Буало-Нарсежак - С сердцем не в ладу
— Хватит, довольно! — закричала она. — Прошу тебя, Жан… Заставь его замолчать!
Он вырвал вилку из розетки, и проигрыватель замолк. Теперь их терзала наступившая тишина. Лепра, руки в карманах, опустил голову на грудь, внимательно изучая узоры на ковре.
— Откуда взялась эта пластинка? — наконец произнесла она. — Чего он хотел? Ему следовало догадаться, что я никогда не спою эту песню!
— Может, этого он и добивался, — заметил Лепра, — помешать тебе спеть ее.
И снова воцарилось молчание. Потом он проговорил:
— Ты и вправду считаешь, что я способен на все? По-твоему тоже, во всем виноват я?
Он не спускал глаз с Евы.
— А по-твоему, — сказала она, — я только и стремлюсь навязать тебе свою волю?
Ни он, ни она не знали, что ответить. Внезапно они стали чуть ли не врагами. Лепра опустился перед ней на колени.
— Этот вопрос мы и должны задать себе, — прошептал он. — Ева, ты ведь уверена, что я сделал это случайно? Хорошо. Твой муж ошибся. Он вообразил себе какой-то дурацкий заговор. У нас никогда и в мыслях не было его убивать. Вот наша правда. Поэтому предлагаю тебе: давай уничтожим пластинку.
— А песня…
— Тем хуже для нее. Будем последовательны, дорогая. Нам хватило мужества инсценировать этот несчастный случай, чтобы… избежать худшего. Мы не можем хранить эту пластинку. И потом, я тебя знаю. С тебя станется — будешь слушать ее в одиночестве и убеждать себя, что мы с тобой чудовища.
— Это правда.
— Вот видишь.
— Но ты кое-что забываешь. Кто-то знает, что эта пластинка существует. Кто-то слушал ее до нас.
— Кто?
— Тот, кто отправил ее мне.
Лепра нахмурился.
— Тот, кто отправил ее, — проговорил он изменившимся голосом. — Я не подумал об этом.
Он прыжком вскочил на ноги и схватил пакет. Адрес был с большим усердием выведен печатными буквами. На почтовом штемпеле было помечено: «Контора 17, авеню Ваграм» и стояла вчерашняя дата.
Лепра скомкал бумагу и взял коробку. Обыкновенная картонная коробка.
— Ну правильно, — сказал Лепра. — Кто-то в курсе… А впрочем, все это просто чушь. Вряд ли такой человек, как твой муж, будет делиться подробностями своей интимной жизни. Даже Мелио ничего не знал. Но я начинаю понимать, чего он добивался. Он записал этот диск, сам запечатал пакет, написал адрес и затем кому-то отдал его, может, просто какому-нибудь посыльному в ресторане: «Если я умру от несчастного случая, пошлите, пожалуйста, этот пакет по адресу…»
— Но зачем?
— Чтобы досадить тебе. Чтобы разлучить нас. Это очевидно. Или просто сделать красивый жест! Я тоже был потрясен… Но теперь…
Лепра посмотрел на портрет Фожера. Ему уже не было страшно.
— Я разобью пластинку, — сказал он, — но прежде перепишу музыку. Красивая песня. Жалко ее уничтожать.
Он порылся в своем бумажнике и вытащил обрывок бумаги.
— Включи, пожалуйста, проигрыватель.
Вновь зазвучала музыка. Лепра уже знал ее наизусть. Он отмечал ноты, почти не думая, восхищаясь простым и ясным искусством Фожера. Никто не споет эту мелодию, но он сам позже подыщет слова, которые передадут все чувства композитора. «Это твой долг!» — в голове звучали последние слова Фожера. Ненависть вновь проснулась в нем. Он быстро дописал ноты и схватил пластинку.
— Позволь мне это сделать. Мы должны обезопасить себя.
Диск гнулся, но сломать его было нелегко. Лепра пришлось разбить его каблуком на каменной плите перед камином. Он даже не слышал, как зазвонил телефон. Ева, словно сомнамбула, пересекла комнату и сняла трубку. Ее лицо вытянулось.
— Сейчас приеду, — сказала она.
— Что там еще?
— Мелио получил по почте пакет. Хочет нам его показать.
Глава 4
Серж Мелио, раскрыв объятия, пошел навстречу Еве.
— Извините меня, дорогая, что я осмелился вас побеспокоить, но я просто потрясен… Садитесь, прошу вас… Вы тоже, господин Лепра.
Чувствовалось, что он растерян, возбужден, даже как-то неестественно весел. Он указал на письменный стол, там лежал пакет, обрывки веревки и свернутый лист нотной бумаги.
— Я получил это с четырехчасовой почтой, — сказал он. — Просто невероятно!
Он нацепил массивные очки в черепаховой оправе, почти полностью скрывавшие его лицо, и развернул листок.
