Эллен Полл - Труп на балетной сцене
Возникла минутная неразбериха — танцовщики ринулись кто куда: большинство — обедать (здесь полезную пищу вкушали в столовой на втором этаже), а некоторые солисты и звезды направились заниматься с Викторин Вэлланкур и другими хореографами. У многих были рюкзачки, в которых хранились балетные туфли, бутылки с водой, кусочки всякой питательной всячины, жевательная резинка и все такое прочее. Сумки стояли у стен, и теперь танцовщики поспешили к своему добру. Наклонялись, вытряхивали наружу скомканные тряпки и всякую чепуху. Некоторые из женщин, прежде чем выйти из парной-репетиционной в жалящие холодом коридоры, накинули на костлявые плечи и бедра платки и шали. Устроившаяся в конце репетиции рядом с Хартом Хейденом и ящиком с песком (или что там в нем было, если не песок) Электра Андреадес натянула на ноги теплые носки. Сам Хейден, порывшись в рюкзачке и обложившись вещами, кормил ее чем-то маленькими порциями (корнфлекс или семечки подсолнечника?). Затем осторожно поцеловал в щеку, поднялся и влился в поток выходящих из зала. Но, проходя мимо Джульет, на прощание улыбнулся.
В это же время Райдер Кенсингтон приблизился к своей жене, наклонился и принялся что-то нашептывать. А через тридцать секунд тоже направился к выходу, на этот раз покосившись на Джульет не так враждебно.
По другую сторону ящика с песком Лили Бедиант слушала, что ей негромко говорила мадемуазель Вэлланкур. Последние полчаса та стояла, и Джульет решила — бывшей балерине настолько трудно подниматься со стула, что она предпочла вовсе не садиться. Викторин обращалась с подопечной мягко, но серьезно, а та, хоть и держала спину очень прямо, вела себя спокойнее и иногда кивала. Лицо — застывшая бесстрастная маска. Когда к ним подошел Патрик Уэгвайзер, Джульет не сомневалась, что он собирается извиниться за свою патронессу.
Но если так оно и было, Лили извинения нисколько не тронули. Балерина отвернулась и, пока Патрик говорил, не смотрела ему в глаза. А вместо ответа лишь молча метнула взгляд. Мадемуазель, явно не одобрив ее невоспитанность, положила ладонь Патрику на руку и отвела в переднюю часть репетиционной. А Лили опустилась на колени у лежащего рядом с песочницей рюкзачка и с необыкновенным достоинством высморкала свой длинный нос, поочередно зажимая трепещущие ноздри.
Напротив песочницы нисколько не взволнованная разговором с мужем Электра Андреадес поправляла кудряшки Мери Кристи. Та повернулась и что-то сказала Электре, от чего Андреадес, продолжая собирать вещи, рассмеялась. Обе закинули рюкзачки за плечи, обняли друг друга за талии и, склонив друг к другу изящные темные головки, словно такова была режиссура самого Петипа, вместе удалились из репетиционной.
Постепенно просторный, гулкий зал опустел. Последней осталась круглолицая, розовощекая девчушка лет девятнадцати-двадцати. Джульет заметила, что она нерешительно мялась подле ее стула. Наконец та собралась с духом и шагнула вперед.
— Я правильно расслышала, что кто-то назвал вас Анжеликой Кестрел-Хейвен? — спросила девушка извиняющимся тоном. Ее голос оказался тоненьким, слабым. Карие глаза светились.
Джульет кивнула.
— О, мне так нравятся ваши книги! — Она растеряла последнюю стать балерины и продолжала с молодым задором: — Я Тери Малоун, из кордебалета. У вас не найдется как-нибудь времени поговорить со мной о творчестве? Я сама очень люблю писать!
— Разумеется, — обреченно ответила Джульет, хотя по опыту знала, что большинство из тех, кто заявляет, что любит писать, делать этого совершенно не умеют. — С превеликим удовольствием.
Балерина присела (Джульет, секунду поразмыслив, решила, что это реверанс), затем взглянула на часы, пискнула:
— О Боже! — и выскочила из репетиционной.
Глядя ей вслед, Джульет подумала, что мир балета и мир исторического романа кое в чем похожи.
Тут на Рут опять наскочила невообразимо холеная пресс-атташе (позднее Джульет узнала, что ее зовут Гретчен Мэннинг), прощелкала в репетиционную на своих высоких каблучищах и сунула под нос хореографу обновленную копию пресс-релиза. Рут беспомощно оглянулась, виновато покачала головой и сдалась на милость вошедшей.
— Разберусь с этим, приму душ, и пойдем пообедаем, — пообещала она, пока Гретчен нетерпеливо переминалась на пороге. — Я минут на десять. Посиди пока здесь, посмотри, как Антон отрабатывает соло. Не возражаешь? — обратилась она к блистательному юноше, скорее утверждая, чем спрашивая его согласия.
