Джачинта Карузо - Сад земных наслаждений
Бабушка очень гордилась своим домиком в Бриксхеме, в окрестностях Гринуэй-Хауса, георгианского поместья, где до 1976 года, то есть до самой смерти, жила Агата Кристи. Бабушка рассказывала, что иногда видела ее издали. Она была большой поклонницей писательницы. Прочитала все ее книги, больше восьмидесяти томов, и знала, что действие «Пяти поросят» и «Ошибки покойника» происходит именно в Гринуэй-Хаусе. После смерти бабушки мне досталась в наследство ее коллекция детективов Кристи. Я единственный из всех родственников разделял это бабушкино увлечение. А вот дом отошел моей матери. К счастью, она живет в Испании, поэтому я могу ездить в Бриксхем, когда мне вздумается. К сожалению, нечасто, ведь я все время чем-нибудь слишком занят.
Знакомый запах вызвал во мне ностальгию. Конец апреля. Глициния у дома сейчас, наверное, в самом цвету. Бабушкины старые розы. Я так любил смотреть, как она ухаживает за ними…
Я отогнал от себя воспоминания и принялся за работу. Пьер бесстрастно наблюдал за мной, стоя у порога.
В шкафу Джули Бонем осталось немного одежды. Я тщательно ее досмотрел, ища в карманах ключи, записки или что-нибудь в этом роде. Нашел только кое-какую мелочь. Туалетных принадлежностей также оказалось мало: дезодорант, глицериновый крем для рук, огненно-красная помада, духи известной французской фирмы, щетка для волос. Я взял ее в руки. На зубчиках остались светлые волосы.
— Какого цвета были волосы у Джули Бонем в день отъезда? — спросил я у Пьера.
Он непонимающе посмотрел на меня. Потом лицо дворецкого снова приняло бесстрастное выражение, и он ответил:
— Белокурые, сэр.
— Они всегда были светлые?
Пьер коротко взглянул на меня в замешательстве.
— Разумеется, сэр.
Значит, Джули Бонем перекрасилась в черный цвет уже после того, как уехала из Шато-Вера. Кроме того, волосы, оставшиеся на щетке, были длинными, хотя на момент смерти девушка носила очень короткую стрижку.
— Какой длины у нее были волосы? — спросил я, чтобы получить подтверждение своим догадкам.
— До пояса, сэр.
— Это вы принимали девушку на работу?
— Да, сэр.
— Для этого вы обращались в агентство?
— Разумеется, сэр.
Это постоянное «сэр» выводило меня из себя. Я ненавидел это обращение — так говорила Ребекка, тонко выражая тем самым свое презрение. У меня никогда не возникало на этот счет иллюзий, будто это знак уважения или особой вежливости. Разумеется, в глазах мисс Фригидность — так я именовал про себя напарницу, когда особенно злился, — я был кем угодно, только не джентльменом.
— В какое агентство вы обращались?
Пьер назвал то же, услугами которого воспользовался Торки. Нужно было как можно скорее сообщить об этом Ребекке. Ведь я поручил ей связаться с агентством.
— А почему именно это? Ведь их великое множество.
На сей раз дворецкий посмотрел на меня с возмущением.
— Оно лучшее, сэр.
— К Джули Бонем приходили гости?
— Нет, сэр.
— Вы уверены?
— Разумеется, сэр.
— Почему?
— К ней никто никогда не приходил, сэр.
— Полагаю, у нее были выходные. Как она их проводила?
— У Джули Бонем был выходной в среду, сэр. Но я не знаю, как она проводила этот день.
— Она покидала замок?
— Каждый раз, сэр.
— То есть по средам девушки здесь не было?
— Ода уходила утром в десять и возвращалась вечером, незадолго до одиннадцати. Но куда она отправлялась и чем там занималась — не мое дело, сэр.
— А возможно, что Джули Бонем кого-то принимала у себя, но вы не знали об этом?
Пьер вздохнул.
— Я бы исключил такую вероятность, сэр. Замок оснащен первоклассной охранной системой. В него можно попасть только через парадную дверь, а она под постоянным наблюдением.
— У Джули Бонем были друзья среди прислуги?
— Нет, сэр.
— Почему?
— Она была очень замкнутой девушкой, сэр. — Дворецкий помешкал немного, потом добавил: — Я часто слышал, как другие горничные жалуются, если позволите процитировать, «на ее замашки великосветской дамы».
— Вы тоже считали Джули Бонем высокомерной?
Пьер снова вздохнул.
— В мои обязанности входит лишь оценивать ее работу, сэр.
— Чем она занималась в свободное время?
— Гуляла в саду, сэр.
— А еще?
— Больше ничего, сэр. Все свое свободное время она проводила в саду.
— Девушка увлекалась садоводством?
— Это мне неизвестно, сэр.
