Шарль Эксбрайя - Ее все любили
— Надеюсь, при условии, что я буду опасаться.
— Опасаться чего?
— Всего.
— То есть?
— Прежде всего, вашего города, мсье следователь. Он может заворожить настолько, что одна только мысль о возможности существования здесь убийцы покажется нелепой. Затем, вашего неба, под которым лучше мечтается, чем работается. Наконец, приветливости горожан, которая может задурманить моментально, если не быть постоянно начеку. Ваши сограждане, мсье следователь, опасны тем, что от первой же улыбки теряешь всякую осторожность и начинаешь верить в их природную искренность.
— И на чем основываются ваши наблюдения?
— Я встречался с мсье Арсизаком и мадемуазель Танс.
— Да? Ваши впечатления?
— Я только что о них и рассказывал вам, мсье следователь. Оба симпатичны, милы, производят впечатление искренних людей, однако…
— Однако?..
— Однако один из них, возможно, убил свою жену при посредничестве другого.
— Ну вот, наконец-то! Таким образом, теперь и вы верите в виновность Арсизака?
— Я не знаю.
— Но послушайте, мсье комиссар, давайте рассуждать трезво.
— Это как раз и есть самое трудное.
— И все-таки попытаемся… Весь город любит или, по крайней мере, уважает Элен Арсизак — олицетворение доброты. Молодежь восхищается ее красотой, а большинство из тех, кто постарше, завидуют прокурору республики, что у него такая жена.
— И именно поэтому ему не прощают его связь с мадемуазель Танс.
— И это верно. Все возмущены, но не тем, что у Арсизака есть любовница — мы не пуритане, — а тем, что он мог обманывать женщину таких высоких качеств, как мадам Арсизак. У всех ощущение, что они стали свидетелями некоего, так сказать, кощунства.
— И в то же время большинство из тех, кто критикует прокурора, при первой возможности охотно изменили бы ему с Элен Арсизак.
— Вне всякого сомнения. Не станем же мы переделывать человеческую натуру, не так ли?
— Разумеется! Вот только меня смущает, не объявляют ли прокурора убийцей жены скорее вследствие скрытой ревности, чем глубокой убежденности?
— Возможно. Ведь со смертью Элен Арсизак женщины Перигё вдруг почувствовали, что потеряли ближайшую подругу, а мужчины — что им просто наставили рога.
— И все втайне согласны мстить мужу.
— Не будем заходить так далеко, мсье комиссар. Я только хотел вам показать, что с трудом представляю себе кого-то в Перигё, кто ненавидел бы Элен Арсизак до такой степени, чтобы ее удушить, кроме…
— Кроме?..
— …кроме тех, кого бы исчезновение жены прокурора вполне устраивало, то есть самого прокурора и его любовницы.
— Из чего можно заключить, что вы не рассматриваете связь Арсизака с мадемуазель Танс как мимолетное увлечение?
— После всего, что я услышал, я так не думаю.
— Мне приятно отметить, что ваше мнение совпадает с моим. После разговора с мадемуазель Танс я пришел к выводу, что это серьезно.
— Это лишь осложняет дело. Будучи католичкой из очень верующей семьи, мадам Арсизак никогда бы не пошла на развод.
— А отсюда убийство, которое было единственным выходом?
— Я вам этого не говорил!
Гремилли улыбнулся.
— Ну, скажем, слегка намекнули.
— Мне бы не хотелось, мсье комиссар, чтобы вы думали, будто я питаю какую-то антипатию к Арсизаку. Напротив, я всегда считал его своим другом и был бы просто счастлив, если бы вам удалось найти доказательства его невиновности, поскольку я с ужасом представляю себе тот день, когда мне придется выдвинуть против него обвинение в предумышленном убийстве.
— Ну, до этого еще далеко.
— Вы в этом уверены? Вы сами признали, что нас пытались убедить в том, будто речь идет о «гастролере», которого, к его несчастью, застукали на месте преступления. Вы сами заявили, что возврат по почте так называемых украденных денег — детские уловки. Наконец, не вызывает сомнения и то, что мадам Арсизак знала убийцу и совершенно его не опасалась. И после всего именно муж — естественно, случайно — обнаруживает труп своей жены…
— Вполне естественная ситуация, вы не находите?
— Возможно… Во всяком случае, мне кажется, мы не можем долго затягивать с обвинением.
— Боюсь, мсье следователь, что все может оказаться гораздо, гораздо сложнее, чем вы полагаете. Я признаю, что все говорит не в пользу Арсизака, но одновременно это «все» служит ему и оправданием.
Следователь хотел возразить, однако Гремилли его опередил:
— Любовная связь Арсизака, его хрупкое алиби, неуклюжая хитрость с этим грабежом и возвратом денег, вскрытый без взлома сейф, очевидная безмятежность жертвы — все буквально кричит о том, что убийцу следует искать среди близких к дому людей. А зная о целомудрии мадам Арсизак, нетрудно предположить, что таким человеком может быть только ее муж.