— Это песня, — сказал он. — А ее автор… впрочем, нет… смотрите сами.
Он протянул Еве партитуру и из вежливости обратился к Лепра:
— Тут столько поэзии, профессионализма, такое мастерство… Слова донельзя простые, и однако… А название: «С сердцем не в ладу». Это понятно каждой женщине, каждому мужчине: «С сердцем не в ладу». В нее сразу влюбляешься, стоит только услышать…
Он наблюдал за Евой краешком глаза, ожидая движения, вздоха. Ева протянула листок Лепра.
— Это последняя песня моего мужа, — сказала она.
Лепра узнал крупный небрежный почерк Фожера — не было необходимости читать партитуру. Это была та же песня. Фожер решил послать Мелио не пластинку, а рукопись с текстом трех куплетов.
— Можете представить себе мое изумление, когда я распечатал пакет, — сказал Мелио. — Это было так неожиданно…
Лепра положил листок на стол. Мелио смотрел на Еву. Лепра, не говоря ни слова, перевернул пакет. Такой же точно, и цвета того же. Адрес написан печатными буквами. То же почтовое отделение. Лепра вновь сел, делая вид, что слушает Мелио.
— Что вы думаете об этой песне, господин Лепра?
— Замечательная песня.
— Замечательная! Да это лучшая его песня, понимаете?! Невероятно! У нее будет оглушительный успех, можете мне поверить.
— Нет, — сказала Ева, — у нее не будет оглушительного успеха, потому что вы ее не выпустите в свет.
— Я не…
Мелио снял очки, нервно протер стекла уголком носового платка. Он взглянул на Еву с какой-то злостью.
— Знаете, моя дорогая, я что-то не вполне понимаю…
— Я полагаю, — резко сказала Ева, — вы не собираетесь извлечь выгоду из смерти моего мужа?
— Извлечь выгоду? — воскликнул Мелио. — Извлечь выгоду! При чем тут это! Наоборот. Это станет данью его памяти. Он вложил в эту песню лучшее, что в нем было. У меня нет никакого права… Нет, эта песня уже принадлежит публике.
— Подумайте все-таки.
— Я уже подумал.
Ела силилась сохранить хладнокровие, но на ее лице так ясно читались презрение и ненависть, что Лепра, опасаясь взрыва, поспешил сменить тему:
— Господин Мелио, вы знаете, кто прислал вам этот пакет?
Мелио недобро взглянул на него.
— Нет, не знаю. Сначала я подумал, что послала сама мадам Фожер. Но поскольку она мне ничего не сказала… А потом, какая разница? Главное, что его песня у меня. Может, это Брунштейн или другой приятель Фожера…
Он сел за стол, скрестил руки и снова превратился в наводящего страх делового человека.
— Мадам, я был лучшим другом вашего мужа и остаюсь его издателем. У меня есть контракт, дающий мне права на все его произведения. Я имею права и на эту песню тоже. Как друг, я обязан ее издать. Поставьте себя на мое место… Давайте отрешимся на минуту от наших чувств… Дайте мне договорить… Есть ли причина, серьезная причина, которая помешает мне выпустить эту песню?.. Я согласен, что трагическая смерть Фожера тоже внесет свой вклад в этот успех. Такова уж публика. И тут я не властен. Но я готов отречься от всех своих прав, если вы считаете, что я хочу нажиться на смерти вашего мужа. — Он ждал ответа, возражения, потом покачал головой: — Допустим, что Фожер жив… Он посылает мне песню. Я ее издаю, вы исполняете ее. Да, а что вы хотите, такова наша профессия. Он пишет песни, я их издаю, вы поете. Вы сами, кстати, утром сказали мне, что хотите петь, и вы правы.
— Я не буду больше петь, — сказала Ева.
Лепра понял, что она приняла это решение внезапно, чтобы досадить Мелио. И это решение она уже не переменит. Мелио, наверное, подумал то же самое, ибо умоляюще протянул к ней руки.
— Не отказывайте вашему мужу в этой последней радости. Я не прошу вас исполнять ее на сцене. То, что я прошу, гораздо легче: запишите ее на пластинку.
— Нет.
— Вы внимательно посмотрели ее? Чувствуете, насколько она согласуется с вашим темпераментом? Песня написана специально для вас.
Мелио с завидной легкостью подбежал к роялю и сыграл первые такты. Потом повернулся к ним вполоборота и подбородком указал на партитуру.
— Следите… следите…
Они слушали с особым вниманием, припоминая слова, которые прочли только что, и все глубже проникали в их смысл, по мере того как мелодия под пальцами Мелио становилась все трогательнее. «С сердцем не в ладу» — теперь рефрен звучал упреком, почти обвинением. А Мелио, не сознавая, какую боль он им причиняет, желая подчеркнуть прелесть этой песни, восторженно повторял пассажи, наполненные особой нежностью, доходя иногда до еле слышных аккордов и бросая время от времени через плечо:
