Питигрилли - Пожиратель женщин
— Ваше имя, подсудимый?
— Пабло Амбард.
— Сколько лет?.. Где родились?.. Судились ли ранее?
— Присужден к пятидесяти песо штрафа за то, что назвал одного критика скотиной. Впрочем, он и был скотиной.
— Вам известно, в чем вас обвиняют?
— Приблизительно.
— В таком случае я оглашу пункты обвинения.
После оглашения обвинения судья осведомился:
— Что вы можете сказать в свое оправдание?
— Ничего. Я полагаю, что мне незачем оправдываться.
— Но ведь вы привлечены к ответственности. Вы стоите перед лицом суда.
— Не я пришел в суд, а меня позвали в суд.
— Кабальеро, ваши шутки неуместны.
— В том, что я шучу, вы могли бы меня упрекнуть, если бы я вздумал оправдываться.
— Поберегите ваши остроты до более удобного случая.
— Я и берегу их.
— Итак, вам нечего сказать в свое оправдание?
— Я могу лишь сказать, что в настоящее время работаю над юмористическим романом, и мне кажется, что тишина и покой тюрьмы пойдут только на пользу моей работе. Поэтому я ни слова не скажу в свое оправдание. Для меня между теми, кто находится в тюрьме, и теми, кто на свободе, хотя им и надлежало бы находиться за решеткой, не существует никакой разницы.
Председатель улыбнулся.
— Так, значит, вы полагаете, что ваш роман — высоконравственная книга?
— Спрашивать художника, нравственна или безнравственна его книга, почти так же нелепо, как спрашивать судью, эстетично или нет подделывать банкноты.
— Что вас побудило написать эту книгу? Жажда творчества или жажда денег?
— Жажда творчества.
— Ну разумеется, — иронически пробормотал прокурор.
— Жажда творчества. Но так как искусство, как и целый ряд других очень достойных сфер деятельности, будь то наука, медицина, юриспруденция, также является предметом купли-продажи, а у меня не имеется ни домов, ни плантаций, то в порядке вещей то, что я вынужден продавать написанные мною книги. Впрочем, продаются все книги, даже жития святых.
Адвокат встает и заявляет ходатайство о производстве экспертизы и приглашении экспертов. Прокурор возражает. Суд удаляется на совещание.
Проходит полчаса. Пабло беседует со своим защитником и обменивается улыбками с присутствующими в зале суда дамами.
Колокольчик возвещает о возвращении суда в зал заседаний. Судьи занимают свои места, и председательствующий оглашает решение о том, что в случае, если по ходу дела выяснится необходимость привлечения экспертов, то таковые будут вызваны.
Допрос продолжается.
— Итак, вы руководствовались творческими побуждениями?
— Да.
— А моральных побуждений у вас не было?
— Нет. Геометрическая теорема также не преследует никаких моралистических целей, почему же, в таком случае, моралистическими тенденциями обязательно должен обладать роман?
Достаточно, если он не будет аморальным, — заметил прокурор.
Председатель суда и судья, сидевший слева, продолжают торжественно восседать, второй судья беспокойно ерзает, — он вспомнил, что в двенадцать часов у него важное деловое свидание с биржевым маклером. Судья собирался дать ему поручение продать пятьдесят акций большой экспортной фирмы, которой предстоял судебный процесс и решение по делу которой должен был вынести этот же судья.
Рядом с адвокатами сидели журналисты, исписывавшие свои блокноты. В их числе были сотрудники «Утренней лжи», «Субботнего шантажа» и большого иллюстрированного еженедельника «Судебная ошибка».
С улицы доносился грохот проезжающих автомобилей и голоса разносчиков. На стене висел плакат: «Закон равен для всех. Курить воспрещается. Чаевые отменены».
На противоположной стене шли исправно показывавшие время часы, но часов они не отбивали. Механизм боя испортили намеренно, чтобы нельзя было говорить, что пробил час правосудия.
Без пяти двенадцать. Один из судей заерзал и подал председательствующему условный знак, побудивший последнего прервать заседание и перенести его на три часа дня.
Зал опустел, и только одинокая муха продолжала биться у окна.
* * *Возвратившись домой, прокурор не застал Кончиты. Кончита пошла к дому Пабло и ожидала его появления, чтобы узнать от него об исходе дела.
— Пока ничего определенного сказать нельзя, — сказал Пабло, поздоровавшись с нею.
— Но как вы защищались? — спросила Кончита.
— Я не защищался и не стану защищаться, — ответил Пабло.
— Суд настроен враждебно?
— Я не могу понять их настроения, но вне зависимости от него они свое дело сделают.
— А что мой муж?
— Пока он позволил себе лишь пару сомнительных выпадов по моему адресу. Речь свою он произнесет после обеда.
— А что говорят эксперты?
— Их не допрашивали. Да и нечего их допрашивать. Я их не вызывал, они сами навязались.
