особенно, впрочем, надеясь на благоприятный исход, показаться ему.
Свершилось чудо! Великий пророк исцелил меня всего за четыре сеанса. Разум мой освободился от галлюцинаций. Надо ли говорить о том, как счастлив был я обрести долгожданный душевный покой, как неистово ликовал, когда рассудок мой вырвался из мрачного подземелья недуга, как слезно благодарил мудреца, посланного мне самим Провидением. Я пал на колени перед великим мужем и клятвенно обещал служить ему всегда верой и правдой, быть преданным помощником и сподвижником его, выполнять все, что потребуется Али Магомедду.
Он, казалось, был тронут высказанными знаками признательности, но долго наотрез отказывался от моих услуг. Теперь я понимаю почему: он, наделенный многими чудесными дарами, в том числе и предвидением, предвосхитил, какие страшные беды я принесу ему самому, его благородному делу помощи людям. Я, однако, продолжал настаивать на своем.
Тогда Али Могамедд, покорившись, видимо, неумолимому велению судьбы, над которой даже он не был властен, предложил мне, жалкому лекарю, стать его учеником. И он посвятил меня во многие свои тайны, предварительно предупредив, что раскрыть их кому-либо я, ровно как и он, не должен ни при каких обстоятельствах.
Я произнес страшную клятву, обязывающую соблюсти это условие. Клятву, подобную той, которую когда-то сам Али Магомедд дал в горах Тибета своему легендарному учителю Расулу ибн Мур-Мяо.
Понемногу пророк научил меня изготовлять многие удивительные препараты. И я был бы совершенно счастлив, если бы не видел часто своего учителя грустным. Когда же я осмелился поинтересоваться, в чем кроется причина его несказанной тоски, великий Али Магомедд разрыдался.
Затем со слезами на глазах и хрипотцой в голосе объяснил, что для приготовления определенных чудодейственных снадобий необходимыми компонентами являются некоторые составляющие человеческого организма (какие именно, я, разумеется, не скажу никому и никогда). Пророк не располагал этим материалом, и посему, будучи лишенным возможности сделать лучшие из своих препаратов, страшно страдал. Нередко, как он сам признался мне, не мог заснуть, плакал всю ночь напролет.
Я решил помочь учителю. К тому времени я, возвращенный к здоровому бытию Али Магомеддом – да не померкнет слава его несказанной премудрости! – уже снова начал работать по специальности. Препарировал трупы в больничном морге. Находясь на этом месте, мог помочь своему учителю.
Сначала я уносил тайком из больницы части тел, потом стал договариваться с могильщиками о том, чтобы после похорон бездомных бродяг, тела их извлекались из земли и передавались в мое распоряжение. Все это я переправлял в тот самый лаз, который мы с Али Магомеддом устроили в его конторе на Вспольном.
Добытое служило сырьем для изготовления наших (как приятно мне произносить это слово – «наших») снадобий.
Ночью, когда был убит полковник Михаил Александрович Подгорнов, я возвращался домой после вечерней смены. Шел пешком через весь город. И вдруг увидел труп полковника.
Как же я жалею сейчас, что притащил тело в дом Али Магомедда! Но не знал, не ведал я, окаянный, о том, что полковник шел именно из этого дома, что он зверски избил пророка, который, естественно, не докладывал мне обо всех своих встречах. А тогда мне казалось, что все складывается как нельзя более удачно: труп лежал неподалеку от конторы пророка и доставка его туда представляла собой несравненно более простую задачу, чем та, которую мне приходилось решать всякий раз, когда я, дрожа от страха, был вынужден уговаривать могильщиков вскрыть могилу, крадучись, прятал ночью тело в специально изготовленный ящик, искал покладистого извозчика, согласного перевести через весь город большой ящик с неизвестной начинкой: многие думали, что в нем, смешно сказать, контрабандный товар, и наотрез отказывались.
Я уже не говорю о тех деньгах, кои мне приходилось брать у пророка на оплату услуг могильщиков и извозчиков, о том, что многие из добытых с такими неимоверными сложностями трупов пророк не мог использовать по назначению, поскольку они были в большой степени поражены разложением. А что стоили риск разоблачения, шантаж со стороны людей, привлекаемых мною к нашему делу…
Итак, я, покорный своему послушанию у величайшего светильника мудрости, поднял тело полковника и потащил по улице. Со стороны мы вполне могли сойти за пару самых обыкновенных пьяниц, один из которых уже совершенно не держится на ногах. Достигнув конторы пророка, я спрятал труп в лаз печи, и донельзя довольный тем сюрпризом, что приготовил отъехавшему в Петербург Али Магомедду, отправился радостный домой.
Меня не встревожили сообщения газет об исчезновении полковника. Полиция, ведь, не известила репортеров о посещении покойным Али Могамедда. Каково же было мое горе, когда я узнал, что учитель арестован, что его обвиняют в убийстве из-за непростительной ошибки, совершенной мною. И вместе с тем я восхищался непреклонным мужеством Али Могамедда, который на самом деле наверняка догадывался, как попал к нему труп, и с легкостью бы отвел от себя лживые наветы, если бы пригласил меня выступить в качестве свидетеля на судебном заседании.
