Эдуард Фикер - Современный чехословацкий детектив [Антология. 1982 г.]
Фидлер говорил тихо, не спеша и довольно связно, но умолк он внезапно, словно от горя у него перехватило горло.
— А не думаете вы, — спросил Скала, — что вы слишком уж нахваливали сыну западный образ жизни?
— Я не хотел…
Мне пришлось вмешаться:
— Конечно, места, где, как вы выразились, человек встретил свое счастье, всегда будут ему нравиться. В Чехословакии вы никогда не были вполне довольны своей жизнью, не так ли?
— Это правда, — тихо сознался Фидлер, — Не был. И если б в Англии я не познакомился со своей женой…
— Вот это и могло стать основой заманчивых представлений, пан Фидлер. У нас никто не может исчезнуть бесследно. Не считаете ли вы вероятным, что ваш сын бежал за границу?
Он медленно и грустно покачал головой.
— Скорее всего, что-то случилось с ним на даче. Это был не просто взлом, это было нападение, и как знать, кто уехал на его мотоцикле…
— На нападение не похоже, — вмешался Скала. — Но оставим пока это дело, оно еще выяснится. Подумаем лучше, не спровоцировали ли вы сына своим поведением на какой-нибудь поступок. Видимо, о пребывании в Англии вы вспоминаете, как о жизни в раю. Мы допускаем, что вы этого не хотели, но вы предоставляли сыну всевозможные удобства, снабжали его деньгами, дали полную свободу, позволяли кутить и бездельничать, купили мотоцикл, отдали в его полное распоряжение прекрасную виллу. А его работа в фотоателье — разве это, в сущности, не липа? За него работали другие, а больше всего вы сами. Не кажется ли вам, что в таком образе жизни ваш сын мог усмотреть всего лишь эрзац настоящего английского комфорта, где каждый по меньшей мере лорд с родовым поместьем и дюжиной слуг? Да вы и сами, пожалуй, так считали. Впрочем, не знаю, что получилось бы, перестань вы окружать сына благополучием. — Скала повернулся ко мне. — Арнольд Фидлер не совершал уголовно наказуемых поступков, но вел он себя так, что некоторое время назад вместе с несколькими приятелями попал в отделение общественной безопасности, куда вызывали его отца.
— Это верно, — сокрушенно признал Фидлер.
— Мы пытались убедить Арнольда Фидлера вести себя приличнее. Тогда речь шла о мелком хулиганстве. Но в последнее время он, по-моему, тратил куда больше денег, чем составляла его зарплата. Пан Фидлер, безусловно, знает, что лень — мать всех пороков, но он, в сущности, поощрял сына в его безобразиях, хотя и понимал, что это может привести к беде. Вот откуда его страх.
— Я сам виноват во всем. — Фидлер сгорбился, и спина его действительно сделалась круглой.
— Есть у вас в Англии друзья, пан Фидлер? — спросил я.
— Есть. Хорошие знакомые.
Я осведомился, не найдено ли в квартире Фидлера или в ателье хоть что-нибудь, по чему можно было бы судить о причине исчезновения Арнольда. Скала ответил отрицательно. Об аппарате для чтения микроточек — если это, конечно, было нечто подобное — он при Фидлере упоминать не стал. Фидлер же сказал, что все шло нормально, ничего особенного он не заметил и что сообщение о разгроме на даче поразило его, точно гром среди ясного неба.
— Я жил как слепой! — каялся он. — Мной владела отцовская любовь. Я не виноват, такая у меня натура. Арнольду не нравилась моя любовь, он начал презирать меня, но я не мог измениться. Я для него ничего не значил. Однажды он сказал мне, что умереть следовало бы мне, а не матери… — Фидлер судорожно сглотнул, — Я подозревал, что у него какие-то секретные дела, ужасался, мне даже кошмары снились… В конце концов я собрался с духом и сказал ему: Арнольд, смотри, не дошло бы до беды…
— Ну хорошо, пан Фидлер, — прервал я его. — Картина отношений в вашей семье достаточно ясна. Но обнаружение мотоцикла, по-новому освещает дело. И действовать мы должны соответственно.
— По-новому освещает?..
Может быть, он отлично понял, что я имею в виду, а может, и нет. Это было неважно.
— Нам надо еще раз осмотреть вашу квартиру и ателье, причем прямо сейчас, не откладывая. Вы даете согласие?
— Да, конечно, ведь я…
— Значит, понимаете. Нельзя упускать ни минуты, — Я дал знак Скале. — Пан Фидлер любезно вручит вам ключи от квартиры и от ателье. Условьтесь обо всем, пожалуйста, с офицером в соседней комнате.
