Джон Гарднер - Мориарти. Последняя глава
— Окажись я в Дыму даже с закрытыми глазами, сразу пойму, куда попал, — похвастал Спир.
— Да, по запаху копоти, — согласился Эмбер.
— А я бы Нанкин слазу узнал, — добавил Ли Чоу. — Там везде пахнет свиньей. Осень ядленый запасок.
— Да, у сырого мяса запах крепкий, — согласился Спир.
Мужчина с газетой спросил, не с парохода ли они.
Спир посмотрел на него с недобрым прищуром.
— Можно и так сказать. А кто спрашивает?
— О, я — никто. Просто услышал, что ваш дружок говорит о Китае, вот и подумал…
— Уезжали ненадолго, а теперь вот вернулись, — отрезал Эмбер, давая понять, что разговор окончен.
— Помню этот паб еще с тех пор, как был мальчонкой, — ударился в воспоминания Спир. — Мы тут с сестренкой трясуна изображали.
— Сто такое тлясуна изоблазали? — поинтересовался Ли Чоу.
— Лучше всего срабатывало в холодную погоду. — Спир мечтательно, словно заглянул в прошлое, улыбнулся. — Мы с ней ходили в одних лохмотьях. Натягивали какое-то рванье, чтобы чуть прикрыться. На ногах ничего, босиком. Вся штука в том, чтобы давить на жалость. И, конечно, трястись. Ну и паб, понятно, следовало выбирать такой, чтобы народу было побольше. Стоишь, выжимаешь слезу, трясешься, как листок на ветру. Получалось. С пустыми руками никогда не уходили.
Эмбер сухо хохотнул.
— Ребятишки, я видел, и сейчас так делают. До слез прошибает.
Ли Чоу рассмеялся.
— Тлясуна изоблазали.
— Стоишь-стоишь, бывало…
— Длозыс…
— Да, Ли. Стоишь, дрожишь, а потом кто-нибудь подходит, обычно дамочка, и говорит: «О, Боже, Чарльз…» — Он заговорил тем особенным голосом, которым, в его представлении, разговаривают аристократы. Получилось весьма забавно. При этом Спир смешно, по-женски жестикулировал руками. — «О, Боже! Боже! Это дитя… Ох… Малыш, твоя мама знает, что ты на улице в такую холодную погоду? — У меня нет мамы, мисс… — А твой папа? — У меня нет папы, мисс. У меня есть только сестренка. Мы с ней одни во всем белом свете… — О, бедное дитя…» Потом ее муж или кавалер отводил тебя в паб и покупал хлеба с сыром и пинту портера или миску супу и чуточку бренди. Иногда, если повезет, давали денег. Полшиллинга. Или даже шиллинг. Тут весь расчет на то, что кавалер перед дамой жадничать не сможет. Он, может, и догадывается, что дело нечистое, но сделать ничего не может.
— Да, — кивнул Эмбер. — Я тоже изображал трясуна.
— У тебя уж наверняка хорошо получалось.
— Один парень так хотел покрасоваться перед своей девушкой, что дал серебряную крону, но потом вернулся и монету забрал да еще ухо чуть не оторвал. Я даже пилера позвал, пожаловался, что меня обижают, но пилер знал, в чем тут штука, и тоже надрал мне ухо.
— Эй, Спир. — Эмбер подался вперед. — А ты когда-нибудь мертвеца обирал?
— Да, хорошая была шутка, но только для тех, у кого язык хорошо подвешен. Кто трепаться умел. Я вам лучше про одну старуху расскажу. Звали мы ее Хэгги-Эгги. Когда-то была шлюхой, но те времена для нее давно прошли. Так вот она трясуна изображала в шестьдесят, а то и в семьдесят. Становилась обычно возле какого-нибудь хорошего паба, натирала золой лицо, глиной волосы. Но это не все. Она не просто дрожала. Она еще стонала и шаталась, ну, будто от слабости. Вот уж артистка. Смотреть на нее было одно удовольствие. Сердобольные всегда находились. Кто-нибудь отводил в паб, покупал еды да стаканчик бренди. На одном месте стоять не любила. Бродила от заведения к заведению, до самого Ковент-Гардена. Начинала с утра, часов в восемь или девять, а к полудню уже едва на ногах держалась. Напивалась так, что глаза открыть не могла. Но не это самое страшное. Воняло от нее ужасно. Несло, как у барсука из задницы. Уж и не знаю, мылась ли она хоть раз за всю жизнь.
— У балсука из заднисы? — Ли Чоу громко рассмеялся, как будто только что сподобился на величайшую в своей жизни шутку.
— Очень остроумно, — проворчал Эмбер.
— А скази, Белт, сто такое обилать мелтвого?
Берт Спир пояснил, что для этого розыгрыша требовалась особенная осторожность: нужно было найти настоящего умершего.
— Потом ты отправляешься к гробовщику, в похоронную контору, и просишь разрешения проститься с умершим. Узнаешь, когда появятся родственники, и вроде как бы случайно на них наталкиваешься в подходящий момент. Например, когда они выходят из придела вечного покоя.
