Стенли Эллин - Свет мой, зеркальце, скажи
- Нет! Ни под каким видом!
- Итак, вы будете вести себя спокойно? Вы сохраните самообладание в любой ситуации?
- В любой ситуации? Даже будучи осужденным за преступление, которого не совершал? И вы хотите сказать, что это выбор?
- Да или нет, Хаббен.
Я выждал, чтобы волны паники перестали накатываться одна за другой, и глубоко вздохнул.
- Согласен, - выдавил я наконец. - Я не хочу, чтобы малыш был здесь. И хорошенько запомните, - продолжил я, повернувшись в сторону Джоан, надевшей маску святой невинности, - что я узнаю, кто виноват, если до него что-либо дойдет.
- Я постараюсь не забыть этого, - ответил Гольд с глубочайшим пренебрежением и повернулся к лекарю. - Отлично. Я полагаю, мы готовы.
Эрнст указал на мою мать.
- Мадам? Вы не хотели бы начать?
Она поднялась, достала из сумочки огромный, как почтовый бланк, платок и деликатно вытерла глаза.
- Мадам, прошу вас.
- Ну что же... Я родилась и воспитывалась в своем горячо любимом и обожаемом старинном городишке Огаста в Джорджии, - сказала она с подчеркнутым акцентом южанки, которым пользовалась только в разговорах с пархатыми янки. - Я потомок длинной ветви праведных пастырей и людей политики, объединенных верой в Христа. Некоторые из них были даже членами "Кантри Клуба" Огасты. Мой любимый бедный папа, да упокоит Господь его душу, лично играл в гольф с великим Бобби Джонсом. А я, могу вас заверить, была всего лишь невинной девочкой, невероятно красивой и утонченной, едва закончившей учебу, когда меня вырвал из семейного лона флоридский плебей, пообещавший преподнести весь мир на блюдечке. А потом он просто бросал меня несметное число раз, оставляя у разбитого корыта, пока сам бегал за всякой дрянью. Чтобы вам было понятно, господин председатель, если кто-то был в юбке и хоть чуть зазевался, он овладевал ею до того, как она успевала моргнуть глазом!
В конечном счете, после нескольких резких размолвок, я решила терпеть его из-за моих детей: невзрачной дочери с блеклыми волосами и обожаемого сыночка, бывшего моим единственным утешением, когда их папа отправлялся на известную вам охоту. Мой мальчик! Он был таким котеночком! И умен! Скаут в четырнадцать лет награжден медалью за великодушие. Он был гордостью лицея в Майами Гленс, завоевывая все призы, вплоть до гимнастических. Литературный светоч в знаменитом Гарвардском университете. Ах, голубая кровь моих предков текла в его жилах в дни его невинной юности!
Но увы! В его жилах текла и кровь его отца, а ложка дегтя портит бочку меда. Итак, мой дорогой котеночек, замутив свой разум алкоголем, женится на одной из glux и страивается на жительство в отвратительном Нью-Йорке, повернувшись спиной к любящей его семье. Правда, он позванивал своей старенькой, но ещё красивой, ухоженной и нежной матушке два раза в неделю после двадцати часов, когда связь идет по льготному тарифу, но и то из-за небольшого наследства, которое предстоит разделить им с сестрой после смерти папы и мамы, ибо он не хочет терять золотое дно.
Единственная доставшаяся ему добродетель, - да будет благословен Господь, - это экономность. И я с гордостью могу заявить, что я выпестовала этот цветок всем своим сердцем, а следовательно единственным утешением, которое он мог извлечь из брака с ней, это то, что... они все умеют ценить деньги и считать все до цента. Кроме того, господин председатель, ему не досталось больше добропорядочности, чем тому племени, с которым он соединился, к своему великому удовольствию. Да видит Бог, я признаю это со слезами на глазах - ведь теперь он опозорен и погряз в столь ужасной сцене в этой порочащей его ванной комнате. Мог ли он пойти на преступление? Я могу лишь молиться, чтобы он прислушался (послание к Финикиянам, песнь Y, стихи Y и YI), чтобы быть спасенным. Аминь.
- Следующий, - пролаял Эрнст.
Мой отец все же соблаговолил отклеиться от своей рыжей стервы прежде, чем подошел к решетке.
- Господин председатель, скажу вам откровенно, я не вижу в чем я не был добропорядочным отцом. Что ещё нужно? Я всего лишь состарившийся агент по недвижимости, не уклонявшийся от реалий жизни и всегда старавшийся с радостью помочь Буббе добрым советом. Я научил его пользоваться огнестрельным оружием, водить машину и катер, и не попадать на них в аварии, драться честно, если это возможно, и уважать женщин своей расы, включая его фригидную маму и сестрицу - идиотку, никогда не полагаться на увещевания торгашей, а покупать только качественные вещи, чтобы не найти однажды у себя под ковриком подарочек с сюрпризом.