— Но в ателье работают, — напомнил Фидлер, послушно вынимая ключи из кармана. — И еще они ждут вот эти негативы. У нас сегодня был заказ на свадебные фотографии…
— Отдайте свой аппарат надпоручику, он передаст пленку на обработку так же добросовестно, как и вы сами. А вас я еще задержу: у меня к вам несколько вопросов.
Я проводил до двери Скалу, уносившего Фидлеров фотоаппарат и связку ключей. Ни Скалу, ни Лоубала не нужно было инструктировать, что им делать. Я только посоветовал Скале прихватить Карличека. Мои люди прекрасно разбирались во всякой аппаратуре, в том числе и для чтения микроточек. Карличек должен был показать им, какой прибор он имеет в виду. Затем я вернулся к Фидлеру.
— Мне нужны адреса ваших зарубежных друзей, пан Фидлер.
— У меня их нет с собой, — меланхолически, ответил он. — Фамилии могу назвать, по крайней мере большинства, но в адресах боюсь напутать. У меня было много знакомых в Ноттингеме… и в других местах — по армии… Одни переехали, другие не отвечают на мои письма, некоторые уже умерли. Надо как следует посмотреть. У меня дома на телефонном столике лежит записная книжка, там вы все найдете.
— Ваш сын имел доступ к этой книжке?
— Да. И к моей личной переписке. Я складывал письма в ящик стола.
— Поддерживаете ли вы связь с Яндерой, который в тридцать девятом году помог вам бежать в Англию?
Фидлер взглянул на меня с бесхитростным изумлением.
— Он мне не помогал! Я уже говорил. С тех пор я его вообще не видел и не слыхал о нем.
— Вы сами упомянули о нем в своих показаниях?
— Я… в общем, да. Или нет? Право, у меня голова кругом… Тот господин в очках спрашивал меня о Яндере, но я, честное слово, ничего не знаю. Я рассказывал о своем прошлом, вот это и затронули. Будто я очень уж заблаговременно узнал о вторжении нацистов, тогда меня и спросили, от кого…
— Ваше, бегство в Англию было удивительным, пан Фидлер.
— Но я бежал не в Англию, — устало возразил он. — Я просто бежал, подальше и, между прочим, совсем в другую сторону, мне было все равно, лишь бы вырваться, Это было ужасно — сотни раз я думал, что погибну от голода, от усталости, от отчаяния… Не понимаю, как я выдержал. На пароход меня взяли прислугой за все.
Если верно, что на антигосударственную деятельность соглашаются отнюдь не по идейным соображениям, а только ради корысти, этот странный Бедржих Фидлер был белой вороной. Вот за его сыночком я не подозревал ни идейных, ни сентиментальных мотивов. Даже на фотографии он выглядел совсем не таким человеком.
— С каких пор являетесь вы владельцем загородной виллы, пан Фидлер?
— Она у меня давно, — с овечьим терпением отвечал тот. — С сорок пятого года. Досталась за гроши. Кое-какие деньги я привез с собой, да и здесь хорошо зарабатывал на продаже немецких фотоаппаратов. Американцы на них так и набрасывались, а я умел их доставать. Дача первоначально принадлежала некоему коммерсанту еврейской национальности. Потом ею завладел какой-то Treuhändler[3]. Когда народ прогнал его, Национальный комитет продал дом мне, как выморочное имущество, так как еврей-коммерсант и вся его семья погибли в Освенциме. Я, видите ли, хотел, чтобы Арнольд побольше был на свежем воздухе. Но мальчик отличался строптивым нравом, озорничал и ни одна гувернантка с ним долго не выдерживала. Он жаловался мне на всех, а я корил их за излишнюю строгость, ссорился с ними… Теперь я вижу, что поступал дурно. Я портил сына.
— Вы всегда исполняли все его желания и прихоти?
— Всегда. Ни в чем ему не отказывал.
— А он с годами становился все требовательнее.
— Да. Это так. Моя вина.
— Постепенно у вас и с деньгами стало туговато.
— Я отказывал себе во всем, только бы…
— Понятно. И на мотоцикл он, конечно, не сам скопил.
Бедржиху Фидлеру было тяжко. Он нервно двигал бровями. Ответил не сразу.
— Сначала я купил ему велосипед, потом уж мотоцикл. Ему ведь еще не было восемнадцати, и он не мог получить права.
— И какое-то время ездил на своей «Яве» без прав.
— Да, — уныло сознался Фидлер.
— И с дачи он вас, в сущности, выставил, правда?
— Он не выносил, когда я бывал там. Мне-то все равно, я…
— Давали вы ему деньги?
— Кое-что он зарабатывал сам. — Все эти признания явно угнетали Фидлера.
— Если выразиться точнее, пан Фидлер, в ателье ему кое-что выплачивали под видом заработка. Так?
— Так! — беспомощно вздохнул он.
— И вы полагаете, что этой фиктивной зарплаты и вашей финансовой поддержки ему хватало на тот образ жизни, какой он вел?