Я поблагодарил Пьера и, прежде чем отправить его восвояси, спросил, был ли у Джули Бонем сотовый телефон.
— Я ни разу не видел, чтобы она им пользовалась, сэр. Однако не могу утверждать, что сотового у нее не было.
Когда дворецкий ушел, я положил щетку для волос в пластиковый пакет, из тех, что используются для хранения улик. Потом то же самое проделал с губной помадой.
После этого я занялся комодом. В первом ящике лежали записная книжка, несколько ручек, карандаш и ноутбук. Я пролистал записную книжку. Там значились лишь даты менструаций Джули за последние семь месяцев. В марте они начались 24-го, в феврале — тоже 24-го, в январе — 27-го, в декабре — 31-го. Я сосчитал, что у нее был регулярный цикл в 28 дней. Значит, во время убийства у нее шли ее женские дела, поскольку, раз в марте они начались 24 числа, значит, в апреле они должны были начаться 21-го, то есть за два дня до смерти.
Я закрыл записную книжку и взял карандаш. Он был обкусанный, со сломанным грифелем. Ноутбук я решил не трогать. Оставлю Ребекке.
Во втором ящике лежало кое-какое нижнее белье. Я удивился, увидев, что Джули носила трусы до самых подмышек и лифчики, как у монахини. В третьем — несколько свитеров и куча маек.
Затем настала очередь тумбочки. Здесь моему вниманию предстал более интересный набор предметов. Я распознал кое-какие гомеопатические лекарства — Бренда была большой поклонницей народной медицины.
У Джули была небольшая аптечка: перебирая бутылочки и коробочки, я насчитал всего семь наименований препаратов. Все это я положил в пластиковый пакет. Интересно, какими недугами страдала девушка?
На тумбочке лежали карманный фонарик, заколки и зажимы для волос, часы «Свотч» и стопка книг. Первой оказалась биография Эмили Дикинсон. Я пролистал несколько страниц. На полях — никаких пометок. Встряхнул томик. Записок наружу не выпало.
Я просмотрел другие книги: карманный англо-французский словарик, путеводитель по Экс-ле-Бену, последний роман Стивена Кинга. Среди их страниц тоже ничего не обнаружилось. Однако закладкой для романа Кинга служила открытка с репродукцией картины Иеронима Босха под названием «Земной рай», находящейся в коллекции мадридского музея «Прадо».
Открытка меня насторожила. Ян Хасельхофф родился в том же городе, что и Босх, Дэвид Торки под большим секретом задумал фильм о художнике, Джули Бонем хранит у себя репродукцию его картины. Быть может, все это — совпадения. Но я не верю в совпадения. Я чувствовал только смутную угрозу, имени которой не мог назвать.
Прежде чем покинуть Шато-Вер, я пошел прогуляться по саду — мне якобы захотелось полюбоваться розами, которые как раз начинали распускаться. На самом деле мне нужно было посмотреть на место, где Джули Бонем проводила все свое свободное время.
Я бродил по ухоженным аллеям, среди клумб, изобилующих цветами, и глазел по сторонам. Сад был красив, очень красив, но я не понимал, почему Джули испытывала к нему такой чуть ли не болезненный интерес. Я уже добрался до розовых кустов и тут увидел перед собой женщину.
Фигура в светло-желтом наряде грациозно двигалась среди цветов. Казалось, она танцует, и мгновение я наблюдал за ней, околдованный. Я слышал, что госпожа Шару очень красивая женщина, но реальность оказалась еще поразительнее: при виде ее просто дух захватывало.
Она не сразу заметила меня, и я смог хорошенько ее рассмотреть. Ей еще не было тридцати. Длинные черные и очень густые распущенные волосы доходили ей до середины спины, окутывая ее, словно шаль. Госпожа Шару, как подобает бывшей модели, выглядела очень худой. На каблуках она была почти одного роста со мной. А во мне метр восемьдесят. Я где-то читал, что суть красоты — в симметрии. Видимо, в лице госпожи Шару воплотилась высшая симметрия. Это было самое прекрасное лицо на свете: идеальные черты, белоснежная кожа.
Когда я подошел ближе, женщина почувствовала мое присутствие, резко обернулась, и я заметил, что глаза у нее оливкового цвета.
Я представился и стал ждать, что она назовет свое имя в ответ.
— Полагаю, вы — госпожа Шару, — сказал я наконец с улыбкой, видя, что она не собирается прерывать молчание и смотреть на меня. Вблизи она казалась еще красивее.
— А я полагаю, вы пришли сюда по делу горничной, — ответила она, отводя глаза.
В голосе женщины звучала грусть, лицо было печально. Я понял, что она несчастлива. Не знаю почему, но когда я увидел, как эта красавица, словно нераскаянная душа, бродит среди роз в своем чудесном саду, у меня возникло ощущение, что она здесь — пленница. Но кто или что держит ее в плену?