— В такой момент, Ли, люди сильно опечалены, а потому доверчивы. Вот ты и рассказываешь сказку насчет того, каким чудесным человеком был их старик, как он всегда приплачивал тебе за работу. Вот, мол, только на прошлой неделе ты сделал то-то и то-то, а когда пришел за своими двумя гинеями, он уже отдал богу душу. Тут какая-нибудь леди начинает совать тебе эти две гинеи, а ты упираешься, не берешь — нет, нет, что вы, мне деньги не нужны… ну, если уж вы так настаиваете… — Спир добродушно рассмеялся, и в этот момент дверь паба распахнулась, и все три головы разом, словно были привязаны к одной веревочке, повернулись к входу. Внимательный наблюдатель заметил бы, как Эмбер сунул руку под сюртук, а Ли Чоу потянулся к рукоятке небольшого, но острого, как скальпель, кинжала, который носил в ножнах на поясе.
Вошедший — это был Терремант — остановился и, словно забежавшая в дом собака, отряхнулся от дождя.
— Что за черт, — ухмыльнулся он старым товарищам. — Льет, будто у коровы из-под хвоста. Промок до нитки.
Человек у камина подвинулся, чтобы Терремант мог посушить у огня пальто, а Эмбер поспешил к стойке — взять приятелю выпивки.
— Стаканчик бренди, пожалуйста, — попросил Терремант. — Надо бы пообсушиться изнутри.
Потом все собрались за столиком и принялись обсуждать что-то вполголоса.
— Как у балсука из заднисы, — повторил Ли Чоу и зашелся пронзительным смехом.
— Заткнись, чертов китаеза! — рявкнул Эмбер.
— У меня для тебя письмо, Берт. — Терремант протянул конверт. — От самого.
Спир перевернул конверт, взглянул на клапан и печать.
— Ты, конечно, уже прочитал?
— Такая уж привычка, никак не избавлюсь, — ухмыльнулся Терремант.
— Будешь читать чужие письма, добром это не кончится, — предупредил Спир и, сломав печать, прошел большим пальцем по клапану и вытряхнул четыре сложенные вдвое странички.
— Надо найти склад побольше. Вроде того, что был у нас в Лаймхаузе, — сказал Терремант. — Покупку оформить через этого законника… как его там… с таким, чудным именем.
— Гуайзер. — Спир пожал плечами, как будто вовсе не находил ничего забавного или любопытного в имени Перри Гуайзер.
— Точно. В общем, твое дело — купить большой склад.
— Где?
— Здесь, в Попларе. Или опять же в Лаймхаузе. Или в Шедуэлле. Где найдешь. Но обязательно около реки. Как и раньше.
— И что потом?
— Найдешь архитектура. Чтоб распланировал все так, как у нас раньше было.
— Не архитектура — архитектора.
— Как скажешь, Берт. Ты же знаешь, я со словами не всегда дружу. Как найдешь, своди его на ужин. Расскажи, чего хочешь. Пусть нарисует планы. Потом доложишься Профессору. Я знаю, где он пока остановился, потому что и сам пока с ним. Вроде как приглядываю.
— И чем же вы там занимаетесь, а, Джим? Где были?
— Этого я сказать не могу.
— Можешь, Джим. Ты и сам знаешь, что можешь.
— Значит, могу?
— Мы же в одной команде, старина. Можешь поделиться с нами.
— Ну да, — несколько неуверенно согласился Терремант, в ушах которого все еще звучали предостережения Мориарти. — Наверное, могу. — Тем не менее он помолчал еще немного, словно преодолевая некое внутреннее сопротивление. — А были мы с Профессором в Вене. Он там искал кого-то.
— И что? Нашел, кого искал?
— Вроде бы да. Какого-то немца.
— Уж не этого ли хрыча, Вильгельма Шлайфштайна?[14] — встрепенулся Эмбер.
— Нет, не его. Этого по-другому зовут. Что-то с «фоном». То ли фон Харцендов, то ли Херцендорф. Я его и раньше уже видел, только не помню где. Профессор обедал с ним несколько раз. Тогда вроде бы был довольный, а сейчас не очень.
— Значит, сейчас недовольный? А из-за чего?
— Злой, как медведь с недосыпу. Оно все там, Берт, в письме. Профессор хочет, чтобы мы поговорили с людьми. Со всеми, кто на него работал. Ты же знаешь, что тут делается. После его отъезда народ стал понемногу расходиться. Кто-то переметнулся. Семья уменьшилась на сорок процентов. Это Профессор сам пишет.
— Сто знасит «пелеметнулся»? — спросил Ли Чоу. — Сто это знасит?
— Переметнулся — значит, перешел на другую сторону, к врагу. Стал предателем. Дезертировал.
Ли Чоу решительно покачал головой.
— Только не мои люди. Мои не пелеметнулись. Нет. Мои — не пледатели.
— Боюсь, мой желтолицый друг, твои люди тоже переметнулись. Около четверти твоих ребят ушли от Профессора. — Терремант, посерьезнев, кивнул.
