Алексей Хапров - Черная повесть
Мое сердце учащенно забилось. Откуда в тайге взялся этот домишко? Кто его построил? Для чего? Кто здесь обитал?
Как меня ни тянуло зайти внутрь, я все же не решился этого сделать. Мне было боязно. Бог его знает, что я там увижу.
— Ну, что там? — с беспокойством прокричала Юля.
— Какой-то дом, — ответил я.
Голос Патрушевой приобрел нотки изумления.
— Дом? Какой дом? Чей дом?
— Да если бы я это знал, — процедил я, сжав губы, и нервно потер их ладонью.
Я в растерянности стоял на месте, не двигаясь ни вперед, ни назад. Не знаю, сколько бы я так еще простоял, и решился бы я в конце концов исследовать избушку в одиночку, но тут издалека донеслось:
— Юля-я-я! Дима-а-а!
Это были наши сокурсники. У меня отлегло от сердца. Их появление вернуло в меня уверенность.
— Мы здесь! — крикнула в ответ Юля. — Идите сюда!
Вскоре из-за деревьев показалась Ширшова. На ее лице ясно читалось воодушевление. То, что, по всей видимости, являлось его причиной, брело сзади, несколько поотстав от остальных. Алан был цел и невредим. Он даже не прихрамывал. Только его щеку уродовал ужасный порез, походивший на какой-то безобразный знак препинания, с уже успевшей засохнуть на нем кровью.
Непосредственно вслед за Лилей шел Сергей. Он шагал уверенно, держа голову прямо, слегка размахивая руками в такт ходьбе. Рядом с ним, как бы рысцой, немного подгибая колени, семенил Ваня. Я поймал себя на мысли, что их походки очень точно соответствовали силе их духа. В руках каждого из ребят, за исключением Тагерова, было по рюкзаку. В том, который нес Попов, я без труда опознал свой. Я зашагал им навстречу.
— Ну, как вы тут? — спросил Вишняков, подойдя к Патрушевой. — Очухались?
— Немного очухались, — ответил я, забирая у Вани свою поклажу.
— Знаете, где мы Алана нашли? — весело проговорила Лиля. — На верхушке кедра. Он туда приземлился, и никак не мог слезть.
— Что ж ты не отзывался, когда мы тебя звали? — спросил я.
— Он стеснялся показаться нам в таком беспомощном положении, — ответила за Алана Лиля и картинно всплеснула руками. — Чего тут стесняться — не пойму.
— Я вижу, посадка на кедр прошла не слишком гладко, — улыбнулась Юля.
Тагеров потрогал порез на своем лице и улыбнулся в ответ.
— Ерунда. Заживет.
— Все рюкзаки, которые удалось выбросить из вертолета, мы нашли, — гордо констатировал Сергей.
— Все? — переспросил я. — Здесь же только три. А мы, вроде, выбросили четыре.
— Эти три валялись на земле, — пояснил Вишняков. — А рюкзак ВанькА зацепился за макушку ели. Лезть за ним высоко, и мы решили сегодня этого не делать. Все-таки, уже темнеет. Достанем его завтра. Опытные верхолазы у нас, вроде, есть.
Алан и Лиля рассмеялись.
— Мы тоже не без находок, — интригующе произнесла Патрушева.
— Вот как? И что же вы нашли? — поинтересовалась Ширшова.
— Мы с Димой нашли дом.
Брови Лили взметнулись вверх.
— Дом?
Сергей, Ваня и Алан вопросительно посмотрели на меня. Я подтверждающе кивнул головой и указал пальцем в сторону, где располагалась наша находка.
Когда мы подошли к избушке, Вишняков изумленно присвистнул.
— Вот те раз!
Он не спеша огляделся вокруг.
— Рощица явно искусственная, — заметил он. — Создавалась специально.
— Это как? — не понял я.
— Посмотри на эти гнилые пни, — пояснил Сергей. — На их месте раньше росли деревья. Затем их спилили, в результате чего вокруг избушки образовался простор.
Мы медленно прошлись вокруг дома.
— Конструкция стен простая, но надежная, — со знанием дела заключил Вишняков. — Метод "сдавливающих балок". На концах бревен с обеих сторон делаются глубокие зарубки. В зарубки укладываются поперечные перекладины. Затем эти перекладины крепко-накрепко стягиваются проволокой и удерживают бревна друг на друге. А щели между ними обрабатываются смолой.
— Откуда ты все это знаешь? — восхищенно спросила Юля.
— Ну, я же бывалый путешественник, — улыбнулся Сергей.
— Так нам радоваться этой конструкции, или огорчаться? — ревностно спросил Тагеров, который явно был раздосадован, что Вишняков обладает этими знаниями, а он нет.