— Так, значит, мой муж сегодня произнесет свою обвинительную речь?! Как вы считаете, для вас имело бы какое-то значение, если бы я узнала у него основные доводы, и сообщила их вам?
— Возможно, что это несколько облегчило бы мое положение, хотя я не питаю никаких особых надежд на неожиданный поворот дела.
— В котором часу возобновится судебное заседание?
— В три часа.
— Мой муж уйдет из дома в половине третьего. Подождите дома, — я позвоню вам и сообщу все, что мне удалось выяснить.
И она поспешила домой.
* * *— Как закончился процесс писателя Амбарда? — спросила Кончита у мужа.
— Он еще не закончился, — ответил прокурор.
— А ты уже произнес свою речь?
— Нет. Они услышат меня сегодня после обеда. Я еще никогда не поддерживал обвинение с такой убежденностью.
— И его осудят?
— В этом нет никаких сомнений.
— А что ты собираешься сказать в обвинительной речи?
— Во-первых, я не допущу производства экспертизы. Эти эксперты вечно начинают приводить отрывки непристойного содержания из произведений других авторов и тем самым создают настроение, которое только облегчает положение обвиняемого. Моя мысль очень проста: Пабло Амбард — разрушитель общественных устоев, он сеет скептицизм, поносит семейную жизнь, издевается над материнством и не верит в верность, высмеивает ревность, описывает бесстыдных женщин и утверждает, что все женщины подвластны соблазну. Я буду говорить в защиту женщин и буду требовать его осуждения во имя оправдания женщин. Я буду доказывать, что не все женщины продажны и порочны, и закончу свою речь следующим образом: «Нет, господа судьи, порочное дыхание Парижа еще не заразило нашу страну! Наши женщины не похожи на женщин Европы, в наших домах аромат эвкалипта смешивается с ароматом чистоты. Господа судьи, ваши жены верны вам, моя жена мне не изменяет, женщины, озаряющие наш жизненный путь, не продажны! Если вы в этом зале оправдаете Пабло Амбарда, оскорбляющего всех женщин, то тем самым вы одобрите его взгляды на семью и на все, что вошло в наши традиции! Нет, мы не таковы, и наши жены не похожи на европейских женщин».
Едва он успел- погасить этот словесный фейерверк, как Кончита, глядя на него насмешливыми и злыми глазами, отчетливо заявила:
— Послушай, Эзуперанцо! Если Пабло Амбард сегодня будет осужден, то я тебе докажу, что именно я похожа на европейскую женщину. Я докажу, что прав он, а не ты. Если ты добьешься осуждения Пабло, я стану его любовницей.
Прокурор попытался рассмеяться, но у него из этого ничего не получилось.
Кончита повторила угрозу.
— Я докажу тебе, что все жены неверны, и что я, как и все остальные жены, неверна своему мужу.
То, что прокурор ответил в ответ своей жене, не передать в двух словах. Во всяком случае, пока он говорил, обед успел остыть, супруги успели проследовать в спальню, и до слуха горничной донеслись лишь отрывочные фразы и разрозненные слова: «Моя карьера… моя миссия… охрана общественных устоев… в таком случае я стану его любовницей… тебе придется выбирать между своей судейской и моей женской честью… подумай, что ты делаешь… ты разбиваешь мою карьеру… ты разбиваешь мою жизнь…»
В половине третьего Кончита и муж, пожелтевший, словно заболевший желтухой китаец, вышли из спальни. На столе в неприкосновенности стоял остывший обед. Супруг отправился в суд, а жена поспешила к телефону.
Горничная поспешила убрать со стола.
* * *После того как судебное заседание было возобновлено, адвокат потребовал вторично, чтобы была произведена экспертиза.
На этот раз прокурор не возражал против ходатайства защиты.
В качестве экспертов были вызваны два известных литератора, всегда державшихся противоположных мнений, которые с равным рвением готовы были отстаивать лозунг «Дорогу молодежи», как и лозунг «Все внимание старшему поколению».
После выполнения всех необходимых формальностей они заявили о том, что вся мировая литература, начиная от памятников древней письменности и кончая современными авторами, полна таких выражений и мыслей, от которых мог бы побледнеть даже негр. И тем не менее никто не считает нужным запрещать распространение этих книг. Это лишний раз доказывает, что литература не имеет ничего общего с требованиями морали и что последняя является всего лишь вопросом географической долготы и широты. В течение одного дня пароход перевозит нас из одной страны в другую, из страны, в которой полигамия является преступлением, наказуемым законом, в страну, где она предписана требованиями религии. Потом эксперты упомянули о Париже, в котором «брак втроем» является распространенной формой общежития, а также об Италии, в определенных местностях которой убийство из ревности узаконено обычным правом, а также и о том, что там девушка скорее согласится умереть, чем утратить свою честь.