Я сделал все, что мог, не всегда гладя по шерсти, если можно так выразиться, ибо его мама и сестрица с желеобразными ляжками постарались сделать все, чтобы увести его в ином направлении. И, по моему мнению, Гарвард его, в конечном счете, доконал. Вы находите, что это место для центра нападения? Если вы хотите знать правду, господин председатель, все эти великосветские университеты для бездарей не стоят и выведенного яйца. Это противоестественно. Но его мамочка и сестричка подтолкнули его к Гарварду, оторвав от спорта под открытым небом, от нормальной спортивной команды, сделав из него писаку мерзопакостных историй в университетской газетенке. Он был на грани гибели. Поэтому я не удивляюсь, что он пустил пулю в сердце роскошной шлюхи за попытку шантажа или что-то в этом роде. Тем более, что он мог быть мертвецки пьян, предпочитая пить нью-йоркскую отраву - коктейли вместо старого натурального бурбона.
Он вернулся и сел на свое место, положил руку на плечи своей рыженькой и та прижалась к нему, с обожанием закатив глаза.
- Нет лучшего отца, чем ты, - уверила она его.
- Это ещё нужно доказать, - заявила поднявшаяся без приглашения сестра. - Господин председатель, я говорю не только как сестра обвиняемого, но и как его служанка, нянька, когда он был ребенком, и дама его сердца в его отрочестве. Я говорю с уверенностью человека, ставшего благодаря своему трудолюбию и уму ассистентом профессора гуманитарных наук в Университете Солнца в Майами, Флорида. Считаю необходимым заявить, что отец страдает манией величия и не мог быть хорошим воспитателем. Впрочем, как и мать, бросающаяся в крайности: от надменного безразличия до безумных ласк и неустанного воркования. Она вне себя от сына, испытывающего неприязнь и отвращение к ней.
Мой младший брат был закомплексованным ребенком, господин председатель, но зато неисправимым мечтателем, романтичным, рано развившимся сексуально. Не будучи, естественно, отпетым развратником, он часто мастурбировал, даже тогда, когда не было для этого особого повода. Я стала свидетельницей его деяний через замочную скважину наших смежных комнат и, будучи возбуждена подобным зрелищем, стала шантажировать господина Недотрогу и склонила его к обоюдной мастурбации и прочим вещам. Тем не менее я заявляю со всей ответственностью, что он никогда не входил в меня. Абсолютно. Я была верна воспоминаниям о моем детском Адонисе до такой степени, что не позволила ни одному мужскому органу войти в меня до сегодняшнего дня. Я признаю, что пользуюсь пластиковым заменителем по доступной цене, стерильным современным инструментом всякой свободной женщины, господин председатель...
- Протестую! - рявкнул Ирвин Гольд и я был ему признателен. - Господин председатель, это свидетельство опасно уходит в сторону автоэротики.
С видимым научным интересом герр доктор изучает блестящие глаза и пылающие щеки моей сестры.
- Протест принят.
- О! Ну что же, - сказала сестра. - вернемся к моему братишке.
- К его извращениям, - вмешался лекарь.
- Его извращения... Да! Говорила ли я, что он был без ума от кино? Нет, не думаю. Он просто сходил с ума. Настоящий безумец. И особенно себя напичкал "Унесенными ветром", если мне не изменяет память. В тот год его не интересовали ни ковбои, ни гангстеры, ни Лоурел и Харди, нет. Он был увлечен лишь Скарлетт О'Хара, я думаю, на это стоит обратить внимание! Я считаю, что он видел фильм не меньше четырех раз: вначале с семьей, затем три раза один. Обвиненный в этом, он все отрицал, но нервозность его выдала. В качестве защиты он обвинил меня в многочасовом просиживании в зале, где шла демонстрация "Женщин". Вы помните, этот фильм поставлен Джорджем Кьюкором со звездами Розалиндой Рассел и Полетт Годдар, столь восхитительными, столь и резкими. Я признаю, что они произвели на меня определенное впечатление. Был некий ажиотаж, безумные прически, которые...
- Что все это значит? - воскликнул Гольд. - Начинается полоскание грязного белья? Протестую.
- Протест принят, - ворчит доктор. - Мисс, мы обвиняем вашего брата, а не вас.
- Ах вы грязное подобие Калибана, вы хотите лишь поглубже зарыться в его комплексы, чтобы утопить его! Он прекрасно знает, что осквернил все на свете. Он предал меня, предал свою жену (лишь Господь знает причины его развода) и рано или поздно столь же легко предаст своего сына. Я ни на секунду не сомневаюсь, что он предал особу, лежащую в данный момент в ванной комнате. И как только она пригрозила ему разглашением его извращенности, он просто - напросто пустил ей пулю в живот.
