Э. Хартли - В день пятый
— Ко мне? — опешил Томас. — Кто же это может быть?
На этот вопрос ответили двое мужчин в темных костюмах, вошедших следом за Джимом. Один помахал удостоверением со значком и спросил:
— Мистер Томас Найт?
Тот молча кивнул, ощущая что-то очень похожее на панику, идущую от священника.
— Мы из Министерства внутренней безопасности. Нам хотелось бы задать вам несколько вопросов относительно вашего брата.
Глава 8
День становился все более странным. В эмоциональном плане. Томас прошел весь диапазон. Тупой шок, вызванный известием о смерти брата, странные ощущения разбора того, что осталось от его жизни, ярость и унижение от схватки с человеком, который назвал себя Парксом. Теперь Томас был еще больше озадачен, раздражен и выведен из себя, но при этом ему было страшно.
— С терроризмом больше не шутят, — заметил Джим, когда гости ушли, и был прав.
В не таком еще отдаленном прошлом эта беседа могла бы стать предметом тысячи язвительных хохм насчет абсурдности вопросов, которые задавали эти двое, но только не сейчас, когда вся страна вздрагивала каждый раз, если кто-то забывал в людном месте свою сумку. Томас бурчал себе под нос, давая выход бессильному раздражению, однако внутри он был глубоко встревожен.
Обоим сотрудникам МВБ было лет пятьдесят, в строгих костюмах, учтивые. Один из них, представившийся Капланом, тип с прищуренными глазами, все время напряженно озирался вокруг — сжатая пружина, физическая и умственная. Говорил в основном второй. Его звали Мэттью Палфри, он постоянно улыбался, словно подбадривая собеседника, однако результат получался прямо противоположный. Впрочем, быть может, все и было рассчитано как раз на это.
Они расспросили Томаса об интересах брата, о том, не толкала ли его религиозная чувствительность искать контакты с представителями других вероисповеданий помимо католицизма. Их интересовало, не было ли среди друзей и знакомых Эда лиц арабского происхождения, не хранил ли он в спальне экземпляр Корана. Они спросили, имел ли он доступ к крупным денежным суммам, обучался ли когда-либо обращению с оружием. Этот вопрос был настолько нелепым, что в любой другой обстановке Томас взорвался бы громовым хохотом. Гости хотели знать, что было известно Найту о передвижениях его брата на протяжении шести последних месяцев, получал ли он от него письма или сообщения по электронной почте, не страдал ли Эд тем, что они назвали кризисом веры. Томас вспомнил написанное на открытке «De profundis» с обертонами отчаяния, но лишь покачал головой.
Затем, очень вежливо, неизменно обращаясь к Томасу «сэр» в той официальной манере, с помощью которой иным чиновникам каким-то образом удается усилить ощущение того, что именно они здесь главные, гости принялись за него самого. Они заявили, что у него богатое прошлое, полное диссидентских взглядов и вредных воззрений контркультуры. Обращались ли к нему те, кто выступал за насильственное решение проблем, близких его сердцу? Приходилось ли ему бывать на Ближнем Востоке? Поддерживает ли он связь с теми, кто туда ездил?
Вся беседа получилась какой-то сюрреалистической. Пару раз у Томаса возникало желание рассмеяться, однако другая его часть хотела только забиться в угол и сидеть там до тех пор, пока гости не уйдут, хотя он и не мог сказать, боялся он за себя самого или за то, с чем мог быть связан его брат.
Вот только Эд никак не мог быть связан с терроризмом. Это исключено.
Но знал ли Томас это, да и вообще что-либо существенное о своем брате за последние полдюжины лет?
Единственный раз Томас действительно рассмеялся, когда гости встали, собираясь уходить, а он, изображая браваду, которую на самом деле не чувствовал, спросил у них, чем была вызвана эта абсурдная линия вопросов.
— Сожалею, сэр, — ответил Каплан. — Это представляет государственную тайну.
Даже тогда смех Томаса не прозвучал совершенно искренним. Если уж мир дошел до царства подобных телевизионных клише, то ему, Найту, действительно следовало бы хорошенько испугаться.
— Как умер мой брат? — спросил он.
— Обстоятельства его смерти еще расследуются.
— Значит, вы мне ничего не скажете.
— В настоящий момент мы не имеем права раскрывать подробности, — ответил Палфри, тот, у которого было открытое, улыбающееся лицо.
— Смогу ли я выяснить больше, если слетаю в Манилу?