— Радоваться, — ответил Сергей. — Этот дом вполне пригоден для жилья. Так что, ночевать будем не под открытым небом. Иногда мне кажется, что бог на свете действительно существует. Вот подфартило — так подфартило!
— Ты еще помолись! — тихо проворчал Алан.
Вишняков оставил его колкость без ответа.
— Откуда ты знаешь, что там внутри? — возразила Ширшова. — Может, там и разместиться негде.
— А мы сейчас посмотрим, — сказал Сергей, и направился к двери избушки. Отбросив в сторону подпиравшее ее бревно, он распахнул дверь настежь. Изнутри ударило какой-то гнилью.
— Фу-у-у! — сморщилась Лиля. — Проветрить здесь явно не мешает.
Мы подошли поближе. Внутри избушки было темно. Грязное окошко совершенно не пропускало свет. Вишняков опустил свой рюкзак на землю.
— Где-то у меня был фонарь, — проговорил он.
— Ой, а у меня тоже есть фонарь, — спохватилась Ширшова.
Через минуту в темноту ударили два луча света. Мы осторожно переступили порог. То, что сюда уже давно никто не заходил, было ясно с первого взгляда. Внутреннее убранство помещения представляло собой царство пыли и паутины. Сергей, вошедший сюда первым, разразился таким немилосердным чиханием, что его на расстоянии, наверное, можно было бы спутать с пулеметной очередью. В моем носу угрожающе защекотало, и я поспешил прикрыть его рукой, чтобы избежать аналогичного приступа. Все остальные, не сговариваясь, проделали то же самое. Свет фонарей бегал по сторонам, и нашим глазам предстало следующее. Возле самого входа лежал длинный обугленный металлический прут. Слева от него, в углу, стояла самодельная кровать, сбитая из поленьев, на которой валялось какое-то истлевшее тряпье. Напротив кровати, в другом углу, находился самодельный стол. На его поверхности мы увидели заплесневевшую металлическую миску, почерневшую ложку, измятую жестянку непонятного назначения, и керосиновую лампу.
— Ух ты! — выдохнул Тагеров. — Антиквариат!
Под столом виднелись пустая алюминиевая кастрюля и ржавое ведро.
— Однако! — изумленно протянула Лиля.
— Судя по количеству пыли, этот дом не посещали уже лет сто, — проговорил, наконец-то отчихавшись, Вишняков.
— Интересно, кто здесь жил? — пробормотала Патрушева. — Может, какой-нибудь революционер, скрывавшийся от жандармов?
— Или каторжник, бежавший из заключения, — предположил Алан.
Ширшова громко рассмеялась. Похоже, любая острота Тагерова приводила ее в неописуемый восторг.
— Друзья, давайте выяснение этого вопроса отложим на потом, — попросил Сергей. — Нужно побыстрее убрать всю эту грязь, чтобы было, где спрятаться от дождя, который, похоже, порадует нас очень скоро.
Приближение дождя, действительно, ощущалось. Ветер заметно усилился. В воздухе повеяло сыростью. Словно в подтверждение слов Вишнякова, в небе сверкнула молния, после чего до нас донесся раскат грома.
— Гроза уже в полутора километрах от нас, — заметил Сергей.
— С чего ты взял? — спросил Алан.
— Пауза между молнией и громом была три секунды, — пояснил Вишняков. — Если бы она составила секунду, значит расстояние — четыреста метров. Если бы две секунды — восемьсот метров.
— Вот как! — пробурчал Алан.
В его голосе сквозила неприкрытая ревностная неприязнь.
Мы засучили рукава и принялись за работу…
— 5 —
— Лю Ку Тан, Вы меня слышите? Эй! — донесся до меня тоненький девичий голосок.
Я открыл глаза и повернул голову. У двери стояла медсестра Маша. Она вопросительно смотрела на меня, видимо пытаясь уяснить, сплю я, или бодрствую. Увидев, что я зашевелился, она добавила:
— На флюорографию.
Я, кряхтя, поднялся с кровати, надел тапочки, и пошел вслед за ней.
Едва я вышел в коридор, как тут же почувствовал себя предметом всеобщего внимания. В меня буквально впилось три десятка любопытных глаз.
— Вот он, — донеслось до меня. — Один из тех, которые потерялись. Говорят, он единственный, кто остался жив.
— Повезло парню. В рубашке родился.
Проведя меня сквозь строй высыпавших из палат больных, Маша довела меня до рентгеновского кабинета, который располагался на первом этаже, передала заботам сердобольной пожилой толстушки, и удалилась.
Толстушка сразу забросала меня вопросами о произошедшем: что, где и как?
— Извините, я не хочу об этом говорить, — жестко отрезал я, и принялся раздеваться до пояса.
Увидев мои ребра, толстушка запричитала:
— Боже мой! Боже мой! Одни кожа да кости!
Я почувствовал, как во мне начинает нарастать раздражение.