— Вот видите!
— Однако кажется очень странным, что такой умный и сведущий в криминальных делах человек, как прокурор, не приготовил себе какое-нибудь убедительное алиби и устроил этот спектакль, несерьезность которого он не мог не видеть.
— В этом, дорогой мой, вы основываетесь на предположениях, а я предпочитаю доверять фактам.
— И я тоже, мсье следователь. Почему мадам Арсизак симулировала свой отъезд в Бордо? И если ей захотелось уличить своего супруга в измене, то почему она не поехала непосредственно на улицу Кляртэ? Что помешало прокурору, если ему было неизвестно о приезде жены, не возвращаться домой до утра? К тому же, если считать, что он виновен, элементарное чувство осторожности должно было заставить его после содеянного вернуться к любовнице и «обнаружить» труп своей жены, к примеру, в семь утра.
— Да, не знаю…
— А нельзя ли допустить, что поездка в Бордо вовсе не ловушка для мужа и она была вынуждена ее неожиданно прервать по каким-то другим причинам, которые нам пока неизвестны?
— Я хочу вам сказать, что, согласно данным из Бордо, мать Элен Арсизак, живущая в доме престарелых для состоятельных особ, не видела свою дочь и сама уже встревожена ее отсутствием. Она пока ничего не знает.
— Ну вот, все, как нарочно, усложняется.
Телефонный звонок прервал беседу. Следователь выслушал и сказал коротко:
— Жду вас.
Положив трубку, он сообщил:
— Мне что-то хочет сказать Арсизак. Сейчас он придет.
Гремилли поднялся.
— В таком случае…
— Нет, нет, останьтесь. Если речь идет о том деле, которое нас интересует, вы не должны помешать прокурору.
Вскоре Арсизак, такой же непринужденный и уверенный в себе, вошел в кабинет. Может, это просто притворство? Полицейский много бы отдал, чтобы узнать правду. Арсизак поздоровался со следователем:
— Спасибо, что согласились меня принять так быстро, дружище.
Гремилли обратил внимание на то, что Арсизак при этом не подал руку Бесси.
— Здравствуйте, мсье комиссар.
— Здравствуйте, мсье прокурор.
В разговор вступил следователь:
— Если вы пришли поговорить о том, что нас всех сейчас занимает, то, надеюсь, мсье комиссар нам не помешает?
— Ну конечно… Впрочем, я ненадолго, дружище. Мне известно — и мсье комиссар это может подтвердить, — что на мне висят серьезные подозрения. Поэтому, доверяя правосудию, я хочу сказать, что можете со мной не нянчиться. Относитесь ко мне как к любому другому подозреваемому. Я хотел было попросить отпуск, но подумал, что это может смахивать на какой-то маневр или даже признание. Я не намерен бежать куда бы то ни было и от кого бы то ни было.
Следователь откашлялся, прежде чем ответить:
— Арсизак, я питал самые теплые чувства и огромное уважение к вашей жене. Поэтому я считаю своим долгом — прежде всего как магистрат, потом как друг — не пренебрегать ничем в поисках ее убийцы. Не буду скрывать от вас — и говорю вам это с тяжелым сердцем, — что в настоящий момент на вас падают самые что ни на есть серьезные подозрения. Тем не менее мсье комиссар не до конца верит в вашу виновность.
— А вы?
— Мне хотелось бы разделять чувства комиссара.
— Надеюсь, что вы по крайней мере…
— Не буду лукавить. Все говорит не в вашу пользу. Я знаю вас как блестящего и честного магистрата, но, мой бедный друг, вы не первый, кто теряет голову от любви. Поэтому, Арсизак, если убили вы, то признайтесь в этом прямо и… и я дам вам несколько часов, чтобы… ну, в общем, чтобы вы привели свои дела в порядок.
— Мсье следователь, я признателен вам за то, что вы так защищаете честь магистратуры, но, представьте себе, у меня нет ни малейшего желания покончить с собой, тем более теперь, когда я свободен и могу начать новую жизнь.
— А это, мсье прокурор, как раз то замечание, которое может сыграть роковую для вас роль в ходе следствия.
— Неужели вы меня считаете таким идиотом, что, будь я виновен, стал бы говорить подобное? Я не прощаюсь с вами, мсье, ибо нам предстоит часто встречаться в эти дни. Кстати, мсье комиссар, я забыл вам сообщить вчера во время нашей встречи, что накануне убийства, около одиннадцати — одиннадцати тридцати вечера, к мадемуазель Танс заходил доктор Музеролль и мы оставались втроем до часу ночи. Я ушел от мадемуазель Танс вскоре после моего друга.
