Станислас-Андре Стиман - Вынужденная оборона
Самообладание не покинуло его. Он оставался в высшей степени хладнокровен и не боялся ничего, кроме неожиданного возвращения Бэль.
Но комиссар, вроде бы, вовсе не торопился начинать разговор. Он медленно переводил дух, тяжело дышал, и Ноэль заподозрил его в том, что он играет комедию для того, чтобы его встревожить.
И ничуть не ошибался. Испытывать нервы своих собеседников долгим молчанием было правилом комиссара Марии.
— Может быть, — заговорил он, наконец, — вы догадываетесь о цели моего визита?
Сведя тем самым на нет «хотя я и не понимаю», только что высказанное хозяином дома.
Ноэль решил сражаться с толстяком его собственным оружием: он лишь с сомнением покачал головой.
Комиссару пришлось возобновить разговор, что он и сделал с сожалением:
— За последние дни вы, вероятно, узнали из газет, что промышленник Иуда Вейль, проживавший в доме 42 по авеню Семирамиды, был убит в ночь с пятницы на субботу… Не ошибаюсь?
— Вовсе нет, — признал Ноэль.
Комиссар вытащил из карманов блокнотик с загнутыми углами и карандаш, грифель которого был защищен колпачком. Он осторожно снял перчатки, смочил языком кончик карандаша и записал это «вовсе нет».
— Мне говорили, что мадам Мартэн и вы сами были близки месье Вейлю?
— Да. Его смерть нас потрясла.
— И удивила, не правда ли?
Ноэль согласно кивнул.
— Давно ли вы дружите с потерпевшим?
— С год.
— Предполагаю, что вы виделись часто?
— В среднем раз-два в неделю.
— С мадемуазель Джоан Вейль знакомы?
— Конечно.
— А с личным секретарем месье Вейля, Абдоном Шамбром?
— Да.
Комиссар долго обдумывал эти ответы. Все его внимание было сосредоточено на блокнотике.
— Как вы думаете, месье и мадам Вейль были дружной парой?
— Безусловно.
— Тем не менее, месье Вейлю приписывают много похождений. А еще говорят, что мадам Вейль испытывала от этого много горя.
Ноэль с горечью подумал, что обычный преступник усмотрел бы в этом случай направить подозрения в ложном направлении. Но он и не собирался спасать свою шкуру путем обвинения кого-то другого.
— Столько разного рассказывают! — произнес он, пожав плечами.
— А вы сами никогда не присутствовали при какой-нибудь ссоре, скандале?
Ноэль весь напрягся.
— Чего вы от меня ждете, комиссар! Чтобы я стал вашим стукачом?
Толстяк медленно поднял голову. Его разноцветные глазки (один голубой, а другой серый) впервые взглянули на собеседника:
— Ничуть. У нас свои осведомители есть, записные. Однако позвольте вам заметить, что вы лучше выполните долг дружбы, отвечая мне без обиняков, чем замыкаясь в молчании, которое может лишь все запутать.
— Вы правы, — признался Ноэль после некоторого молчания. — Ладно, выскажу вам мое мнение в двух словах. Вы ошибаетесь, подозревая Юдифь Вейль в том, что она могла совершить преступление из ревности. Она, само собой, страдала от неверности мужа, но это-то и составляло смысл ее жизни.
Комиссар не записал этот ответ, но манера, с которой он его выслушал, позволила заключить, что нескоро его забудет.
— Благодарю за искренность. Поговорим-ка о мадемуазель Вейль. Она когда-нибудь пускалась с вами в откровения?
— Конечно. Но отнюдь не для того, чтобы я это повторял.
Комиссар вздохнул.
— Я, должно быть, плохо выразился! Мадемуазель Вейль уже взрослая, впору замуж. Я хотел лишь спросить, не знаете ли, может поговаривала о каком-нибудь молодом человеке?
Роман между Джоан и Абдоном был всем известным секретом. Ноэль решил не делать вид, что ему ничего об этом неизвестно. К тому же, он знал от Бэль, что полиция прекрасно о сем осведомлена.
— Мне сказали, что месье Вейль был против пассии своей дочери.
— Да как это возможно? Он даже не был в курсе.
— Предположим, что он что-то пронюхал. Он бы воспротивился?
— Вероятно.
— Был бы рад услышать ваше мнение об этом месье Шамбре. Он вам внушает доверие?
— Нет. Ни доверия, ни симпатии. Сразу же добавлю, что не думаю, что он способен на преступление.
— Неужели? А почему?
— Потому что не сможет! У него нет ни требуемого хладнокровия, ни решимости.
— Погодите-ка, месье Мартэн. Я — ювелир, золотых дел мастер, как мы говорим в шутку у нас на Набережной Ювелиров,[6] и могу вас заверить, что редко убивают хладнокровно. Хладнокровие требуется потом, когда к виновному звонят в дверь, когда ему приходится отвечать на вопросы, лгать, притворяться, придумывать правдоподобную историю, пытаться провести полицию… Скажите-ка… Говорят, что между мадемуазель Вейль и ее отцом был постоянный конфликт?