Томас сознательно дерзил, проверяя своих гостей, хотя в то же время понимал, что с работы его выставили, поэтому поездка на Филиппины перестала быть чем-то невозможным и превратилась просто в маловероятное. Ему показалось, что Палфри поколебался мгновение, прежде чем ответить.
— Вас не пустят в страну, — сказал он.
Томас удивленно уставился на него.
— А если и впустят, то мы вас заберем, как только вы вернетесь назад, — добавил другой без тени каких-либо эмоций.
— И вот что еще, сэр, — сказал на прощание Палфри. — Я посоветовал бы вам ни с кем не обсуждать эту тему. Расследование продолжается.
Гости не уточнили, что или кто является предметом этого расследования.
Глава 9
Томас провел на телефоне полчаса, разговаривая с сотрудником Госдепартамента, и еще десять минут, безуспешно пытаясь связаться с американским послом в Маниле. И в том и в другом случае ему так и не удалось ничего выяснить. Да, брат умер на Филиппинах, но никго не говорил, как именно и что он там вообще делал. Кстати, с последнего стоило бы начать. Томас так и не смог определить, известно ли это было самим чиновникам. Быть может, при общении с убитыми горем родственниками это естественно, но он почувствовал их беспокойство. Раздражение Томаса нарастало по мере того, как его перебрасывали от одного не владеющего информацией бюрократа к другому, но он также интуитивно чувствовал, что своим обычным нахальством ничего не добьется. От него отгородились каменной стеной люди, которых нельзя было запугать никакими словами. В конце концов Найт устало поблагодарил их и положил трубку.
— Ничего? — спросил Джим.
— Я ничего не понимаю. Со мной не хотят говорить начистоту, — покачал головой Томас.
— Насколько я понимаю, среди твоих знакомых нет влиятельного политика, посла, высокопоставленного сотрудника Госдепа, правильно?
Томас обернулся настолько стремительно, посмотрел на Джима с такой мрачной злостью, что тот невольно отшатнулся и пробормотал:
— В чем дело? Я просто хотел…
— Знаю, — остановил его Томас, быстро взяв себя в руки. — Не бери в голову. Я подумал, что ты… — Пожав плечами, он увидел на лице священника выражение встревоженного удивления, улыбнулся и смущенно признался: — Моя жена, точнее бывшая, работает в Государственном департаменте. Она не слишком крупная фигура, и мы с ней не разговариваем, поэтому…
Джим заметно успокоился.
— Ты не хочешь связаться с ней по… этому поводу?
— Нет, — сказал Томас.
Он уже не улыбался, и Джим понял, что лучше не настаивать.
— А что насчет Девлина? — предложил он.
— Кого?
— Девлина. — Джим произнес эту фамилию как нечто само собой разумеющееся. — Сенатора Захария Девлина. Твой брат был с ним знаком.
— Сенатор Девлин? — недоверчиво переспросил Томас. — Тот самый республиканец, который выступает за семейные ценности и добивается обязательной молитвы в школах? Эд был с ним знаком?
— Они неоднократно встречались.
— Похоже, на тебя это не производит никакого впечатления.
— А должно?
— Ты же священник, — сказал Томас, и на его лицо вернулась улыбка.
— И что с того?
— Ничего, — бросил он. — Я просто подумал, что у вас, священнослужителей, с этим типом должно быть много общего.
Джим смерил его взглядом и заявил:
— По-моему, ты путаешь меня с Пэтом Робертсоном.[5]
— Виноват, ошибся, — пожал плечами Томас.
— Похоже, ты не слишком-то жалуешь священников, так? — спросил Джим.
— Как правило, — ощетинился Найт.
— Разумеется, присутствующие не в счет, — уточнил Джим.
— Да, конечно.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга, и казалось, что все идет к ссоре.
— Трудный выдался денек, — наконец произнес Джим. — Для нас обоих.
Он имел в виду не столько смерть Эда, сколько ее последствия, и Томас, не желая портить отношения из-за этого, только кивнул и вздохнул, гадая, почему он не может просто скорбеть по своему брату, так же как любой нормальный человек.
— Я готов чего-нибудь выпить, — сказал Джим. — А ты?
— Ладно, какая разница, черт побери, — пробурчал Томас.
Священник достал из шкафчика бутылку ирландского виски, плеснул по щедрой порции в две оббитые по краям кружки, протянул одну Томасу и сказал:
— С хрусталем у нас туговато. Хотелось бы списать это на иезуитский обет нищеты, но мы, приходские священники, берем все, что предлагают. Просто сейчас нам мало что предлагают.