Джульет даже не заметила, что Мор остался в зале после того, как все остальные ушли. Солист стоял у станка и как бы подпрыгивал на месте. И теперь, соглашаясь с ее присутствием, удостоил ее томным взглядом, в котором Джульет различила целый мир познанной чувственности.
— Присмотри за Джульет, — попросила Рут Патрика и последовала за Гретчен.
Помощник Рут дисциплинированно кивнул, сделал приглашающий жест рукой и снова занялся с Антоном. Теперь они остались в репетиционной втроем. Пианист тоже ушел, но у Патрика на маленьком столе был магнитофон с дюжиной кассет с различными типами музыки. Он прищурился, читая названия, а Антон в это время сделал несколько пробных оборотов и замер.
— Надо протереть пол, — сказал он, и Джульет в первый раз услышала его голос — тягучий, пронзительный, с явным немецким акцентом. Он строго выговаривал Патрику.
— Черт побери! — Помощник Рут хлопнул себя по лбу, словно допустил преступную халатность, и пулей выскочил из зала.
Оставшись наедине с незнакомым, физически совершенным юношей, Джульет неожиданно испытала приступ девической застенчивости и с трудом заставила себя не опустить голову и не пялиться на собственные коленки. Антон приблизился. Зеленые влажные глаза смотрели ей прямо в лицо из-под полуприкрытых век. И хотя его небрежная самоуверенность начинала раздражать, Джульет ощутила, как участилось ее дыхание. «Господи, — подумала она, — как же этим людям удается вести себя друг с другом по-деловому и не сбиваться с профессионального настроя, если рядом находится существо вроде этого?»
— Вы любите балет? — начал Антон Мор.
— Очень, — ответила она.
— Я тоже, но не так, чтобы очень. Предпочитаю современный танец. Балет утомителен для мужчины.
— Неужели?
Антон улыбнулся, продемонстрировав отличные, крепкие, сияющие зубы.
— Подними ее вверх, опусти ее вниз. Ступай туда, ступай сюда. И снова давай ее вверх и опять вниз. И при этом все очень чинно. — Он принял позу, пародируя эту самую чинность, и Джульет рассмеялась. — Но с Рут получается интереснее. Она позволяет мне творить. — Он положил на сердце длинную и изящную ладонь. — Я двигаюсь так, как я двигаюсь.
Он выговорил тфигаюсь и сделал еще шаг к ней.
— Вы танцуете?
Джульет помотала головой.
— Я в общепринятом смысле слова.
— Разумеется.
— В таком случае… — Он протянул ей руку, словно приглашая на танец, — неожиданный и очень милый жест в этой пустой репетиционной, и Джульет не удержалась и разразилась смехом. Жест был не чем иным, как рефлексом мужчины, который обожает флирт и радуется всему, что связано с совращением. Черта, которая одновременно и привлекала, и отталкивала Джульет (стоило ей об этом подумать, и она внутренне задохнулась). Такими были ее отец и, хотя совершенно в ином роде (а может быть, и не совершенно в ином), бывший муж, легко, играючи, бессмысленно соблазнительные.
По большей части бессмысленно.
Джульет обернулась на скрип двери и с облегчением увидела, что вернулся Патрик. За ним следовал плотный человек в комбинезоне, который немедленно принялся изо всех сил драить пол шваброй. Его мастерство оказалось настолько высоким, что весь зал, за исключением самых отдаленных уголков, вскоре отливал темным блеском. Патрик поблагодарил уборщика, и Мор снова подошел к песочнице. Джульет уже сообразила, что содержимое ящика имеет какое-то отношение к трению, и не удивилась, когда немец погрузил внутрь сначала одну, затем другую сильную, изящную ступню. Раскинул руки, приподнялся на одной ноге и начал пробовать те же прыжки и обороты, которые Джульет уже видела. Но в тот миг, когда в полете переносил центр тяжести тела, вдруг как-то перекосился и комком непослушных мышц устремился к сияющему линолеуму. Еще мгновение Антон, будто настигнутое пулей животное, пытался выправиться, но рухнул на пол.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Человеческие пороки вскармливают живописную радугу зла, но ее проявления, как правило, оказываются не столь красочными. В картине, которую застала Рут, возвратившись в репетиционную, не было ничего примечательного — такого, что отличало бы сегодняшний случай от десятков травм, которые случаются каждый сезон. Ничего такого, что бы намекало на злой умысел. Три человека обступили солиста. Патрик поддерживал его за плечи и за голову, Викторин Вэлланкур осторожно ощупывала левую ногу. А над ними возвышалась Джульет с мобильным телефоном наготове, сострадательно хлопая глазами.