— Да, ее независимость ущемляла его домашнюю деспотию. Джоан считала, что отец не имеет никакого права вмешиваться в ее личную жизнь. Упрекала его в жесткости к Юдифь, в том, что он всегда противился ее собственной эмансипации путем труда… Конечно же, всего этого недостаточно, чтобы толкнуть на преступление девушку ее круга!
— Даже если эта девушка находится под полным влиянием совершенно беспардонного человека?
— Даже! Вы что, сомневаетесь, что удар Вейлю нанес мужчина?
Ноэль надеялся получить таким образом хоть какие-нибудь сведения о ходе расследования, но был жестоко разочарован. Комиссар снова, вроде бы, был поглощен лишь своим блокнотиком.
— Вы сказали, что ходили к Вейлям в среднем два раза в неделю?
— Да.
— А случалось, что мадам Мартэн бывала у них без вас?
— Конечно.
— И, при этом, месье Вейль иногда был дома один?
— Наверное, да.
— Но, принимая во внимание его репутацию, вам никогда не приходило в голову, что он мог…
— Приударить за моей женой? Послушайте, комиссар, мы же не в прошлом веке! К тому же, Вейль всегда рассыпался в любезностях, вовсе не ожидая моего отсутствия или чтобы я отвернулся.
— И вы не… Вы не возражали?
— Нет. Такого рода ухаживания представляют реальную опасность лишь когда пытаешься им помешать. Они поддерживают в женщине стремление нравиться, но при этом не дают ее супругу утратить бдительность и погрязнуть в обманчивом чувстве безопасности.
— Большинство мужей вовсе так не считают.
— Ну и зря! Без двух-трех таких Вейлей ладной супружеской жизни получиться не может.
Ноэль мысленно закончил: «…и без двух-трех Рэнэ!» Защищая Бэль, развивая ее турнире в честь своей прекрасной дамы. Если бы ему сейчас доказали, что он пришел к преступлению именно в силу своего попустительства, он бы безгранично удивился.
Комиссар, вроде бы, собрался уходить. Стал уже вставать, но тут передумал:
— Хочу задать вам еще один вопросик…
«Ну, вот оно!» — подумал Ноэль.
— Не придавайте ему большого значения. Для меня он тоже маловажен. Но я обязан спросить вас, как и всех близких потерпевшего, где вы были и что вы делали в прошлую пятницу вечером?
— Иными словами, вы требуете, чтобы я сообщил мое алиби?
Но комиссар счел, что уже сказал все, что надо. Вновь одним щелчком раскрыл блокнотик и ждал, держа карандаш на весу.
Ноэль ошибки не совершил и заговорил не сразу. Якобы погрузился в глубокое раздумье:
— Постойте-ка… В пятницу… в пятницу? Легли мы, должно быть, в девять… Нет, в тот день мою жену неожиданно вызвали к больной матери.
Толстяк жестом прервал речь своего собеседника:
— Получается, что вы и мадам Мартэн не были вместе в тот вечер?
— Точно так. Она села на поезд в Пон-де-л’Иль в 18.10 и вернулась лишь на следующий день после обеда.
— Можете указать мне фамилию и адрес больной?
— Безусловно. Моя жена — урожденная Гарзу. Ее мать живет в Пон-де-л’Иле, на улице Май, дом 7.
Говоря это, Ноэль стремился обрести спокойствие ума, коего далеко не испытывал. Он-то ожидал, что его станут расспрашивать о его собственном распорядке времени, и вовсе не предполагал, что полиция заинтересуется делами и поступками Бэль. Не смогут ли они через нее добраться до него?
— А вы сами, месье Мартэн, дома оставались?
— Нет, мне было скучно. Сходил в кино.
Толстяк, наверное, ожидал совсем другого, потому что его карандаш строптиво застыл.
— На последний сеанс, конечно? — спросил он, наконец. — На девятичасовой?
— В 9 или в полдевятого, уж и не помню!
— И в какое кино?
— В «Ампир», на Биржевой площади.
— «Ампир»? Я и сам, кажется, совсем недавно там был. Американскую музыкальную комедию смотрели, а?
От этой шитой белыми нитками хитрости Ноэля прямо внутренний смех разобрал. «Так что, подозреваешь? — подумал он. — Ну ладно, я тебя сейчас еще как побалую!»
— Боюсь, что вы ошибаетесь. Наоборот, я смотрел фильм ужасов, который почему-то назывался «Голубой кот». Его жалкий герой, некто Иалмар Ползиг, получивший во время Первой мировой войны деньги за измену, ценой чьей-то крови построил себе на вершине горы Мармарос замок, начиненный всякими ловушками и орудиями пыток, «самую большую могильную яму в мире». Ладно, я уж опущу подробности. Ну, само собой, Ползиг играет в шахматы и является главным жрецом Сатаны. Один из его близких друзей, у которого он похитил дочь или жену, не помню точно, по имени Витус Вердегаст, нормальное такое имечко, в конечном счете отправляет его в ад. Сущий Эдгар По, пересмотренный Голливудом.
